Артур встал, обошёл стол и сунул послание Гаврилу. Бомж, пока он возвращался на место, разворачивал одеревенелыми руками «бумажку из задницы».

— «Сосланный в хаос Спящий напомнит о себе. В миг, когда против воли он примет свою роль, Силовик, бывший Наместником, услышит, но не увидит его. До половины третьего пополудни Спящий узрит детей Абсолюта. Лишь затем Наместник увидит Спящего и услышит, в ком из детей Абсолюта увидел тот Вместилище», — прочитал Гаврил. — Вместилище… Абсолюта? Это ж байка.

— Байка — пока об этом не говорят Трансцеденты. Я очень надеялся, что попаду в список, но ты зашёл в два — тридцать семь.

Гаврил перечитал бумажку.

— Это не толкование, оригинал. Никого не удивило, что послание нетипично внятное?

— Об этом я уже говорил. То, что телеграмма преодолела Завесу — истинное чудо. Как и то, что Дыхание Абсолюта ощутили все причастные, от пятёрочников до самых захудалых единичек с минусом.

— Но…

Гондрапин прервал его взмахом брови.

— В чём Канцелярия преуспела — так это в проверке перепроверок. Шесть независимых Оракулов признали, что послание не требует толкования.

— Когда пришла бумажка?

— Не понял?

— Во сколько пришла бумажка? По времени.

— Половина десятого.

— Так… — что-то здесь не клеилось, но Гаврил вдруг понял, что ему не до этого: труба звала под землю, за товаром. — Что от меня требуется?

— А ты не понял? Сегодня тебе встречалось несколько лиц, причастных Абсолюту, один из которых — Вместилище. Скажи кто, я сделаю звонок, и мы продолжим завтракать в тишине и покое.

— Я немного спешу…

— Возьмёшь что-нибудь с собой, — неверно истолковал его намерения Гондрапин. — Давай, работай.

Гаврил откинулся к спинке кресла и прикрыл веки.

— Мент утром… Мент днём… Твой водитель?..

— Нет.

— Ещё Генка… Можно методом исключения?

— Твоё дело, — отозвался Гондрапин, не скрывая раздражения. Он уже елозил пальцем по экрану телефона в поисках нужного номера.

— Генка слишком разгильдяй… Прухин псих конченый. Тогда… Кузнецкий.

Удивительно, порой с какой лёгкостью даются судьбоносные решения — особенно когда тебе наплевать. Гаврил раскрыл глаза.

— Кузнецкий? — переспросил Артур.

— Лейтенант Кузнецкий. Опер. Его отправили в Промзону по поводу убитого лося.

— Как увлекательно. А, вот ты где…

Гондрапин приложил телефон к уху.

— Я свободен? — поинтересовался Гаврил, опасливо вставая с места.

— Что? — поднял на него взгляд Гондрапин. — Ой, да конечно.

— Курочку можно прихватить?

— Какую?.. А. Это фазан. Алло? Да, это Человек Мэра. Да. Записывай…

Гаврил набил карманы пиджака яблоками и поспешил к выходу.

— Бывай, племянник, — бросил Гондрапин, тут же надсадив в трубку: — Куз-нец-кий! Да, через «и»! Нет, «е», потом «и»! Ну почему вокруг одни дэбилы?!

Выжженные на́ небе тучи находили своё отражение в мёртвом глазу лося, чья несуразная морда тонула в бурьяне, давным-давно искрошившим слабеющую хватку асфальта. Казалось, вот-вот, и тело, не потерявшее ещё внутреннего нерва, подскочит, умчится обратно в сырой лес… Но вокруг зеленели не деревья. Серую площадку сдавливало мшистое «П» кирпичных стен — их некогда застеклённые окна до сих пор снабжали разорённый цех дневным светом. Ножками «П» тянулось к обочине; на неё и навалилась колесом полицейская машина.

Лейтенант откинулся в кресле под обрывки фраз из потрескивающей рации. Мыслями он был далеко, на позднем ужине с женой да посапывающим за стенкой сыном, которому завтра в садик. Аварийная служба ответила на запрос двадцать минут назад, так что ждать оранжевую ГАЗельку оставалось час, два, может, три.

От «Тетриса» на телефоне его отвлекло чьё-то смутно ощущаемое присутствие. Лейтенант обернулся — никого. Вылез на улицу, обошёл машину, озираясь, глянул даже под кузов. Чудится, что ли?.. Он поспешил обратно в тепло салона и увидел подле лося какую-то дворнягу. Мелкая, костлявая, с задом, словно ожидающим пинка, она вилась вокруг трупа, болтая слюнявым языком.

— Эй, вали отсюда! — прикрикнул Кузнецкий. Псина повела ухом и принялась непринуждённо облизывать глаз сохатого.

