— Когда мы тебя приняли?

— Одним из последних, наверное, — почесал затылок бомж.

— Дата!

— Не помню…

Фурия аж выглянула на него из-за открытой дверцы. Гаврил ответил самым оловянным своим взглядом. Серпы её бровей сцепились на переносице, и дама вновь зарылась в шкафчик. Вскоре на ноутбук бахнула увесистая картонная папка. Отстегнув пожелтевший шнурок, Фурия растеклась по анатомическому креслу и секунду с закрытыми глазами спустя принялась перебирать бумаги. Бомж пошаркал у кресла для посетителей, но не дождавшись приглашения, предпочёл остаться на ногах. Так к тому же проще драть когти… Ведь пока она возилась с личными делами, Гаврил перебирал сценарии своего позорного разоблачения. Может, сразу того — отпроситься в туалет? Упустить последнюю возможность исполнить долг, сохранив целостность шкурки… Глаза поднялись на Фурию, скользнули по шее, столь хрупко изгибающейся к затылку, и пожалел, что она слишком заметная персона на этом празднике жизни. Позвонить Краеугольным?..

«Почему я сразу… тупень!»

Гости они здесь нечастые, зато желанные, вмиг бы распутали клубок недоразумений вокруг товара. Но впишутся ли они за того, кто нарушил столько писанных и, главное, неписанных правил? Для Краеугольных это дело, без сомнения, важное, но не настолько, а ему оно стоило всего — и без того прожиханного бесконечными авантюрами имени. В Промзоне за смертью имени быстрёхонько следует смерть физическая. Прожихам последний снеговик руку не протянет…

Услышав скрип двери, он вздрогнул, а когда признал в вошедшем охранника, кишки его продуло несвежим морозцем. Фурия жестом повелела бомжу очистить горизонт. Разглядев посетителя, она поднялась, вышла за ним в залу и прикрыла дверь, навалившись снаружи.

«Так вот оно как, фиаско», выдохнул бомж с негромким рычанием. «Но соломку подстелить бы…»

Он обошёл стол, удавом вперился во вход и, наконец, склонил голову над кипой бумаг, держа дверь в периферийном зрении. Поначалу Гаврил даже не понял, что это личные дела. Вместо привычных анкет сплошь знаки зодиака, эзотерические метрики да описания душевных качеств, навевавшие, правда, воспоминания о передачах про экзотических животных. Даже вместо имён — таинственные прозвища в духе Таро на полуказахском. Единственным, что хоть как-то соотносилось с реальностью, были рабочие расписания, возраст в верхнем левом углу, ну и фотокарточки на скрепках.

Дверь со стоном приоткрылась. Бомж одёрнул руки со стола, нечаянно прикусив изнутри щёку. Из проёма выглянул женский локоть. Судя по тону, разговор шёл к развязке, хотя из-за затянувшихся любезностей всё никак не доходил. Обгоняя дрожь в собственных ладонях, Гаврил пролистал до ближайшего мужика за тридцать, сунул фото в носок и как по собственным жилам вернулся на место.

И только потом подумал о возможных камерах. Под сердцем что-то ухнуло. Внутри Башни вроде нет электросети, но…

Зато Фурия вернулась заметно повеселевшей. Сладко растянувшись в своём анатомическом кресле, глянула вдруг на Гаврила, словно в первый раз, и со вздохом притянула себя к столу. Впечатление было, что единственной и раздражающей причиной её проблем был лично он.

— Ты опоздал на смену.

— Так говорят? — насупился Гаврил.

— Так «говорят» камеры.

— Так меня сегодня не должно быть.

— Так-так!..

— Товарища заменяю, коллегу, — со страшной неохотой признался нерадивый сотрудник. — Болеет.

— Хм, — призадумалась Фурия; шумно вдохнула. — А как объяснишь, что тебя нет в папке?

— А вы всё просмотрели?

Она обрушила на него короткий, тяжёлый взгляд, но всё же опустила глаза на документы. Шелест бумаги заелозил по ушам подобно истёршемуся надфилю.

— Это ещё чего? — проговорила вскоре Фурия.

Гаврил сомкнул губы, подавляя улыбку.

— Где фотография? — почти вскричала она.

Пролистав оставшиеся, вытащила их из папки, заглянула внутрь, потрясла даже: вдруг вывалится…

— Целая метрика псу под хвост!

— Прошу прощения?..

— Это — развернула Фурия листок лицом к Гаврилу, запоздало прикрыв папкой всё, кроме верхних строчек, — твоё?!

