Впереди клином летели птицы – вернее, скелеты больших птиц, почему-то показавшихся филинами. Ажурные крылья, белоснежные кости, неизвестно как скрепленные меж собой, взмахивали размеренно, в пустых глазницах неярко горели красные огни. Бесшумный полет существ, знающих свою цель. Непонятно было, откуда исходит свет, никак нельзя сказать, что филины светились изнутри, – но были прекрасно видны в ночи и на таком расстоянии.
Как и размеренно выбрасывавший ноги шедший иноходью скелет громадного высокого коня – оскаленный череп, тусклые алые огоньки в глазницах… на нем сидел, сидело…
Сидело непонятное существо, все в черной спутанной шерсти – кривые конечности, нижние с ловкостью опытного наездника сжимают конские ребра, верхние, согнутые в локтях, располагаются так, словно держат невидимые повода, мешкообразное туловище, голова бугром, над которой торчат высокие косматые уши, лица – морды! – не рассмотреть, только светятся алым глаза-плошки…
Следом на конских скелетах пониже такие же, косматые и корявые, разве что пощуплее. А вокруг – темного окраса волки с человеческими головами, вернее, их карикатурным подобием: слишком острые уши, рты больше напоминают клювы, зубы похожи скорее на клыки, кривые и желтые. Чуть опомнившись, стряхнув некое оцепенение, Сварог попытался понять, что он видит. Никакого стрельчатого ореола острых черных лучей, иногда безошибочно указывающего на нечисть соответствующего цвета. Но это было Зло. Причем Зло не призрачное, а принадлежавшее реальности. Вот и все, что сказали ему должные умения…
Все эти создания двигались почти бесшумно, но кое-какие звуки все же долетали – легонькое поскрипывание трущихся друг о друга костей, негромкий стук копыт по земле, мягкое шлепанье волчьих лап. Никто из них не повернул голову в сторону замерших у костра людей, ничем не дал понять, что видит – или чует – их присутствие. Жуткая кавалькада на рысях проплывала мимо, равнодушная ко всему окружающему, от них веяло не только злом, но и неким безграничным презрением ко всему живому, напоминавшим дурной запах…
Сварог, как завороженный, медленно поворачивал голову, неотрывно глядя вслед. Бледный свет давно растаял вдали, а он все смотрел, не в силах очнуться от неизвестного наваждения. На спине угнездился неприятный холодок, ноздрями он все еще вбирал густой запах презрения, превосходившего силой все обычные человеческие чувства, рука, оказалось, намертво стиснула эфес меча…
Опомнился наконец. Оглянулся. Яна стояла ближе всех к нему, тоже глядя в ту сторону, куда неспешно удалилась жуткая кавалькада – но оцепенелой не казалась ничуть, и ее волосы (на охоте, вдали от многолюдства и этикета, она с удовольствием распускала косы, которые вообще-то не особенно любила) словно бы трепал легкий ветерок – хотя вокруг стояло полное безветрие.
Барута тоже словно бы освободился от наваждения. Бросил саблю в ножны (что, отметил Сварог, удалось только со второй попытки, первый раз ратагаец не попал концом клинка в ножны и едва не поранил левую руку). Вытащил из кармана мешочек наподобие кисета, распустил завязки и, пришептывая что-то, высыпал горсть содержимого в высокое, спокойное пламя костра. Резко запахло горелыми травами и паленой шерстью, наверняка волчьей, входившей в состав многих здешних зелий-оберегов. Сварог не видел особого страха на его лице – но вот нешуточная озабоченность…
– Что? – спросил он, глядя на Яну.
Она сделала гримаску без всякой тревоги на лице:
– Очень древнее Зло. Похоже, из того, что водилось до начала времен. Там и сям до сих пор попадается, пусть и редко…
Сварог и это давно знал. «До начала времен» означало – до того времени, как на Таларе появились с Сильваны люди, невообразимо далекие предки и ларов, и жителей земли.
– Я бы с ним справилась, – сказала Яна уверенно. – Конечно, не без труда, но все равно было бы легче, чем с той тварью из Саваджо…
Барута, пряча в карман мешочек, угрюмо сказал:
– Простите на дерзком слове, государыня, не вы одна, кто может с ним справиться, хоть людей таких вовсе не несметно…
– Барлай? – спросил Сварог, вспомнив кое-какие описания из рассказов самих ратагайцев.
– Барлай, чтоб ему во сне волка увидеть. Давненько не показывался, тварь корявая….
