Гораздо успешнее действовали конница и пехота — у них потери процентов примерно сорок, хотя точных цифр еще нет. Ощетинившись оружием, они отступали с боями и редкими контратаками (чему как раз были обучены хорошо), при малейшей возможности сбиваясь в крупные соединения, как и было предписано. Последние еще уходили через границы (за которые харланцы не совались), но их не так уж много.
В Горроте царил покой — что сейчас для Сварога было еще хуже харланской заварушки. Судя по донесениям тамошней агентуры и ушедших в подполье людей барона Скалитау, большинство там приняли официальную версию событий (о которой продолжали вопить на перекрестках больших дорог и городских площадях разосланные по всей стране герольды) — попытка переворота, убийство королевы, везение принца, коему удалось уцелеть благодаря верным людям…
Главным козырем был как раз принц. Люди Сварога во дворце, знавшие истинное положение дел, погибли все до одного — а те из агентов, кто тоже был в курсе, не имели ни малейших средств воздействия на массы. Кто бы их слушал, притворявшихся самыми обычными обывателями, часто даже и не дворянами, не занимавшими мало-мальски авторитетных должностей и постов?
Очень быстро (что свидетельствовало: переворот тщательно спланирован) на главной площади Акобара отрубили головы девяти как раз занимавшим весьма высокие посты людям, военным и цивильным, в том числе военному министру и командующему военно-морским флотом. Еще не менее полусотни человек отправились за решетку. Все они считались преданными сторонниками королевы (и стоявший за ней Сварог мог на них вполне полагаться, играя их втемную). Как объявили герольды, именно эти супостаты и устроили заговор, за что и понесли заслуженную кару.
Ни малейших выпадов или каких-то силовых акций против обитавших в столице вполне легально подданных Сварога. Три его военных корабля, стоявших в Акобарском порту (куда, понятно, прибыли исключительно с дружественным визитом), уведомив портовые власти, что намерены отплыть домой, немедленно получили должное разрешение и уплыли из Горрота беспрепятственно. Сварога уже посетил горротский посол, подробно изложил ту самую официальную версию и заверил, что случившееся нисколечко не повлияет на добрососедские отношения меж Акобаром и Латераной, каковые принц Эгмонт (коему в скором времени предстояло короноваться) намерен сохранить и крепить. Что интересно, искусно плетя словесные кружева, он недвусмысленно зондировал почву: предоставит ли ему король Сварог убежище, если посол его попросит, как уже случалось в Глане несколько лет назад? Сварог столь же прозрачно намекнул, что предоставит — посол числился сторонником королевы (и справедливо опасался огрести теперь за это по полной), знал он много и мог оказаться полезным.
Бедная Литта, за свою, можно сказать, коронную роль поплатившаяся жизнью… Ей ближайшее время предстояли роскошнейшие королевские похороны, упокоиться предстояло в фамильной усыпальнице горротских королей — интересно, что она сама об этом думала бы, знай она заранее?
Принц-подменыш словно в воздухе растворился. Ну, не совсем так — всех остальных, погибших во дворце, тоже собирались хоронить с приличествующими согласно рангу почестями как верных слуг короны, геройски павших в бою с заговорщиками. Только один-единственный труп, тщательно завернутый в большое полотнище, украдкой вывезли из дворца и сожгли в печи одного из пригородных медеплавильных заводов — и это был как раз подменыш. Сварогу было его самую чуточку жаль — злобный, циничный, недалекий подросток, невероятно развращенный для своих лет, но все же смерти он никак не заслуживал…
Сколько Золотые Обезьяны ни наблюдали за происходившим во дворце, ничего полезного не открыли. Принц Эгмонт вел себя в точности так, как любой другой на его месте: советовался с новыми министрами и свеженазначенными генералами, как обустроить жизнь, и только. Ни разу не прозвучало каких бы то ни было выпадов против Сварога — и ни разу ничего постороннего. Обычные дела юного, но неглупого и энергичного принца, будущего короля, на чьи плечи легло тяжкое бремя власти. Единственная новинка — официальное создание нового отряда телохранителей, именовавшегося Королевские Безликие — в красивой форме и глухих черных капюшонах, где прорези для глаз, рта, носа и ушей были обшиты золотой тесьмой. Никто в Горроте не увидел в этом ничего необычного — случалось, личную королевскую стражу не только в Горроте именовали даже причудливее, и не раз они выступали с укрытыми лицами для пущего психологического воздействия на приближенных ко дворцу и широкие массы при торжественных выездах королей и королев.
