Короче говоря, метро. Так устроено обыкновенное земное метро. Разве что двигались местные поезда по земле, а не под землей. Нет, точности ради следует отметить, что и под землей здешние составы, случалось, проезжали — по тоннелям, когда дорога пересекала горы.

Локомотив напоминал вытянутую узкую морду некоего вымершего ящера. Вагоны же ничем снаружи Сварога не удивили, ну разве что по длине чуть уступали тем, к которым он привык, и стекла в них были непривычной овальной формы. В каждом отправляющемся составе было поровну пассажирских и товарных вагонов. Первыми по ходу движения шли товарные, замыкали — пассажирские, а последней к составу цепляли так называемую аварийную платформу, на которой — прямо как на бронепоезде в годы Гражданской войны — везли шпалы, рельсы, болты, гайки, изоляторы для контактного рельса, запчасти для подвижного состава и всякие прочие полезные вещи, что могут пригодиться в случае аварии.

Дорога была однопутная, встречные поезда разъезжались на полустанках, разъездах и станциях. Движение регулировалось световыми электрическими сигналами, где красный традиционно означал запрет на движение, а разрешающим был синий.

Сварога несколько удивило, что на Короне существует всего одна ветка — она хоть и пересекала материк с севера на юг, но далеко не по прямой, а скорее по наикривейшей кривой, извивалась змеей от города к городу. Почему же за сорок лет гарандцы не проложили ни одной дополнительной ветки? Скорее всего, подумал Сварог, императорская казна не слишком щедро финансировала развитие сети дорог, а до акционерного капитала или не дошло дело, или просто еще не додумались. А может быть, всему виной косность в головах — не хватило пока времени, чтобы осознать, что будущее за «железкой», а не за речными каналами и электромобильными дорогами.

Вот и все, что знал Сварог о железнодорожном сообщении на Короне до того, как сел в поезд.

Шел второй день увлекательного железнодорожного путешествия. В четырехместном купе их ехало шестеро. Четверо пассажиров, к числу которых принадлежали Сварог и его спутница, путешествовали самым что ни на есть законным образом — согласно честно купленным билетам, двое других — дав на лапу проводнику, который в Короне носил гордое звание «дорожный старшина». Двое внеплановых пассажиров спали на третьих, багажных, гамачного вида полках, а днем сидели внизу вместе со всеми. Сие напоминало бывшему майору ВДВ возвращение поездами с южных курортов в давно забытые советские времена — тогда тоже мест в поездах было значительно меньше, чем желающих уехать.

Массовый отъезд из столицы начался две недели назад. После того, как распространилась информация о создании Вольной республики Корона со столицей в городе Некушд (кстати, очень уж быстро и повсеместно распространилась сия информация, чтобы не заподозрить за этим хорошую, продуманную организацию). И народ поехал.

На заседании Монитории было решено: отпускать. Потому что в противном случае можно заиметь движение сопротивления в собственном тылу, даже более того — у себя под носом. Пусть уж лучше все, кому не нравится новый порядок, находятся по ту сторону Черты, а все кто с нами — по эту. Так оно будет проще и яснее. В общем, как выразился Гай-Раббо, зампредседателя Монитории: «Хорошо, когда прыщи сами соскакивают с твоего тела и перебегают на тело недруга».

Сварог сидел у непривычного овального окна в дождевых потеках и смотрел на пробегающие за окном пейзажи. Смотрел, как ни странно, с любопытством, хотя виды были до зевоты однообразные: пашни, леса, реки, деревеньки, городишки, опять пашни, деревеньки и реки. И монотонная, нескончаемая лента сетчатой ограды, сопровождающей путь в десяти шагах от колеи. Ах да, и ветряки, конечно, как же без них… Сварог за этот месяц так привык к непременному присутствию рядом этих серых электрических мельниц, к этому вечному «шур-шур-шур», доносящемуся либо сверху, либо сбоку, что уже воспринимал ветряные двигатели как что-то само собой разумеющееся, о чем и упоминать лишний раз не стоит, как, скажем, о тучах над головой…

Он вдруг понял, почему с таким упоением глядит в окно и почему его нимало не тяготит дорога — он обыденно, элементарно соскучился по железнодорожным путешествиям, которые, положа руку на сердце, всегда любил, но уже очень давно не доводилось никуда прокатываться под стук колес, под мерное позвякивание, под мелькание за окном однообразных пейзажей. В последнее время он все больше плавал, летал и бродил между мирами.

