— Получается, он этот, как его… университет, закончил? — спросил Егор, припоминая сельские сплетни о том, что до учёбы барчонок не больно охоч.

— Кажись, нет, — ответила Ворожея, пожав плечами, — Года три осталось. Он ведь часто ученье забрасывает, затем вновь, по папенькиному наущению продолжает. Павлуша постоянно в какие-то прожекты влезает, то акции скупает, а они прогорают, то ещё чего. Хвала Богу, к картам интерес потерял. Ну, так ему папенька пообещал содержанье урезать, коль играть не бросит. А сейчас у него новая забава: увлёкся древними курганами.

— Маровщиком стал? — спросил с удивлением Егор.

Мары, или курганы, могилы древние, часто раскапывали учёные, но ещё чаще лихие люди, чтоб золото, камни самоцветные найти. За дальними лугами позапрошлым летом учёные копались, но лишь черепки нашли. Егора и других сельских парней подряжали в помощь на недельку. По жребию отправляли, никто по доброй воле не хотел покой мертвых, пусть и древних, тревожить.

Главный в лагере учёных, забавный старичок-профессор, на маровщиков всем подряд жаловался, даже Егору. Сунул под нос глиняный осколок и сказал: «Вот смотри, скол-то свежий. Ладно бы, эти вандалы взяли кольца-серьги, да и всё. Нет, надо артефакты потоптать, раскурочить. А это ведь десятый век!» Егор почему запомнил, очень ему слово «вандал» приглянулось. Долго потом так называл тех, кто всё ломает. Солидно звучало: «Филька, вандал, отойди от забора!»

— Пишет, ради науки с другом раскапывать будут, — ответила Ворожея. — Да мне как-то не верится. Вот и на гадании выпали Павлуше валет пиковый, то есть хлопоты пустые, да три шестёрки. Бубновая, это он сейчас к папеньке едет, трефовая — дорога дальняя предстоит, а закончится непонятно: пиковой шестёркой. Разочарование, несбывшиеся желания. Сдаётся, прав ты, клад они искать отправятся. Опасная затея. Но я Петру Фомичу свои догадки не говорила, обсказала помягче. Ну, ежели по правде, затеи Павлушины частенько так и заканчиваются. Ой, Егорша, совсем тебя заболтала. Скажи матушке, беды от твоей встречи с мавкой не будет. А к соседям твоим я после похорон наведаюсь, попробую оберег на дом поставить.

— Тётушка Ворожея, я ж тебе ничего не рассказывал, — потрясённо произнёс Егор.

Ворожея вздохнула и сказала:

— Видение мне было. Ты у костра сидишь, собака к тебе жмётся, дрожит, а напротив — призрак Ульянкин, почти уж и не мавка. До словечка всё слышала. Беги, Егорша. Пока батька твой в конец не осерчал.

Егор попрощался, подхватил пустую корзинку и припустил бегом домой.

Около дома Егор остановился, чтобы отдышаться. Из соседних ворот выглянула Ульянкина маменька, вид у неё был встревоженный.

— Егорша, ты откуда?

Егор, ещё тяжело дышавший, молча указал в сторону центральной улицы.

— К Ворожее ходил, — сказал он, переведя дыхание.

— Васятку не видал?

— Нет, он же, кажись, дома был.

— Ведь говорила никуда не выходить, пока я двор прибираю, — воскликнула соседка, всплеснув руками. — Он, видать, в окно вылез да через забор удрал. Что делать-то?

— Пойдём, поищем, — предложил Егор и спросил: — Может, он с Филькой?

— Да я только обнаружила. Просила свекра присмотреть, так тот сам, как дитя малое, бестолковый, — в сердцах сказала соседка и махнула рукой, направляясь к дому деда Зуды.

Дед Зуда вместе с бабкой перетряхивали зимние вещи во дворе.

— Соседушки, Васятку не видали? Может, ваш знает, где? — спросила мать беглеца.

— Филька! — позвал дед внука в открытую, завешенную от мух дерюжкой, дверь.

Дерюжка отодвинулась, показалось недовольное лицо дедовой снохи.

— Что кричите, батюшка, только малых уложила, — с укором сказала сноха.

— Васька пропал, позови нашего оболтуса, — велел дед.

Сноха охнула и скрылась за занавеской, появилась быстро и доложила:

— Нету. Вместе, видать, куда-то ушли. Ох, не приведи Господь, на речку! Запретили ж одним!

— Не кипеши! — одёрнул выскочившую на крыльцо сноху дед Зуда. Из дома донёсся детский плач. — Иди вон, дитё укачай.

