Петр Фомич переглянулся с сыном и ответил вместо него:

— Мы тут с Павлушей посоветовались. Коли вор в обители, то мы им пожертвованное забирать не будем. Пусть будет нашим воздаянием за то, что Павлуша живым остался.

Василий Степанович хмыкнул и произнёс:

— За жизнь сына вам благодарить нужно Егора Архипова, Ваша светлость.

— Перед Егоршей я тоже в долгу не останусь, — заверил Пётр Фомич. — Скажите, ваше благородие, не знаю, как вас по батюшке величать.

— Василий Степанович, — подсказал следователь.

— Так вот, Василий Степанович, а что, если я пролётку вам прямо сегодня выделю? И экипаж с тройкой не пожалел бы, да отправил кучера за черепками, в кургане найденными.

— Буду премного благодарен, Пётр Фомич. Ваша пролётка куда лучше казённых таратаек. Тотчас могу отправиться, — ответил следователь.

— С вами поеду, — твёрдо сказал Пётр Фомич. — Даже если беглый вор не там, лично пожертвование монастырю сделаю. Службы закажу: за здравие Павлуши да за упокой Игната.

— Папенька, а я как же? Без вас, без Егорши, — растерянно протянул Павел.

— За тобой, Павлуша, Прошка присмотрит. А, как вернёмся, упрошу доктора тебя домой на долечивание отпустить. Сестрица моя, Ворожея, травами попользует. Хоть здесь доктор и неплох, ей веры больше, — ответил его отец и повернулся к Егору: — Ступай, Егорша, запрягай лошадок. Мы с Василием Степановичем чуток позже выйдем.

— В лучшем виде сделаю, Пётр Фомич! — отозвался Егор и поспешил в больничный дворик.

Предстоящая поездка его обрадовала, здесь, кроме ухода за Павлом, дел у него особых не было. К праздности Егор не привык, потому то сестре Анне помогал больных на перевязки водить, то для кухни продукты разгружал, то со сторожем дворик убирал. В больнице его уже за своего считали: кухарка куски повкуснее накладывала, сестра Анна и фельдшер позволили в комнатке отдыха на диване ночевать, доктор всегда здоровался приветливо и шутил.

Поэтому и сторож, как только Егор во дворе появился, тут же ему помогать вызвался.

— Куда собрался? — спросил он, а узнав про Чуркинскую Пустынь, протянул: — Святое место. Ты, не слыхал, небось, но прошлого Владыку, преподобного отца Евгения, в лик святых возвели.

— Да я мало где побывал, — признался Егор. — Про этот монастырь и не слыхивал.

Сторож, подавая упряжь, принялся рассказывать:

— Монастырь тот древний, а вот чуть не сгинул, монахи еле ноги волочили, и так денежек не водилось, а тут ещё засуха, голод. Оставалось беднягам лишь молиться. И что думаешь? Услышал Боженька их отчаянную молитву. Направили в Чуркинскую Пустынь архимандритом отца Евгения. Благодаря его радению из руин обитель поднялась. Церкви обиходили, трапезную новую поставили. Перед тем, как упокоиться, преподобный преемника выбрал, себе под стать. Слухи ходят, — сторож понизил голос, — святой отец и сам иногда является, хранит дело рук своих. Веришь?

— А что же не верить? В жизни всякое случается, — ответил Егор, уж кому-кому, а ему доподлинно известно было, что призраки и духи существуют, и добавил: — Вот и готово.

Тут и Пётр Фомич со следователем подоспели. Вскоре пролётка, миновав площадь и собор перед ней, направилась к выезду из губернского города. Другому, не тому, с которого Егор заезжал, из степи возвращаясь. В центре дома куда как посправней выглядели. Даже каменные встречались. Егор ехал по указанию Василия Степановича, сам-то мог бы и заплутать. Миновали купеческие лабазы, заводик, рынок центральный, оглушивший шумом-гамом и выкриками торговцев. Егор дорогу к рынку запомнил, решил перед отъездом подарков родным прикупить, тем более, что Пётр Фомич деньги, Егором за остаток провизии у трактирщика вырученные, брать не стал, сказал: себе, мол, оставь, сгодятся. Егор и оставил, не дурной же он отнекиваться.