Здесь пока что зацепиться не за что. Сварог лишь приказал Обезьянам наблюдать со всем рвением за «безликими» — возможно, от этого и будет какой-то толк. Как и следовало ожидать, придворных и высокопоставленных дворцовых служителей, во время резни имевших счастье оказаться за пределами дворца, заменили едва ли не поголовно — но кое-кто из рядовых лакеев и прочей услужающей публики остался на своем месте — а среди них давно затесалась парочка агентов Интагара. Так что наблюдение будет с самих разных сторон…
А вот мятежники… С ними до сих пор многое неясно. Установлено уже, что постоянное и хорошо налаженное руководство существует — они двигались б строгом порядке, изрядно этим отличаясь от иных мятежных отрядов других времен и мест. Насчитывалось примерно с полдюжины вожаков, часто собиравшихся на совет. Их разговоры Обезьяны всякий раз старательно слушали — но ничего необычного не случилось. Обычный совет главарей мятежников, обсуждавших маршрут, добычу продовольствия, налаживание разведки и прочие немаловажные детали похода…
Они, как и ожидалось, вышли к городу-провинциарию Тамизену, вошли почти без сопротивления. Перед этим Мистериор зарегистрировал в Тамизене новые «всплески», аналогичные тем, что случились в Роментале, Харлане и Вантерне, а также во время оставшихся необъясненными тех двух бунтов. Правда, на сей раз измелись некоторые отличия: в отличие от прошлых случаев сейчас «всплесков» было значительно меньше, словно на сей раз невидимый «сеятель» (а он, похоже, существовал) рассыпал некие ядовитые семена не полной горстью, а крайне скупо. Больше всего «всплесков» наблюдалось в расположении стоявшего в пригороде драгунского полка — каковой опять-таки полностью передался мятежникам. С горожанами и городской стражей, которым досталось меньше отравы, обстояло как раз иначе — там был явный разброд — часть примкнула к мятежникам, а часть пыталась оказать сопротивление, быстро подавленное ввиду численного превосходства. Ни грабежей, ни пьяного разгула победителей в Тамизене не было, хотя при мятежах сплошь и рядом бывает как раз иначе. Главари, по наблюдениям, дисциплину поддерживали строжайшую. В городе воинство это было недолго, запасшись продовольствием и разными необходимыми в походе вещами, от лошадиных подков до аптекарских снадобий, двинулось дальше, предварительно напялив на примкнувших к ним те самые белые колпаки — в обозе, судя по всему, их был большой запас, рассчитанный на немалое число «новобранцев» — то ли такие уж оптимисты, бабушку их через забор, то ли по каким-то причинам уверены в себе и рассчитывают на пополнение и в будущем…
Очень быстро им предстояло столкнуться с организованным отпором — Арталетта, получавшая от Сварога все новые сведения, не сидела сложа руки: к Тамизену форсированным маршем двигались пять оказавшихся не так уж и далеко (и на маршруте движения мятежников, идущих, если верить расчетам, тем же «полетом ворона» на Латерану) — полков, два пехотных и три кавалерийских, в том числе один гвардейский, стоивший в бою парочки «безымянных». Обычно гвардейцы считали ниже своего достоинства усмирять «бунтующее мужичье», и их по неписаной традиции на подавление не посылали (исключая случаи, когда жертвами мятежников становились гвардейцы — тут уж каста реагировала жестко и мстить отправлялась охотно). Однако по совету Сварога Арталетта пустила в ход надежный козырь: гвардейцам соврали, что это не мятеж, а провозглашенный по всем правилам ваганум — вот в этом случае они обязаны были воевать, нравится им это или нет. И полковые пушки имелись, к тому же в том же направлении следовал отряд Вольных Топоров в триста всадников — вот эти считали своим вечным долгом мстить «мужичью» за вурдалачью ночь так, чтобы небу стало жарко…