Сноха метнулась в дом. Привлечённые шумом, на улицу вышли отец и маменька Егорши. Сестрёнки тут же крутились.

— Филька с Васькой рыбалят, а меня не взяли, — нажаловалась средняя Егорова сестра.

— Вечор червяков накопали, нас пугали, — наябедничала младшая.

Маменька с соседкой дружно охнули.

— Цыть, клуши! — гаркнул на них дед Зуда.

— Пойдём с Егоршей и дедом у берега поищем, — сказал Егоров отец, добавив: — только тихо, а то услышат пострелята, в камышах затаятся. А ты куда собралась?

Последний вопрос задал он соседке.

— Ивана бы послала, да он в город поехал, к сестрице, — ответила та.

— Мы и втроём управимся, — сказал отец.

Дед Зуда спросил:

— Гроб-то твой мужик для свояченицы заказал?

— Да типун тебе на язык! — вскинулась соседка. — Может, жива сестрица, а ты её хоронишь.

Все переглянулись понимающе. Хоть в сон соседка и поверила, да ещё цеплялась за хлипкую надежду, что не все сны вещие.

Маменька Егорова ухватила её под руку и повела к себе, приговаривая:

— Пойдём, взвару тебе ягодного налью, пирогом угощу, а мужики пока пострелят поищут.

Егор, его отец и дед Зуда разошлись по местам, где обычно рыба хорошо клевала. Егор и дед никого не обнаружили. Тут уж и дед Зуда всполошился, не меньше снохи.

— От ить, растудыть твоё коромысло. Омутов полно, вода холодная в этом году. Беда.

— Ты, дедка, беду не кликай, — сказал Егор, — лучше вспомни, Филька ничего не говорил?

Справа на берег из камышей вышел отец.

— У затона тоже нет, — сказал он.

Дед, задумавшийся после слов Егоровых, хлопнул себя по лбу.

— Вот ведь, башка дырявая. Надысь я верши ставил в заветном местечке, показалось, камыш шуршит. Думал, померещилось, ан нет. Выследил таки, вражонок. Пойду, гляну.

Дед шустро засеменил вдоль берега. Егор с отцом напрашиваться, вместе сходить, не стали. У каждого рыбака есть местечки свои тайные, ежели кому о них расскажешь, рыба ловиться не станет.

Егор ещё раз осмотрелся, подавил тревогу. Ещё не хватало бабам, да деду Зуде уподобляться. Вдалеке на мостках девки полоскали бельё.

— Сходить, у них спросить, что ли? — задумчиво протянул он.

— Обождём деда, сходишь. О, кажись голоса их.

И впрямь, с той стороны, куда отправился дед Зуда, раздавались голоса: сердитый дедов и виноватый Филькин. Ваську слыхать не было. Егор не выдержал и побежал навстречу. Миновав перелесок, увидел Фильку и его деда. Филька тащил в руках вершу, искусно сплетённую из лозы его отцом. Сын деда Зуды плетельщик был знатный, вот и сейчас на подёнщине плёл кресла и стол для барского сада. Дед Зуда шёл, чуть приотстав от внука. В руке дед держал ветку, которой нет-нет, да и шлёпал неслуха пониже спины.

— Где Васька? — спросил Егор.

Филька насупился, ответил дед:

— Молчит, варнак! — и вновь хлестнул внука веткой.

— Да-а, вам скажи, вы ж наш шалаш разорите, — сказал Филька. — Я сам-один хотел за Васькой сбегать, дед не пустил.

— Я вот те дам, один! — ответил дед Зуда, но на этот раз не стегнул, пригрозил

— Я с тобой пойду, — предложил Егор.

— Побожись, что никому наше укрытие не выдашь, — потребовал Филька.

— Вот те крест, — ответил Егор, перекрестившись.

С Егором дед внука отпустил, прежде отобрав вершу с рыбой. Шалаш Васька с Филькой устроили под ветвями ивы, издали не видно.

— Ну, наловилось? — спросил Васька, выбираясь из укрытия. — Ой, Егорша. Случилось что? С маменькой?

— А раньше ты о маменьке не мог подумать? — строго спросил Егор. — Плачет, места не находит. Мало ей Ульянки?

— Я не нарочно, — протянул Васька, шмыгая носом.

Егор для надёжности взял беглеца за руку и повёл. Никакое нытьё Васьки, что он уже большой, так ходить, на него не подействовали. Уж очень соседку жалел.

Встречать рыбаков и спасательную команду высыпали жильцы всех трёх изб. Дальние соседи из-за ограды выглядывали. Мальчишкам надавали тумаков и по домам развели.