— Сам я не угонял — одолжил у Баньки, при куче, если что, свидетелей. Знаешь профессора? Если нет, у Прухина спроси, между ними какая-то история. Права у меня есть, спроси у своих орлов, которые потрошат сейчас мою сумку. Если вдруг случился конфуз, номер помню. А прикатил я к «Волхвам», потому как бензин был на нуле. Не слишком доходная станция.

— Доходная?

— Недобрые там люди, прижимистые. В «Долгих Вязах» мелочь стреляют куда охотней.

Капитан понимающе хмыкнул.

— Поэтому костюмчик?

Гаврил напустил на себя вид оскорблённого достоинства.

— Я, между прочим, интеллигент в третьем поколении! А что судьба так сложилась, от сумы и от… договаривать не буду. В общем, не зарекайся. Кстати, можно сделать пару звонков?

— Ты завязывай бал-маскарад, — как-то сразу помрачнел капитан. — И вставай.

— Эм?..

— Вставай, вставай.

Гаврил недоумённо повиновался.

— Чего встал как три тополя на Плющихе? Руки за спину. Всему тебя, что ли, учить?

Гаврил развернулся, и на его сведённых на пояснице руках клацнули наручники. Пока бомж отходил от такого резкого поворота, его уже вели по бесконечным, чуть притихшим коридорам. Вся активность теплилась сейчас в допросных и «обезьянниках». Капитан потащил его на третий этаж, но, поплутав там, поднялся на четвёртый.

— Не знаю, чего Пруха нашёл в тебе… — проворчал он на лестнице.

Приютить Гаврила согласился сухощавый лейтенантик из кабинета в дальнем углу — убедившись заранее, что от «гостя» не воняет. Когда капитан начал снимать с бомжа наручники, лейтенантик категорически воспротивился.

— Ссыкло ты, Ольхович, — покачал головой правоохранительный орган, посмотрел на Гаврила и удалился. Ольхович проводил его сложным взглядом, затем прочистил горло.

— Стула нет, но те коробки вроде крепкие. Да, у входа, с бумагой. И чтоб звука от тебя не было, понял?

Лейтенантик нудно заполнял кипу бланков, изредка отвечая кому-то по мобильнику и принимая новые бланки от набегающих сержантов-лейтенантов. Курьеры косились на Гаврила, без особых, впрочем, эмоций, и быстро начали воспринимать его как мебель. Что-то около вечности спустя вернулся старый друг капитан, потянул в очередной кабинет, уже пустой, задал те же вопросы про «Волхвов» и, сняв наручники, оставил взаперти. Помариновав там, засадил в изолятор, поинтересовавшись напоследок, чего же Гаврил забыл на «Волхвах». Из изолятора бомжа выдрали на удивление скоро, помотали по коридорам и, не найдя свободного места, оставили прямо там, на жёсткой лавочке, почему-то не поинтересовавшись, что же его, м-мать, так потянуло на «Волхвы». Про наручники за спиной не забыли. Гаврил обрадовался было приоткрывшимся перспективам, но сник под бдительным оком видеокамеры. Да и сотрудники шастали туда-сюда, поглядывая на него, как на отличный повод спустить пар.

Растёкшись к стене, бомж ощущал себя овощем, которого откровенно достали пересаживать из горшка в горшок. Голова гудела, уплывала, кружилась. Хотелось домой, а лучше помереть на месте. Что ж им так сдались эти драные «Волхвы»… Хотя, дурацкий вопрос.

— Скажи, Гаврила… — подсел капитан с отеческой улыбкой, которая как-то тонула в его измученном лице.

— «Волхвы»? — подтянул себя, почти сползшего на пол, бомж.

— «Волхвы», «Волхвы», — закивал капитан. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, вытянул пару и предложил одну Гаврилу. Тот с удовольствием принял, отправив её в стратегический запас.

— Зря я туда попёрся…

— Правда? Почему?

— Дурацкая перестрелка…

— Что-то знаешь о ней?

— Если бы! Догнал бы машину до следующей станции. Эх, слишком много «бы» для того, кто зависает с голубыми кительками…

— Интересный ты парень, Гаврила, — сказал капитан, прикуривая от зажигалки. — Жаль, мы не встретились при иных обстоятельствах. Мало у нас на тебя времени… да и пространства. Знаешь, где бумажки заполнять перед уходом?

— Лично у вас я впервые, начальник, — просиял бомж.

