— Жмёт костюмчик? — кажется, искренне поинтересовался Артур.

— Да я как в колодках!

…в отличие от. Строгий тёмно-синий пиджак с сангиновым галстуком смотрелся на Гондрапине столько же естественно, как закат по вечерам. Артур подозвал метрдотеля, который, оказывается, всё время был неподалёку.

— Привезли тех самых омаров, Кирилл?

— Увы, но меню не претерпело изменений.

— Корабли не решили вопрос?

Метрдотель покачал головой.

— Благодарю… — задумался Гондрапин. — Оставьте нас, хорошо?

— «Те самые» омары? — попытался ухмыльнуться Гаврил.

— Которые обещали привезти незадолго до Злополучного, — протёр Артур очки платком из бокового кармана. — Караваны самоуправляемых грузовиков всем хороши — только не возят того, чего не было в городе до Злополучного.

— И теперь появились корабли…

— Которые лишь заткнули кое-какие дыры в поставках.

— Вся эта транспортная эпопея — работа Канцелярии?

Гондрапин сверкнул начищенными очками.

— Мнения разнятся.

— В самой Канцелярии? — не удивился Гаврил. — Значит, не её.

— Ты бы угощался, — как-то нехорошо посоветовал Артур.

Гаврил взял то, в чём мог быть более-менее уверенным — зелёное яблоко. Гондрапин принялся за мясо под безумным гарниром, которое основательно объел ещё до прибытия собеседника.

— Странно, что не внедорожник, — промямлил Гаврил с полным ртом.

— Не понял?

— Ну, — сделал тот чудовищный глоток, — ты любишь внедорожники, а за мной прикатил какой-то БМВ.

— Переводить на тебя личный транспорт… Лучше объясни, что ты делал у хтоников.

— Когда-нибудь пробовал ихний кипяток? Советую — ещё спасибо скажешь.

Гондрапин вытер губы салфеткой, отложил в сторонку нож и заговорил:

— Ты хоть догадываешься, в каком мы сейчас ливере? Завесу не берут ни спутники, ни сотовая связь, ни даже кабели. Интернет сохранился только локальный. Никто понятия не имеет, почему Каменевка не утекла вместе со всеми отходами, которые она отправляет непонятно куда, а люди не выдышали весь воздух. То, что экономика функционирует без связи со страной, ещё одно чудо. Мы… Наместники… потеряли связь с Центром. Когда ты в последний раз ощущал Дыхание Абсолюта?

— Никогда.

Гондрапин положил вилку на стол. Взглянув на Гаврила ещё раз, отодвинул подальше.

— Уверен, Зрители оценят твои юморески.

Печень Гаврила примёрзла к позвоночнику.

— Мало нам Завесы… — глухо прошелестел Гондрапин. — Слышал в своей драгоценной Промзоне о бойне в городе?

— Смутно.

— Стомефи сорвался с цепи. Гад обещал, что не опустится до кровной мести, и пока мы занимались другими проблемами, плела свою мудацкую паутину. В один день он перебил всех ангелов и человеческих лидеров Судий. Дотянулся даже до тех ячеек, о которых мы не знали. Мы!.. У Департамента не было шансов. Пока Силовики реагировали, козлорогие успели рассосаться по щелям.

— Ничего себе — реагировали….

Гондрапин долго вглядывался в бомжа, взвешивая, шутит он, или нет и, выведя внутренний ответ, пояснил:

— Пока шпионы донесут кураторам, пока кураторы доложат по инстанциям вверх, до Наместников, пока Наместники напишут Силовикам… То, что они отреагировали к вечеру, уже прогресс.

— Подожди, Силовики отвечают перед Департаментом…

— Нет, теперь перед Департаментом отвечает полиция. Силовики отвечают перед Наместниками.

— Тогда понятно… — покачал головой Гаврил — Видал уже, как полиция пытается навести порядок.

— Мы скованны Сводом, — нахмурился Гондрапин. — Выродки вроде Стомефи думают, что им не помеха даже собственные законы. А Судий у нас теперь нет, чтобы привести их в чувство.

— Вы арестовали Стомефи?

— Ищейки прочесали каждый вшивый камень, под которым он мог закопаться… но бесполезно. Возможно, канул в вашу Промзону вместе с захваченным Йишмаэлем.

— Ты же говорил, они перебили всех ангелов!

— Всех-то, может, и всех, — замялся Гондрапин, — но тела Йишмаэля мы не нашли.