Кто-то в соседнем купе тихо напевал, подыгрывая себе на струнном инструменте, судя по звучанию — на сорокаструнной лире.

А в их купе продолжался вялотекущий, типично поездной разговор — одновременно и ни о чем, и о самом наболевшем.

— Я видел своими глазами. Они подступили к стенам электрической станции. Но солдаты Каскада остановили их меткими выстрелами у первой линии проволочного заграждения, — с жаром рассказывал рыжеволосый толстяк в одежде попугайской расцветки: ядовито-зеленом трико и желтом плаще. — Тогда они отступили на безопасное расстояние и стали совещаться, как быть. Разрушать стены электрической станции они не хотели, потому что не хотели потом восстанавливать…

Сварог уже знал, что этот с виду типичный лавочник носит титул стат-барона и до событий проживал в своем поместье — небольшом, но процветающем. Процветало поместье за счет фабрики по производству электромобильных шин. Причем стат-барон не сдавал землю в аренду оборотистым капиталодержателям, а на свои сбережения организовал производство и некоторое время даже самолично руководил процессом. Правда, довольно скоро он отошел в сторону, передав дела управляющему.

Работа встала спустя неделю после начала событий. Цеховые рабочие пришли на фабрику, но не разбрелись по рабочим местам, а скучковались во дворе, где долго спорили и в конце концов порешили: нечего впустую тратить силы, когда не сегодня-завтра маги завалят все прилавки наколдованными шинами. К тому же эти маги и дармовой едой нас завалят, и каждому дадут по мобилю, посему айда, ребята, по домам. Ну и разошлись.

Конечно, после того, как в одночасье обрушился такой любимый, такой сытный и уютный мир, казавшийся вечным и незыблемым, стат-барон не мог испытывать к новой власти иных чувств, кроме ненависти. Он и не скрывал, что едет за Черту «примкнуть к борцам против одурманенной магами черни». Сварог спросил его: неужели он хочет бороться с оружием в руках? На что толстяк, подумав, сказал, что с оружием он, пожалуй, не справится, да и годы не те, чтобы бегать и драться, но ведь пользу можно приносить и другим способом, например, обеспечивая борцов всем необходимым. Можно и так, согласился с ним Сварог.

В соседнем вагоне ехали жена и сын стат-барона, почти на каждой остановке он ходил навещать семейство.

— Они окружили станцию, не оставив даже щелочки, но ничего больше не предпринимали. Создавалось полное впечатление, что они чего-то ждут. Но вот только чего? — гадал я. Неужели решили дождаться, когда солдаты Каскада умрут от голода и жажды? Однако ведь и младенцу известно, что на стратегическом объекте обязательно должен находиться стратегический запас еды и воды. И вскоре стало ясно, чего они дожидались, — продолжал рассказывать стат-барон. — Вернее, не чего, а кого. Через час в электромобиле прибыли три человека, и по их одеждам не составило труда догадаться, кто они такие…

— Эти их ужасные одежды! Мерзость, безвкусица, оскорбление! — воскликнула сидевшая напротив Сварога молодая девица с капризным лицом, одетая в траурные одежды. (Правда, в траур она вырядилась, как оказалось, не потому, что у нее кто-то умер, а по поводу безвременной кончины великой империи). Девица направлялась за Черту к своему жениху, который служил в звании юнк-лейтенанта в Седьмом полку береговой артиллерии, целиком перешедшем на сторону противников новой власти. — Как можно напялить на себя эти чудовищные бесформенные балахоны, которые ничего не обтягивают! Значит, им есть что скрывать на теле! Значит, они носят на себе противные, нечеловеческие предметы, которыми творят свое зло!