Бумажки заполняли на первом этаже, в задыхающейся от пыли комнате вещдоков. Если б не форма на человеке за стойкой да затолканные куда-нибудь подальше от глаз наркотики, она бы сошла за склад разоряющейся курьерской службы. Гаврил строчка за строчкой изучил каждый документ — как он ни торопился, его не улыбало подписывать чистосердечные признания авторства участкового графомана. Но на сей раз обошлось без беллетристики. Когда с бюрократией было покончено, каптёрщик бухнул на стойку его драгоценную сумку. Гаврил бегло, но внимательно перетряхнул её и обнаружил пропажу только ополовиненной пачки жвачки. Позарился ведь кто-то на бомжацкое…

И вот, предъявив заполненный бланк вахтёру у турникета, бомж хлебнул долгожданного воздуха улицы. Стояла обычная для города светловатая темень, когда даже нависшая над крышами туча видна до последней прожилки. На крыльце он топтался не один — ещё какой-то товарищ в драной куртке шумно хлопал себя по карманам в поисках, очевидно, сигарет.

— Который час, уважаемый? — подошёл к нему Гаврил.

— Девятый, — буркнул, достав телефон, куряка.

— Благодарствую.

Хотя спешить уже, скорее всего, было некуда, плюнуть на всё и идти своей дорогой не получалось. Он вышел из-под козырька, задрал голову — снегопад вдалеке сверкал неоном, слюдой и фальшивым золотом — глянул вниз, на сплошной каменный забор, отделявший УВД от остального мира, и зашагал через подпёртую кирпичами дверь на проспект. Вокруг ни патрулей, ни случайных прохожих. Весь Чернокаменск сидит по домам да поздним работам, а он плетётся по заснеженной улице в ближайшую станцию метро.

Блокпост у входа демонтировали, однако внизу, под полупустыми сводами, нет-нет да мелькали граждане в синих фуражках. На «Долгие вязы» бомж прикатил, проклевав носом в вагоне, и без окололичностей пустился в туалет. Наконец-то… Кафель за тугой дверью оказался куда замызганней, чем на «Волхвах», да и сквозь хлорку отчётливо пробивалось несвежее.

— Драсти, — бросил Гаврил сантехнику, единственной живой душе в этом храме очищения, который, скрючившись на коленях перед писсуаром, ворочал неподатливые трубы.

Служитель метро бахнул газовым ключом об пол, улыбнулся вошедшему через плечо:

— Вежливость — дело хорошее.

…и продолжил свой самоотверженный труд. Сразу видно — наш человек, хмыкнул Гаврил, присев рядом на корточки.

— Есть чего от Никитишны?

— Но без пунктуальности… вежливость… не дело, — прокряхтел сантехник, работая ключом. — Уф.

— Моё опоздание носит пузо и синюю форму.

— Знаю, — вгляделся он Гаврилу в глаза. Труба под ухватистыми руками жалобно пискнула. — Как выйдешь, тебе прямо и немного направо.

— Замечательно!

Итак, товар перепрятали. Помотают сейчас от одного знающего человека к другому — дело обычное, тем более, когда вокруг шныряет полиция. Гаврил выскользнул из туалета; шаги его тихим эхом расползлись по выскобленным до блеска каменным коридорам. Достойная всё-таки пенсия у этих древних штолен…

Пройдя весь путь по указке сантехника, он упёрся в тупик. Не в дверь, не в перегородку — самую что ни на есть стену, проход к которой почему-то не запечатали. Четыре секунды растерянности, и от осознания, куда его послали на самом деле, бомж изверг сочный оборот и помчался обратно.

Туалет предусмотрительно пустовал. На месте писсуара — его бледные очертания на замусоленной стене, из трубы — ветхая тряпка, в зеркале — собственная перекошенная физеомордия. Провели!.. Подрезали на финишной прямой! Вот же…

— Сука!

— Кобель, — возразили из кабинки. От такого аргумента ярость Гаврила сдулась, как проколотый шарик. — Проходи, не стесняйся.

Голос незнакомый… Бомж подошёл к этой самой кабинке, третьей от входа и неуверенно дёрнул за ручку.

— Ты дурак? — высунулись из-под дверцы штопаные кроссовки.

Заперто. Тогда в соседнюю. Подумав, он закрылся изнутри.

— Садись, садись. Поговорим как цивилизаторы.

От взгляда на заляпанный унитаз Гаврил замялся. Всё бы ничего, но костюм… Надрав побольше бумаги, он расстелил её по ободку и совершил аккуратную, вдумчивую посадку.