С этими мыслями Шарлотта поспешно поднялась по лестнице своего палаццо, так как у ней всё ещё оставалась слабая надежда застать Катарину. Но тут она узнала от слуг, что маркиза Циприани ещё не возвращалась домой.

Между тем Катарина пришла в полное отчаяние, когда окончательно убедилась, что её везут куда-то из Рима; она даже не знала, в каком направлении, потому что наступившая темнота мешала разглядеть окружающую местность.

Экипаж быстро катился по большой дороге, несмотря на глубокие колеи и ухабы. Катарина знала, что на её крики не будет обращено никакого внимания, так как слуги в этих случаях буквально исполняют приказание своих господ, и что, несмотря на сопротивление с её стороны, она всё-таки будет доставлена в то место, где её ожидают. В её душе происходила борьба противоречивых мыслей и ощущений. По временам она была вне себя от гнева и решалась бороться до последнего, но затем мужество покидало её, и она доходила до совершенного бессилия. Она проклинала себя и свою несчастную судьбу и почти готова была смотреть на свою любовь как на тяжкий грех, потому что небо, видимо, не благоприятствовало её союзу с принцем и, быть может, готовит ей теперь неминуемую гибель. Сообразно духу тогдашнего женского воспитания, она возносила молитвы к небу и давала обет отказаться от своей привязанности, если Пресвятая Дева охранит её и спасёт от грозящей беды.

Среди этого хаоса мыслей она заметила, что экипаж остановился. Решительная минута наступила; сердце её усиленно билось; она едва не лишилась чувств от страха и беспокойства.

Каждая минута казалась ей вечностью; наконец дверцы экипажа открылись, и она едва поверила своим глазам, когда перед ней очутилось знакомое лицо её младшего брата — Ферранте Карнаро.

Катарина всё ещё находилась под влиянием мучивших её опасений, так что сначала не могла понять, в чём дело. Но Ферранте скоро вернул её к действительности, объяснив ей, что решился на её похищение по приказанию Совета Десяти и мог выполнить его только благодаря содействию венецианского посольства в Риме. Затем молодой Карнаро добавил, что ему велено во что бы то ни стало доставить сестру в Азоло, где её будут охранять строже прежнего, чтобы отнять у неё всякую возможность действовать по собственному побуждению, без согласия республики.

После этой речи Ферранте подал руку сестре, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Он ожидал, что Катарина осыплет его упрёками и даже, быть может, сделает попытку к сопротивлению; поэтому он очень удивился, когда она с радостным восклицанием: «Мой брат!» — бросилась ему на шею и начала громко рыдать.

Путешествие продолжалось почти без остановки. За экипажем бывшей королевы следовала её свита, которая по распоряжению Ферранте была одновременно с нею привезена из Рима. Но по прибытии в Азоло Катарина должна была немедленно отпустить своих верных слуг в силу особого приказания венецианской синьории, но при этом ей было объявлено в виде утешения, что они не подвергнутся никакому наказанию.

Шарлотта де Лузиньян в тот же вечер была выведена из мучительной неизвестности письмом, которое ей было передано дворецким. Ей сообщали, что венецианскому сенату удалось узнать через преданных слуг местопребывание бывшей кипрской королевы и что теперь велено отвезти её в Азоло с почётом, подобающим её сану. Но так как бегство Катарины Карнаро не имело никаких последствий, то республика желает предать дело забвению. В заключение принцессе Лузиньянской советовали хранить молчание ввиду её собственных интересов, потому что в противном случае она может навлечь на себя неприятности, которые помешают её дальнейшему пребыванию в Риме.

Несмотря на оскорбительный тон письма, Шарлотта, прочитав его, вздохнула свободнее. Но в то же время в душе её впервые проснулось сомнение относительно возможности идти наперекор государственным планам могущественной республики и добиться когда-либо кипрской короны с помощью интриг.

