Мужчина стал озираться, мало-помалу концентрируя внимание на самом удивительном — собственном теле. Со всех сторон он изучал руки, грудь, живот, вертел ногами, стараясь разглядеть каждый мускул. Когда первый шок закончился, он встал и дёрнул ручку ближайшей двери. Не поддаётся. Попробовал тянуть её и толкать — нет. Тогда он повернулся и пошёл к дальней двери. Каждый шаг вызывал в нём изумление и отзвуки смутных воспоминаний. Дойдя, он потянулся к ручке, но что-то внутреннее, почти неосознанное заставило застыть и приглядеться. Инстинкт ли, полузабытый опыт, но оно сослужило хорошую службу — дверь была в миллиметре от того, чтобы захлопнуться. Потяни он её на себя, очутился бы в неприятной ловушке. Мужчина осторожно налёг на дверь и обнаружил себя в погребе.

— Полки… банки… помидоры… огурцы… персики… — вязко капало с мозга на язык. Какие чуждые слова… Но он знал их смысл! Но знал ли, если б никогда не увидел всё это?

Кстати, что это за шум наверху?

Лестница из… дерева, деревянная! вела туда, где через квадрат в потолке проглядывался высокий порог и кусок открытой двери. Слова вспоминались с трудом, в отличие от движений — медленных, неловких, но достаточных, чтобы не упасть и выбраться на… наружу. На поверхность.

То, что он принял за шум, было голосами — похожими на его собственный, но… другими. Однако они тоже состояли из слов.

— Почему всегда я таскаю телегу?! — возмущался высокий, почти режущий по стеклу голос.

— У Лейлы е-есть тапки! — гудел низкий, ниже его собственного. — Миша не стаанет морозить нооги!

— Хватит пороть чушь! Твои ласты всегда под рукой!

— Не сего-одня!

— Когда мы в последний раз выбирались из этой дыры?!

— Что-о?..

— А мусор ты когда выносил, подлец?!

— Миша творе-ец…

— Ты тва́рец! Тварец! Ох, тыщу лет — и как со стенкой!

— Лейла грусти-ит?

Самый обычный мужчина выбрался из поверхности над погребом в соседнее… помещение. Комнату. Отсюда было лучше слышно.

— Не грустит!

— Миша выно-осит мусор, когда есть вре-емя. Лейла!

Раздался звонкий, как плеть, хлопок.

— Отвали!

— Теперь у Миши боли-ит рука-а… — несколько удивился гудящий.

Лейла рванула дверь, к которой прислонился самый обычный мужчина, на себя. Тот отпрянул и хлопнулся задом на пол. Женщина замерла, увидев неожиданное препятствие, а осознав, что перед ней, сдавленно ойкнула. Самый обычный мужчина начал с интересом рассматривать её, начиная с фигуры и заканчивая лицом с яркой печатью среднего востока.

— Ми-и-и-иша-а-а! — задыхаясь, позвала Лейла.

— Что-о? — выросла за ней щупловатая гора, чей кудрявый шухер на голове буквально скрёб потолок. Нескладное лицо выражало тревогу и заботу. Когда же Миша увидал на полу самого обычного мужчину, мимика его испытала нечто вроде короткого замыкания.

— Голый мужи-ик!

— Что это значит, Миша?!

— Это значит, Миша молоде-ец!

Лейла посмотрела на него как на участника бинарных опционов.

— То… что мы видим, не должно было произойти!

— Значит, Миша сли-ишком молодец! — не унывала гора. — Удо-обно на полу, человече?

— Как ты это называешь?! — возмутилась Лейла.

— Отойди-и, — отодвинул её Миша и помог самому обычному мужчине подняться. — По-омнишь, как зовут? И-имя?

Мужчина открыл рот, чтобы ответить, но не смог выдавить и звука. Поняв по взгляду, что гора требует ответа, он суетливо покачал головой.

— Стра-ашная, стра-ашная траге-едия, — почесал затылок Миша. — Но ничего. Ле-ейла человечка подлата-ала. Родственники приедут сего-одня.

— Что? — выдал мужчина и, подобрав слова, добавил: — Не понимаю.

Лейла смотрела странным взглядом то на Мишу, то на «голого мужика» — в зависимости от того, кто говорил.

— Ава-ария. Автокатастро-офа. Лиха-ачил возле Мишиного до-ома и въехал в сте-ену.

Ни намёка на воспоминания, но сказать что-то надо…

— Понятно.

— Будем называть человечка Гри-иша. Леейла! Принеси Грише одё-ёжу!

