Придорожное кафе называлось «Руслан», о чем сообщала деревянная, стилизованная под нечто русское народное вывеска. Однако на резное деревянное крыльцо встречать гостей выскочил отнюдь не светловолосый русак в поддевке и картузе, а откровенно кавказский человек, смуглолицый и усатый. В его излишне суетных движениях и бегающем взгляде угадывался страх – машины к его заведению свернули уж больно непростые, поди догадайся, кто там за тонированными стеклами и чего можно от них ждать.

Ключник выскочил первым, открыл переднюю дверцу, помог выбраться Лане, потом выпустил шефа. Сварогу же ни одна сволочь не помогала, пришлось все сполнять самотужки. Блин, ну никакого почтения королевскому званию…

Ольшанский смачно потянулся, щурясь на солнце. Огляделся, на миг задержав взгляд на стоянке, где сейчас находились две большегрузные фуры и неприметный «жигуль». Чуть повернул голову в сторону замершего в напряженном ожидании кавказца.

Еще раньше хозяина на волю выбрались добры молодцы охранники из второго джипа, голов числом в три. Автоматы на их плечах не висели, однако от внимательного взгляда не могли укрыться характерные очертания под рубахами навыпуск. Водители джипов остались за баранками.

– Здорово, уважаемый! – обратился к трактирщику Ольшанский. – Звать тебя, небось, Руслан, и ты – хозяин этой ресторации?

– Хозяин, да, – часто закивал кавказец. – Я – Ахмет. А Руслан – брат мой. Его хотите видеть? Позвать?

– Вот что, Ахмет, – по-барски сообщил Ольшанский. – Давай-ка с тобой посчитаем. Так, так, – он деловито прошелся по скрипучим половицам крыльца. – Домик из бревен, вагонкой и сайдингом не обшитый, лишь крашеный. Ну, предположим, внутри имеется евроремонт, проверять идти лень… Та-ак, значит, что еще? Сараюшка с дровами, совсем копеечная беседка, хозблок с каким-то барахлом… А, от нее идет провод к дому! Значит, там стоит дизельный генератор. Приплюсуем и генератор. Ну, еще так и быть учтем всякую дребедень типа микроволновок, содержимого бара, запаса продуктов и даже… малэнкий маралный ущэрб, да? Короче, земеля… Двести тысяч зеленых долларов будет за глаза и за уши. Устроит тебя, Ахмет, такая сумма за твой «Шашлык-дональдс»?

– Все сделаем в лучшем виде, – с языка не на шутку перепуганного множащимися непонятками кавказца, видимо, слетела заготовленная стандартная фраза. – Шашлыки пальчики оближешь, дорогой…

– Значит, так, Ахмет, – Ольшанский шагнул на крыльцо и покровительственно опустил руку на плечо кавказцу. – Деньги получишь прямо сейчас. Потом сообразишь нам покушать. Шашлычки, чую, уже готовы, – Ольшанский шумно втянул носом воздух. – Ах, как люблю этот запах! Не из собачатины? Шучу, шучу… Накроешь вон там. – Ольшанский кивнул на отдельно стоящую беседку. – Принесешь все свое самое лучшее и свежее. И тут же, Ахмет, уезжаешь отсюда навсегда. Я покупаю твое заведение. За двести тысяч баксов. Ключник, выдай нашему другу и деловому партнеру обговоренную сумму. А заодно распорядись насчет перекусить.

И не дожидаясь вопросов и возражений, оставив кавказца на своих подчиненных, Ольшанский направился к беседке. Сварог и Лана последовали за ним. Олигарх зашел в беседку и с выдохом «фу-у-у» устало плюхнулся на лавку, будто только что пробежал стометровку, а не перебрался сюда с мягкого сиденья внедорожника.

– Мы перестали спешить? – Сварог занял место за дощатым столом напротив олигарха.

– Пока да, – сказал Ольшанский. – Задерживаться в городе дольше было чрезвычайно опасно. Счет шел уже на минуты. Эта сучка Даша могла крепко сесть нам на хвост. Нюх у нее, как у ищейки… Но мы вроде вырвались. Сейчас же спешку можно поумерить. Потому как мы идем даже с некоторым опережением графика… А кроме того, нам надо обговорить детали, выяснить позиции друг друга и определить расклад сил.