Между тем неаполитанский принц Федериго, не получая никаких известий из Рима, предавался сладким мечтам. Несмотря на тяжёлые обстоятельства, в которых он находился, образ прекрасной Катарины Карнаро не покидал его. Между тем французский король изъявил желание видеть его, и он с вооружённой свитой вступил во дворец, который столько лет принадлежал его фамилии, чтобы вести переговоры с победителем.

Неаполь, одарённый всеми благами южной природы, избытком вина и прекрасных плодов, расположил к неге и излишествам непривычных чужестранцев, представляя для них ежедневно новые неиспытанные наслаждения. Такая жизнь в самом непродолжительном времени усыпляюще подействовала на французского короля и его войско и вызвала стремление к скорейшему окончанию войны.

Карл VIII хотел заставить принца Федериго отказаться от всяких притязаний на неаполитанскую корону и предлагал ему взамен герцогство внутри Франции.

Это предложение было в высшей степени заманчиво для принца, так как давало ему надежду на исполнение самых заветных желаний его сердца. Он так живо представил себе счастливую жизнь с Катариной Карнаро в своём новом герцогстве, что почти не обратил никакого внимания на слова своих спутников, которые умоляли его не отказываться от своих прав на Неаполь. Он просил короля дать ему время на размышление и воспользовался им, чтобы послать гонца в Рим к Шарлотте Лузиньянской.

Посланный вернулся с лаконическим ответом, что принц Федериго должен обратиться по своему делу к сенату Венецианской республики.

Этот ответ был слишком ясен для принца. Мысль, что Катарина страдает из-за любви к нему и что, быть может, Венеция наказала свою непокорную дочь строгим заключением, ещё больше укрепила его решимость принять предложение французского короля. Поэтому он отправил посольство к венецианскому сенату с формальным сватовством и заявлением, что он намерен принять предложение Карла VIII и, если Венеция отдаст ему руку Катарины Карнаро, он немедленно отправится со своей супругой в новое герцогство.

Но во время войны события совершаются быстрее, нежели когда-либо. В Венеции только что выбрали нового дожа, и древняя церемония его обручения с морем в данный момент поглотила общее внимание и отодвинула все дела на задний план.

Это празднество совершалось ежегодно в день Вознесения. Дож садился в пышно убранную и разукрашенную галеру «Bucentauro» и в сопровождении иностранных посланников, при звуках музыки и приветственных криках бесчисленной собравшейся толпы выезжал в Адриатическое море, где бросал в воду золотое кольцо. Затем следовали всевозможные народные увеселения, служившие заключением этого торжественного дня, который считался одним из важнейших праздников республики.

В то время как принц Федериго ожидал ответа из Венеции, Карл VIII, потеряв терпение, приказал короновать себя неаполитанским королём.

Наконец вернулось посольство из Венеции с ответом от сената, который наотрез отказывал принцу в руке Катарины Карнаро. Вместе с тем получено было официальное известие, что по инициативе нового дожа образовалась лига всех государств Северной Италии с целью изгнать из страны французского короля и снова восстановить арагонскую династию на неаполитанском престоле.

Таким образом, все желания и надежды двух любящих сердец были принесены в жертву политическому расчёту. Италия решилась соединить свои силы. Венеция заключила договор с папой и испанским правительством; к этому договору примкнули мелкие республики и герцог Миланский. Последний пришёл к убеждению, что Италия, соединённая общим бедствием, предоставляла больше ручательств в будущем, нежели французский король, который давал много обещаний, но не выказывал ни малейшего желания привести их в исполнение.

Мечта об идиллическом счастье с Катариной среди осчастливленных подданных исчезла для принца Федериго, так как сила обстоятельств толкнула его на иной путь. Во всём неаполитанском королевстве со дня на день усиливалось недовольство против нового французского правительства, тем более что Карл VIII раздал лучшие доходные места своим приближённым и постоянно нарушал права местного дворянства. Таким образом, Федериго должен был заглушить в себе все личные стремления и посвятить свои силы будущему родины.