— Ты поэтому меня вызвал? Помочь прочесать Промзону?

— Я? Тебя? — В очках Гондрапина промелькнуло недоброе веселье. — До твоего звонка Озёрному в Канцелярии мы полагали, что ты «заснул» до смерти… или полной ассимиляции, что для нас одно и то же.

— Это вы меня бросили! — Гаврил не ожидал столько злобы и горечи в своём голосе. «Как обиженный мальчишка…». Он сделал глубокий вдох. — Как там сформулировано? «Изучать повадки местных. Понять их суть. Найти их слабые места и интегрировать в систему Абсолюта». Я изучил суть Промзоны и изложил её в отчёте.

— Чушь о производстве коммунизма? А ты бы на нашем месте не решил, что у «спящего» начались проблемы с психикой?

— Да всё, что творит Канцелярия — это проблемы с психикой!

Гондрапин наблюдал за его злостью с какой-то внутренней улыбкой.

— Ладно, Гаврил. Поделюсь государственной тайной. Твой отчёт отчасти повлиял на решение проблемы Промзоны.

— Как?!

— Не совсем решению… Аналитики предоставили динамику разрастания мелких предприятий по этому району, и мы успокоились. Промзона и так пролюбила всё до Двенадцатого проезда. Думаешь, люди остановятся? Никто не любит жить у руин, откуда лезут тараканы, крысы и человеческое отребье. Дело времени, когда система Абсолюта ассимилирует вонючий хаос Промзоны, как это уже случилось с Целиной.

— Ассимилируется, говоришь? Смотрю я на ваш «Цеппелин» и диву даюсь — весь интерьер состоит из кусков станка, который стоял перед Университетом Производства. А его на треть растащили на металлолом ещё в лихие годы! Так скажи, кто вы — мародёры, паразиты, падальщики?

Гондрапин ответил холодным, официозным голосом, к которому так привыкли журналисты на пресс-конференциях:

— Паразиты и падальщики — это немытые отродья на развалинах позорно сдавшейся империи. Они что, хранят эти руины для светлого будущего? Нет сейчас даже призрака последнего, кто искренне верит в светлое будущее. Они не производят ничего, кроме отходов. Как они могут бздеть в сторону тех, кто во всём лучше? Мы хотя бы приспосабливаем огрызки прошлого к настоящему, а они в этих огрызках только барахтаются.

— Скажи, греки поносят древнюю Элладу за то, что она пала от римских легионов? Молчишь? Всё, что отличает жителей Промзоны от остальных — это немытость, и то условная. А вас — что кроме отходов вы производите ещё и налоги. Как и мы копошитесь в руинах павшей империи, правда, загаживаете её не только биологически, но и словесно. Да, мы грязные, дикие оборванцы. Но это суть всех, кто живёт сейчас в этом городе, что не дарит ему новых идей и производства — лишь бездарно прожирает будущее в сфере перепродажи и услуг. Да, у нас нет денег, чтобы скрыть свою суть за шмоточками да аккаунтами в соцсеточках. А всё, что я вижу в вашем «Цеппелине» — некрофилия и нигилизм. Ошмётки того, что когда-то производило будущее, служит антуражем для зажравшихся господ и запчастями для тех, кто успел урвать в лихие годы. — Бомж стёр со лба тонкую плёнку пота и спросил: — Который час?

Гондрапин покосился на часы, набрал воздуху, чтобы ответить, и ответил не то, что хотел:

— «Вашем» Цеппелине?.. Не поверишь, но почти всё, что я рассказал, клином сходится на тебе.

Нависло чувство приближающегося локомотива. Гондрапин продолжал:

— Незадолго до падения Судии говорили о приближении Новейшего закона. Это нечто отменит Старый закон, который защищают они, и закон Новый, который символизирует Добрый Каменщик. Своим страхом перед Новейшим законом старые силы породят чудовище, и оно на века оттянет Новейший порядок. О чём-то подобном вещали Трансцеденты — незадолго до Злополучного. Ещё раз, Гаврил. Когда ты в последний раз ощущал Дыхание Абсолюта?

— Ещё раз — никогда.

— Может, ты не осознаёшь его, облекаешь в привычные формы. Симметрию несимметричного, фракталы, холод, сквозняк…

Гаврил вздрогнул, как от неожиданного прикосновения.

— Вижу, понимаешь, — свёл брови Гондрапин. — Сегодня утром пришла на редкость чёткая телеграмма от одного из старейших Трансцедентов.