Женщина очнулась и тут же юркнула в пространство… в комнату, где столбом стоял новоявленный Гриша.

— Идём, — махнул лопатоподобной ладонью Миша, приглашая его за собой.

Пересекая короткую прихожую, Гриша заметил на стене… зеркало. Находка подействовала на него как транквилизатор. Миша обернулся, щёлкнул себя зачем-то по лбу и буркнул:

— Ну-у, Миша на ку-ухне.

Гриша вцепился взглядом в зеркало. Разглядев до последней чёрточки своё «обычное» лицо, он как ребёнок принялся корчить рожи, изучая каждый нюанс мимики. Это было завораживающе и познавательно. Он искал смысл в каждой морщинке, приглядывался к едва заметной щетине и пытался угадать рисунок усов и бороды. Может, дело в этом? Побрили, и не может вспомнить?..

Нет, осознал мужчина. Дело в том, что это лицо не вызывает воспоминаний. Он вздохнул, проглотив сладкий ком надежд, и вдруг до спазмов в груди ощутил воющую пустоту под ветхим половичком этого страшного, чуждого мира, которого он не знал и успел уже позабыть.

Миша наблюдал за его терзаниями с интересом естествоиспытателя и не вмешивался.

От товара нужно было избавляться. Переправить компетентным личностям, пока не испортился. Но не тащить же на горбу через весь Город? Он серьёзно обдумал, прежде чем отмести идею наведаться в гаражи. Нет. Пока будет ковырять замки, уйдёт драгоценное время. Да и менты теперь вокруг рыскают… Здесь у них нет власти, но гаражи — это не совсем Промзона.

Такие как Гаврил называли территорию, освоенную Городом, Целиной. То была узкая полоска, с поздних девяностых порастающая благами эпохи потребления. На костях древних цехов пузырились склады рабицы, древесины и сайдинга, цветмет, оптовые базы и мастерские, ремонтные, бензоколонки, мебельные «производства», размещённые обычно в пяти-шести соседних гаражах. Последнее десятилетие породило сауны, магазинчики для садоводов и банкетные. Из-за дешёвого, но всё же опрятного вида эти новостройки выглядели диковато — слишком не вписывались во всеобщее кипучее запустение, где все всегда что-то строят, но ничего не обустраивают. А зачем, вдруг съезжать через месяц?..

В какой-то момент стало казаться, что будущее — за аляповатыми новостройками, и, если бы не Злополучный, в этом месяце закончилась бы перестройка одного заброшенного предприятия в бизнес-центр.

Экспансия экспансией, но городские знали, а если не знали, то смутно ощущали предел, за который нельзя переползать. Имя ему 12-ый проезд Созидателей, идеальной дугой пересекавший Промзону от северной окраины до южной. На 12-ом располагался Чернокаменский Государственный Университет Производства, единственный реликт прошлого, который продолжал прикидываться функционирующим. В ЧГУПе работал один специалист по проблемам, старый знакомый Гаврила. Гм! Всего два проезда, ближе любого гаража…

Бомж слез с трона раздумий, обустроенного в дырявом складском контейнере возле дома, натянул штаны, поправил ватник и торопливым шагом двинул к своей цели.

Настоящая, не тронутая городскими, Промзона есть не что иное, как переплетение загаженных развалин, где отовсюду торчат трубы, крыши хрустят от керамзита, а в гигантских проржавелых вентиляторах размером с окно гнездятся птицы. Затхлые тени здешних переулков до сих пор таят обглоданные остовы допотопных «Запорожцев» и «Москвичей». Следами разумной жизни служат здесь тряпьё, досочные мосты между кое-какими зданиями и, конечно, причудливые конструкции из ветхих металлических листов. Даже на карте этот постапокалипсис занимает половину Чернокаменска, и это без учёта заброшенных тоннелей, вырытых под Промзоной в Холодную войну, дабы укрывать рабочих от бомбардировок, а в случае радиоактивной бойни служить одновременно жильём и коммуникациями между цехами.

Непосвящённому такой размах может показаться абсурдным. Производственный район, который больше остального города-миллионника? Что здесь производили?! Самое удивительное, об этом не знает никто, даже нынешняя Канцелярия с её одержимостью отчётами и отчётностью. Почти год сусанил Гаврил по разграбленным, распроданным, освоенным и просто профуканным цехам, однако ни на шаг не приблизился к разгадке. Обычно по советским руинам легко определить, что́ в них творилось. Но не в этом случае.