Полицейский поднял с земли ветку и взмахнул ей как плетью. Дворняга подпрыгнула от неожиданного, но столь знакомого свиста; поползла в угол. Но чёрная пелена инстинкта вновь заволокла её глаза. Дрожа, скуля, поперёк собственного ужаса, псина подалась обратно к добыче. Блеснули робкие, алчущие зубы.

— Пшла! — захлестал лейтенант по обочине.

Дворняга вперила в него затравленный взгляд и, не веря сама себе, потянулась клыками к сочному боку. Кузнецкий шагнул было к нарушительнице, но замер — вдруг бешеная?.. Тогда он сел на корточки, сгрёб левой рукой камешек, швырнув примерно в её сторону. Собака дёрнула мордой — камень угодил ей в зубы, — ошарашила человека взглядом, полным вселенского разочарования, и неожиданно посеменила прочь из тупика. Лейтенант отпрянул, когда она пробежала мимо, но псина, похоже, потеряла к нему всяческий интерес.

— Ну и дела, — проводил он её взглядом до ближайшего поворота.

Ветка отправилась на обочину, и Кузнецкий сел обратно за руль, угрюмо поглядывая на телефон с проигранным «Тетрисом». Теперь, раз такое дело, не до него. Созерцание мёртвого животного подействовало на нервы — ещё этот глаз, который, не моргая, будто смотрел в ответ… Лейтенант приоткрыл дверь, глотнуть свежего воздуха, и уставился на слепое окно цеха.

В баюкающее бормотание рации вкрался шелест автомобилей, рёв ветра в трубах, скрежет проржавелых металлоконструкций, визг циркулярки из гаражей по ту сторону 12-го… Кузнецкий вытянул сигарету из нагрудного кармана и чиркнул зажигалкой. Прогорклый дым из носа вплёл очередную ниточку в мешанину запахов салона. Полицейский смахнул пепел на улицу и затянулся сразу несколько раз. Невнятная воркотня прорезалась сквозь белый шум Промзоны, будто он случайно завёл двигатель. Но нет, звук исходил из-за спины. Лейтенант обернулся, любопытствуя, кого это ещё занесло в такую даль от основных дорог.

Сквозь заднее стекло на него взирала бездна пылающих зелёных глаз.

Что-то первобытное всколыхнуло Кузнецкого, намертво пригвоздив к сидению. Бездна тронулась, с пыхтением, клацаньем, скулежом обтекая казённую машину. Собаки. Безумная прорва собак хлынула в П-образный тупик. Лейтенант беспомощно наблюдал, как блохастая лавина захлёстывает лося, наполняя воздух рычащим чавканьем. Те, кому не достался лакомый кусок, ревели и выли, бросаясь на более удачливых, но обычно терпели поражение. Сильные вгрызались в загривок слабым, чтобы, дождавшись их жалобного лая, отпустить, дабы тут же припасть зубами к тлеющему мясу. Мало-помалу слабаков оттеснили от кормушки, и они, пощёлкав зубами, заинтересовались начинкой в машине.

Осознание этого всадило в Кузнецкого новые батарейки. Он захлопнул дверь, в которую тут же начал кто-то биться, и рванул ключ в замке зажигании. Труба чихнула выхлопом в морду одной псине; она взвизгнула, налетела на соседку, и звери сцепились в исступлённой драке.

Педаль — в пол, машина пулей рванула назад. Бхх! Грызущиеся псы разлетелись как кегли. Ослепительные пасти хватали теперь воздух, разбрызгивая кровавую слюну. Ощутив колёсами дорогу, Кузнецкий развернул руль и выжал сразу вторую скорость. Машина с надрывом, но тронулась, обжигая нос вонью горелой муфты. Когда стрелка спидометра додребезжала до тридцати километров, лейтенант переключил рычаг на третью. Цех уплыл назад, но впереди замаячил такой же. Кузнецкий взял четвёртую, скосил взгляд на проносящиеся мимо красно-коричневые стены, и поперхнулся. Точно такая же свора собак в точно таком же тупике обгладывала точно такого же лося. Пустые, бессмысленные глаза пылали зелёным созвездием, бередя смутные воспоминания о картинках с нейронами.

Чуя, как крыша отказывается ехать, лейтенант сосредоточился на дороге и узрел уносящуюся на всех парах полицейскую машину. Всё встрепенулось внутри, он радостно заколотил кулаком по клаксону. Машина ответила тем же, не сбавляя скорости. Кузнецкий притормозил, надеясь, что неожиданное подкрепление последует его примеру, но машина только поддала газу. Прежде чем она со свистом растаяла в воздухе, лейтенант разглядел номер над бампером. Это был его номер.