Из города выехали на широкий тракт, движение здесь было оживлённое, множество повозок, телег и ещё больше экипажей, чаще с откинутым верхом из-за летней поры. Когда свернули с основного тракта, ведущего к мосту через Волгу, на дорогу, идущую вдоль реки, Егор даже вздохнул от облегчения. Не привык в такой толчее ездить: не доглядишь, сам в кого-нибудь врежешься, не успеешь свернуть — в тебя.

Пётр Фомич спросил, почему они свернули, на что следователь пояснил:

— В объезд быстрее, а через реку мы на пароме переправимся.

Егор на пароме тоже ни разу не плавал, он порадовался такой возможности. Представил, как будет рассказывать сестрёнкам да Фильке с Васяткой. Он принялся всё внимательно рассматривать, чтобы лучше запомнить.

При взгляде на Волгу дух захватывало от простора. Казалось, нет ей конца и края, да и берег другой почти не видать, так далеко. Пока ехали, видели пароход, баржу и несколько лодок.

Ближе к вечеру добрались до Чернодолья, остановились в трактире. За ужин, не слушая никаких возражений, заплатил Пётр Фомич. А вот за комнату для себя и Егора уже следователь с хозяином трактира рассчитался. Перед сном Егор сбегал на задний двор, посмотреть, как лошадок их устроили. Когда вернулся, краем уха услышал разговор бывшего барина со следователем. Они поднимались по широкой деревянной лестнице на второй этаж, ведя речь о нём, о Егоре.

— Да ты, Василь Степаныч, никак, Егоршу моего сманить задумал? — спросил Пётр Фомич.

— И сманил бы, да не сманивается, — ответил следователь. — Егор мне большую помощь оказал в расследовании. Смышлёный парнишка, да слову своему верный. Жаль, что жизнь крестьянская ему больше по нраву.

— И впрямь, жаль, — со вздохом произнёс Пётр Фомич. — Я бы его в поместье оставил или, ещё лучше, с Павлушей слугой отправил, когда сынок на учёбу поедет. Всё душе бы спокойней было. Так ведь не согласится.

«Знамо дело, не соглашусь, — подумал Егор. — С Павлом рядом быть, как по льду тонкому на реке прыгать». Решил он, что дальше подслушивать неудобно и, окликнув Петра Фомича, сообщил, что в стойла лошадей поставили надёжные, корма вдоволь выдали.

Утром выехали чуть свет. Несмотря на ранний час людей на пароме собралось много: монахи, богомольцы. Повозок две оказалось: их пролётка и телега, нагруженная мешками. Похоже, монастырская, так как возчиком там тоже монах был.

Плыли не долго, дольше заходили, да сходили. На пароме к Егору подошла старушка и предупредила, что в монастырь на своих повозках нельзя.

— Спасибо, что научила, бабушка, я хозяина и за воротами подожду, — ответил Егор почтительно.

Старушке такой смиренный ответ понравился, она даже перекрестила Егора на прощание. От пристани паромной до монастыря оказалось рукой подать. Егор, высадивший седоков, отъехал в сторону от ворот и калитки, остановившись там. Соскочив с облучка, он с удивлением уставился на распахнутые ворота, в которые въехала телега с мешками, на калитку, в которую вошли богомольцы и Пётр Фомич со следователем. Там, во дворе, строился бревенчатый дом, около одной из церквей виднелись строительные леса. Егор даже и предположить не мог, что монастырь окажется таким большим, разве что, чуток поменьше его села.

Наблюдать за жизнью обители со стороны оказалось очень интересно. Егор лишь по положению солнца определил, что времени с ухода его седоков прошло больше часа. Он так увлёкся, что даже вздрогнул, когда рядом остановился монах. Высокий старец в чёрных клобуке и рясе, — Егора в своё время отец Макарий научил, как церковная одежда называется, — босой, с посохом в руках со скрюченными от старости пальцами. На испещренном морщинами лице ярко выделялись серые ясные глаза.

Егор почувствовал, что не рядовой это монах, выглядел старец величественно, словно Владыка. Неожиданно даже для себя Егор поклонился и попросил:

— Благослови, Отче.

— Благословляю, сын мой, — тихо произнёс старец, перекрестил Егора, пошёл к калитке, но через пару шагов обернулся и добавил; — За упокой самоубивцев в церкви свечей не ставь более. На первый раз прощается тебе.

Он легко улыбнулся, погрозил Егору пальцем и скрылся за калиткой. Почти сразу оттуда вышли Пётр Фомич, следователь и провожавший их молоденький послушник.