Олигарх посмотрел на часы (даже полный лох, совсем не разбирающийся в наручных часах, сразу бы понял, что за изделие, украшающее запястье Ольшанского, можно купить не один придорожный «Руслан») и сообщил:

– Мы опережаем график ровно на час. Этот час предлагаю провести в моем собственном заведении общепита. Всегда хотел попробовать себя в ресторанном бизнесе. Мечта идиота наконец сбылась.

Сварог задумчиво смотрел в сторону.

Что-то не клеилось.

Вот хоть убейте – не клеилось, и все! За двести тысяч долларов купить плевую придорожную забегаловку? Даже если доллар тут вообще ничего не стоит – достаточно посмотреть на рожу Ахмета и понять: такая покупка не лезет ни в какие ворота. Нет, некая сумасшедшинка в глазах Ольшанского определенно присутствует, это к бабке не ходи, но не до такой же степени… словно человек обналичил все свои чеки и кредитки и теперь сорит кэшем направо и налево. Словно завтра Конец света и деньги уже вообще никому не понадобятся.

О, Ключник как раз таки передает пачки зеленых фантиков кавказскому человеку Ахмету. Достает прихваченные банковской оберткой параллелепипедики из спортивной сумки, лежавшей сверху в битком набитом багажнике. (А что ж там еще такого интересного, в багажнике-то, что бабки валяются на самом верху?..) Ахмет рассовывает деньги по карманам, судорожно, с остановившимися глазами пихает за пазуху. Не приходится сомневаться: хлопцы Ольшанского быстро и доходчиво растолковали кавказцу, что принять предложение этого большого человека во всех смыслах гораздо выгоднее, чем гордо отвергнуть.

– Денежек не жалко? – Лана вытащила из пластикового стакана бумажную салфетку, обмахнула ею лавку и только потом села. Села рядом со Сварогом. – Ну, положим, скупым ты никогда не был, но и гусарства за тобой не замечалось.

– Просто сегодня особенный день, – весело сообщил Ольшанский, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку в серебряном корпусе с крупным зеленоватым бриллиантом посередине. Рядом с пепельницей в виде тарелочки из алюминиевой фольги зажигалка смотрелась, как алмаз на помойке. – Последний день старой жизни, друзья мои, – сказал он торжественно. – Не то чтоб завтра не наступило никогда, но… Но завтра все будет по-другому. Прежние цели, старые фетиши – вся эта мелочь и суета враз сделается смешной и глупой, как… смешны нам сейчас конфетные фантики, которые в детстве представлялись величайшей ценностью. Завтра над всем сегодняшним мы станем смеяться. И деньги, эти зеленые бумажки, завтра станут тем, чем они и есть на самом деле – нарезанной на куски цветной бумагой…

– Ты не ответил на мой вопрос, – не спрашивая разрешения, на правах хозяйки (пусть и донельзя разозленной) Лана вытряхнула из пачки Ольшанского сигарету, прикурила от брильянтовой зажигалки. – Расстрел – это твоя работа?

Олигарх откинулся назад, разбросал руки по ограде беседки. Широко, открыто улыбнулся – так улыбаются только честнейшие из людей, добившись правды.

– Я ж уже говорил! Моя работа, только моя и ничья больше. Завтра наступает особенный день, друзья мои. Отпал всяческий смысл что-то друг от друга скрывать. Потому я и не стану отрицать, что это моих рук дело. Вернее, моего ума: руки были не мои. Грешен, – Ольшанский скорчил виноватую гримасу и изобразил шутовской поклон.

– И зачем тебе это понадобилось? – Лана, сделав всего несколько затяжек, растерла окурок о дно алюминиевой тарелки. – Выхода другого у него, понимаете ли, не было, времени не было, понимаете ли… Просто захотелось превратить наш городок в Чикаго? Дон Ольшанский, блин…

– Поверь мне, ты вообще ничего не понимаешь. Ничегошеньки.

Лана не затушила окурок как следует, он продолжал дымить, Ольшанский спокойно послюнявил палец и загасил его.

– Прежде всего, ты не знаешь размаха игры. А размах, я тебе скажу… – олигарх тряхнул седовласой гривой, покрутил головой. – Когда игра идет на такие ставки, правила у игры могут быть только одни: самые древние правила, по которым не может быть иных итогов, кроме победы или поражения. Никаких промежуточных состояний не признается. Вряд ли ты поймешь меня, малыш, если сама никогда не поднималась до таких ставок…

– Ну куда уж мне! – презрительно скривилась Лана. – Только все равно никогда не докажешь мне, что была необходимость убивать ни в чем не повинных людей!