Бомж шагнул к столу, пробежался по буквам, вновь едва чего понял, пожал плечами:

— Похоже.

Фурия до красноты растёрла себе лоб.

— Как я могла потерять целую фотографию…

«…но с другой стороны», додумал Гаврил, «если в начальничьих кабинетах и есть видеонаблюдение, снимают его обычно не с общего пульта. Пока у компетентного человека руки дойдут посмотреть сегодняшние записи, я уже буду таков».

— …и потому тебя, наверное, не помню… Быть того не может!

— У меня дома копия есть, — осторожно вставил Гаврил.

— Завтра же принести, понял?

— Понял! — разве что пятками не ударил бомж.

Она привалилась было к спинке кресла, но на полпути передумала и столь интенсивно вгляделась ему в лицо, будто надумала снимать слепок.

— Слишком много странностей с тобой сегодня, Тихон Сечкин. Ладно, выдам сейчас номерок, и за работу. И так слишком пробездельничал.

Пока начальница рылась в выдвижных ящиках, разжавшийся взгляд Гаврила упал на то, что он почему-то не заметил сразу: дёшево поблёскивающий кубок из киоска Роспечати с табличкой:

Сотрудник года

Элеонора Рудольфовна Бабец

— Зато, я счастлива в браке, — поймала она его взгляд и развернула кубок лицом к себе.

«С охранником-то? Или они…»

Фурия встала, сунула ему плашку с номером «11» и жестом потребовала на выход.

— Дверь даме придержи! — вовремя бросила она, чтобы, выскользнув из прихваченной двери, запереть её и, даже не глянув на свежеиспечённого Тихона Сечкина, зацокать по мрамору к сцене.

«Гм-да», пораскинул Гаврил и, провожая взглядом её зад, набрал Краеугольных. Длинные гудки давили в ухо, пока звонок не оборвался сам собой. Ни вторая, ни даже третья попытка к конструктивному диалогу не привели. Так заняты? Чем?

«Придется играть в этот водевиль, пока не выставят моё», заключил бомж, убирая телефон. «Названивать между делом…»

Тенями в тенях кружили официанты подле освещённых столов — лишь руки то и дело сверкали позолоченными подносами. Гаврил увязался за первой попавшейся девушкой, которая на всех парах мчалась к бару.

— Простите, одиннадцатый столик — это где?

— Между седьмым и тринадцатым, — ответили ему страшным шёпотом, напомнив, что в зале голос повышают только гости и Фурия.

— Э…

— Всё! — отрезала она и с лёгкостью оторвалась от докучливого анонима. Гаврил только руками развёл.

— Эй, человек! — прошелестело за спиной.

Как на такое не обернуться? Из-за ближайшего столика на бомжа смотрела спинка резного кресла да затылок в чёрной шляпе.

— Да, ты.

Пожав плечами, Гаврил приблизился к таинственному аукционеру.

— Пиваса мне, и котлет с мухами.

— Простите, — как можно мягче произнёс бомж, — а какое именно вам пиво?

Затылок, кажется, призадумался.

— А-а, шут с тобой, прощаю.

— Гм. Точно. Добавите что-нибудь к заказу?

— Тебе не кажется, я бы добавил, если захотел? — как-то нехорошо поинтересовался затылок.

И Гаврил — не Гаврил, но Тихон Сечкин, с улыбкой направился к бару. Кажется, затылочек был из тех, кому нет-нет да надо накапать со штанины на обслуживающий персонал. Такие всегда вызывали у бомжа что-то вроде родительского умиления.

— Привет, — сказал он подкаченному мужику за стойкой, который уставился в ответ безо всякого выражения. — Пива и «котлет с мухами» на столик, эм…

— Этот за четвёртым прожорливый, что крокодил, — просипел бармен. Пока пиво неспешно журчало из крана в полулитровую кружку, Гаврил блуждал глазами по хитросплетениям татуировок на его выбритых висках. — Где твой поднос?

— На Фурию наткнулся. Долго объяснять.

Бармен с понимающей ухмылкой хлопнул на стойку запасной, отвернулся к окну на кухню, вытащил оттуда тарелку с котлетами, присовокупил к ней кружку чуть пузырящегося пива. Бомж же, худо-бедно распределив груз по подносу, двинул к затылочку и, буквально зазевавшись на полпути, едва не столкнулся с уже знакомой официанткой. Та легко обогнула недотёпу и пошла своей дорогой, не сбавляя темпа. Вот что значит — профессия.