— Охренели совсем?! — взвизгнул губернатор, пока остальные экстренно выкатывала его с трибуны в специальный правительственный минивэн.

Площадь словно померкла. Преторианцы сомкнули ряды. Белая иномарка с надписью «Полиция» стояла на светофоре, который пятнадцать секунд как горел зелёным. Александр забыл себя, переместив всё в преступно маленький экранчик и не обращал внимание на пыхтевшего через рот оператора. Туман рассеялся, обнажая истинную численность митингующих. Тогда-то в остекленевшие островки пёстрых курточек и ворвался он.

— Лёня!

— Лёня! Лёня!

— Он с нами!

— Лёня!

Известный политический блогер шёл походкой миротворца и махал каждой камере по отдельности, отчего в каждом объективе складывалось впечатление, что он приветствует восторженный народ. Улыбка — эпоха, адвокатское пальто — ниже колен, ботинки — как у губернатора, чтобы каждый оценил несомненную иронию. Выдохнули курточки, расслабили плечи преторианцы, а операторы мухами облепили мёд своих будущих просмотров. Лёня Зайцев успел пройти метров пятьдесят и оставить автограф на чьём-то кошельке, когда добродушные сотрудники в синем положили ему руку на плечо и что-то сообщили. Лёня сам подал руки для наручников, дал провести себя в специальную машину для его персоны, махнул всем с улыбкой во все тридцать два и удалился — обсуждать себя недельку, а лучше месяцок. Даже традиционный «Позор!» прозвучал с его появления всего раз, и то несколько вопросительно.

— Поздно что-то, — убрал телефон Андреич, и было в этом жесте что-то от театрального критика.

— Мм? — справился водитель.

— Раньше он выходил прямо перед эскалацией, чтобы она как бы из-за него произошла. А сегодня…

— Сегодня он, по-моему, не прогадал. Если нет, наплетёт своим, что всё как надо.

Машина строчила причудливую вязь по лабиринту бульваров. Снег пенопластом скребся в стёкла. Ветер выдавливал натужный скрип из деревьев, продрогших и беспокойных. Город, почти прокашлявшийся от тумана, взирал на подкрадывающийся вечер осоловелыми огнями. Ещё выше, словно из другого мира, реяло багрово-бурое небо с жилами раскалённого металла от доменного зарева на западе.

— Ты тоже познал предательство, — заговорил невольный попутчик, и холодный червь впился в сердце. — Не отпирайся, я вижу. Скажи, каково это — быть брошенным тем, кто дал тебе жизнь, которой ты живёшь до сих пор? Тем, кто дал тебе смысл и отверг, когда ты стал противоречить его убеждениям?

Обращённые на писателя глаза, холодные и пустые, блестели как нож в полумраке гостиницы. Это был он.

— Больно быть неузнанным, но ведь таким меня создал ты. Верно? Пустым местом с одной-единственной недостижимой целью.

— Ты заткнёшься, или как? — рванул вполоборота Андреич. Попутчик мигом потупил глаза. Когда полицейский недоверчиво хмыкнул и обернулся на исходную, безумец прошептал так тихо, как могут только собственные мысли:

— Они не знают. Я здесь из-за той дамы. Всё-таки она вывела меня на тебя…

Александр вжался в дверь, желая просочиться сквозь холодеющий металл. Из глотки вырывались лишь пустые, вровень с громким дыханием, звуки. Всё в животе склеилось в тяжёлую льдину. А машина бесконечно плелась по бесконечным бульварам под бесконечные двусложные переговоры сотрудников. Безумец сидел чуть сутулясь, как ворон на надгробии.

Город словно чихнул, явив после бульваров безбрежную многополосицу, впадающую в мост через реку Каменёвку. Александр думал, что их везут в центральный участок… Смута, ужас и подозрение смешались в прогорклом вареве, когда водитель включил мигалку и пустился по мосту на красный.

…Сначала Рассветов даже не понял, но это был таранный удар в бок капота, от которого белую иномарку с надписью «Полиция» закрутило по асфальту в две визгливые восьмёрки. В сотрудников выплюнуло подушками безопасности, а подозреваемых растрясло как тряпичных кукол по коробке нетерпеливого ребёнка. Безумца вмазало лицом в пол; Александра вжало в сидение, чья мякоть подавила львиную долю удара.