Лицо его было прямо-таки горестным. Барлай, Сварог помнил, несмотря на жуткий вид его кавалькады, был все же нечистью мелкой. И вредил по мелочам, скорее уж – пакостил. Уманивал ночной порой неосторожно вышедших из шатров, несмотря на все запреты, детей, пропадавших потом бесследно, насылал мор на жеребят, «уводил в землю» водопойные ручьи, одним словом, был чем-то вроде вредного типа с коммунальной кухни, втихомолку подбрасывавшего соседям в суп дохлых мышей и прочий мусор. Имелось несколько надежных заклинаний и снадобий, способных его отогнать – заклинаниями владели немногие, а вот снадобья имелись чуть ли не у всех степняков.
Вот только, опять-таки по идущему из глубины веков убеждению, появление Барлая не в одиночку, а в окружении всей своей свиты означало предвестие беды. Большой беды. Как всегда и бывает, никто не вел научной статистики, но убеждение держалось исстари…
Словно прочитав его мысли, Барута тяжко вздохнул:
– Беда идет. Большая беда. Хуже всего, что он молчал, и его прислужнички тоже. Лучше уж хохотали бы. Хохот, говорят те, кто слышал, мерзопакостный, словно кошке под хвост перец запихали – простите, государыня, на хамском слове, – но когда он молчит, это и значит, что идет большая беда… – моментально вдруг преобразившись, он подскочил к лежавшим ничком егерям, пнул ближайшего и яростно закричал: – Встать, бабы! Вы мужчины или нет? У вас на поясе сабли или веретена бабские?
Егеря зашевелились и стали неторопливо подниматься, отворачивая лица от разъяренного старшого. Сварог явственно слышал, как один пробормотал:
– Толку-то от сабли, если Барлай, да еще со свитой…
– Поговори еще! – рявкнул Барута. – Вещи соберите, живо! Скачем отсюда так, словно волки со всего света за нами гонятся! – повернулся к Сварогу с Яной, резко сменил тон. – Простите великодушно, что я так раскомандовался. Только никак не годится оставаться там, где Барлай проехал. Большого несчастья не будет, а мелкие могут нацепляться, как на пса в репейных зарослях… Оно никому не надо…
– Конечно, – сказала Сварог. – Тут уж тебе виднее.
Он и сам не остался бы, кусок в горло не полез бы после этого зрелища и все еще, казалось, витавшего в воздухе липкого запаха презрения. Плюнуть бы и растереть это презрение, возникшее явно из лишней спеси мохнатого чудища, не ощущайся оно явственно обонянием, как дурной запах…
Барута, обернувшись к своим, вновь рявкнул:
– И угли разгребите, доставьте уток! В мешок и к седлу! Я бы и свою охотничью добычу этому корявому не оставил… Пусть не думает, будто всех до смерти перепугал!
– А что, если его выследить и прикончить? – спросила Яна. – Я бы смогла.
– Кто ж сомневается, – ответил Барута хмуро. – Много чего вы можете, я уж убедился. Только, по моему скромному разумению, не след бы вам ручки пачкать. Не ваше это дело – по степи за нечистью гоняться. Изведи его – Бабка-Хихикалка останется, Черный Сусел – да мало ли погани? А главное-то что? – сказал он, уставясь себе под ноги. – Догони вы его и пусти клочками по степи со всей его сворой – грядущую беду это не отведет. Показался же… Он же не сам большие беды насылает, мелок для такого, он предвещает. Так-то бы, исходи беды от него, давно бы кто-нибудь прикончил, шаманов вот взять… Как в давние времена Перекати-Крыса прикончили, когда точно стало ясно, что беды он именно что насылает… Прикажете в седла?..
Не особенно и раздумывая, Сварог кивнул:
– В седла!
…Жизнью ратагайского шамана во многом руководит свод неписаных правил, берущих начало, как о самых разных вещах принято говорить, «с начала времен». Шаман не имеет права не то что владеть, а и прикасаться к золоту, серебру и самоцветам. Не обязан ходить в рубище, жить в нищете и питаться сухой корочкой – но и богатства ему не полагается, скота следует иметь ровно столько, сколько нужно для нормального пропитания (конкретных запретов на еду и питье нет, но умеренность соблюдать следует). Аскетизм, в чем-то подобный монашескому, особенно братии из «нищенствующих» орденов. С одним существенным отличием – шаману дозволено и семью заводить, и род продолжать. Способностей своих он лишится (говорят разное, одни – что всех, другие – что большей части, самих шаманов расспрашивать на этот счет никто пока не осмелился), если будет неписаные правила не соблюдать. Тут опять разнобой: некоторые считают, что – сразу и бесповоротно, другие – что бывают сначала предупреждения.