Казалось, целый год прогудел диссонирующим набатом, пока не начало происходить что-то ещё. Сотрудники зашевелились, заматерились, повалили из машины. Безумец пробовал подняться, но руки из раза в раз подводили. Александр качнул пульсирующую голову к окнам, чтобы разглядеть, кто это их так.

За окном громыхал стремительный великан. Город колыхался за ним как плащ из бетона и электрического света, руки взлетали и опускались лопастями ветряной мельницы, глаза пылали, а перекошенный рот исторгал ругательства, от которых кровь в жилах становилась чуточку грязней. Чуть поодаль серебрилось озеро баснословного лимузина, откуда выглядывало ещё человек десять. И всюду колыхалась тьма чёрных, без белков, глаз.

— Они избрали его, — промямлил попутчик. Лицо его было промято до лиловых синяков, но он уже поднялся и смотрел, куда и Александр. — Все обленившие, намеренно ублюдочные, все, кто жаждет «рубить бабло» без искусства, с затёртым репертуаром и просто твари, все они будут пожранными. Но Зрители… Зрители способны смотреть одно и то же десятилетиями. В какой-то момент их интерес… перестаёт быть здоровым. Они алчут каждый его вздох, движение, слово, прыщ. Когда-нибудь они пресытятся, и тогда…

Чем больше великан, в котором Александр понемногу узнавал Короля Звёзд, ругался с полицейскими, тем больше тьма кишела глазами, а Рассветов — не желал, чтобы их внимание досталось ему, хоть и по касательной.

— Смотри, — ткнул попутчик на свою дверь, которая почти вышла из проёма. — Дай…

Александр отодвинулся с гулом в ушах, чтобы безумец смог как следует упереться задом в сидение и додавить дверь ногой. Особых усилий не потребовалось. С тихим победным хихиканьем безумец выбрался на улицу и подал руку. Импульс, и Александр опустился на асфальт, вкушая болезненную свежесть улицы. Безумец выдохнул, поднял глаза на сотрудников, окружённых уже переливчатой свитой короля, и склонился к писателю.

— Бежим.

Александр поднял на него скептический взгляд. Безумец пояснил:

— Твой выбор прост и триедин. Поехать с законниками, остаться с ними, — он указал на всё прибывающие глаза во тьму, — или уйти со мной. Где, думаешь, у тебя больше шансов?

— Отдышусь и побегу своей дорогой.

Безумец поднял его за руку и взвалил на себя. Только сейчас Александр понял, что поднимись он сам, кончиться всё могло печально — вестибулярный аппарат разболтало вдребезги. Свободной рукой безумец ткнул его в область сердца. Поблёскивающий клинок прорезал одежду и куснул кожу.

— «Своя» дорога приводит не туда, куда хотелось бы, — шелестнул попутчик прямо в ухо, и Александра передёрнуло.

— Веди, — коротко сказал он.

Вся надежда была на то, что их небыструю конструкцию распознают и нагонят. Однако беглецы проплелись по удивительно пустынной улице, обогнули не самый короткий дом и свернули в переулок, слыша всё это время, как скандал Короля с полицией перетекает в безобразное рукоприкладство, зрелище которого наполняло тьму вожделенным пыхтением.

Брели они бесконечно и в полном одиночестве. Александр чувствовал, что крепнет, но старался не подавать виду. Потусторонний танец снега застывал на голове и плечах. Где переулки, где бульвары? Змея, сотканная двумя парами ног, ползла уже по проспекту, несшему по старой памяти имя Карла Маркса. Здесь сталинский ампир перемежался помпезью торговых центров, а дорогие рестораны — бутиками дизайнерской одежды. Каждый перекрёсток представлял собой разбитый на четыре части парк со скамеечками, обращёнными к фонтанам с жар-птицами, или мертвым статуям чернокаменских деятелей науки и культуры.

Безумец встал напротив ничем не примечательного здания, где ютились супермаркет, обувной бутик, адвокатская контора и отделение банка. Но стоило задрать голову, как напыщенный фасад перерастал в голый кирпич с частоколом огромных заскорузлых окон под слоями пыли. Из крыши торчали наполовину спиленные трубы. Александр думал, что попутчик переводит дух, однако тот принялся обходить бывший цех, пока не достиг неприметной железной двери. Прижав Рассветова к стене ножом, направленным в сердце, он достал ключ и повозился с неподатливым замком.