В последнее время Клара была глубоко возмущена поведением Лодовико Моро, который благодаря своему союзу с французским королём окончательно утвердился на миланском престоле, но в то же время поставил в ложное положение остальных правителей Италии, и в особенности Пьетро Медичи. Но так как самые умные женщины даже в серьёзных делах не могут отрешиться от личных побуждений, то Клара в данном случае была плохой руководительницей сына. Его нерешительность и бестактное поведение могут быть всецело объяснены её влиянием. Несмотря на печальные результаты такого способа действий, она теперь была готова перейти на сторону неаполитанского короля, тем более что общественное мнение в Венеции было в его пользу. Вместе с тем она видела в этом единственную возможность отомстить миланскому герцогу и его союзнику, французскому королю, которых она считала главными виновниками изгнания Пьетро из Флоренции. Таким образом, для неё было своего рода нравственным удовлетворением выказать свою симпатию принцу Федериго.
Ей не стоило особенного труда вызвать принца на откровенность в интимном разговоре и заставить его сознаться в любви к Катарине Карнаро. Она вскоре убедилась из его слов, что приобретение острова Кипра не имеет для него особенного значения и что его помыслы исключительно направлены на обладание прекрасной женщиной. Клара, несмотря на своё честолюбие и гордость, всегда была верной и любящей женой; поэтому она приняла искреннее участие в горе принца и посоветовала ему во что бы то ни стало добиться руки бывшей кипрской королевы, если её чувства не изменились к нему. В душе принца Федериго происходила тяжёлая борьба. Его отечество было в опасности; сам он был послан в Венецию с дипломатическим поручением, между тем сердце неудержимо побуждало его отважиться на опасное предприятие. Природа тем сильнее заявляла свои права, что молодой принц вообще не чувствовал склонности к государственным делам и более чем когда-либо был поглощён своей неизменной любовью, выдержавшей несколько лет разлуки.
В то время как во Флоренции суровый доминиканский монах воспользовался временем карнавала, чтобы наглядно убедить народ в правоте своего учения, в роскошной Венеции всё шло по-старому. На праздник карнавала собралось множество лиц, которые по своему положению и образу жизни были действительными представителями эпохи и того зла, против которого боролся Савонарола. Катарина Карнаро, богато разукрашенная жертва торгово-политического расчёта, томилась с пятнадцати лет в позолоченных оковах; принц Федериго был сын узурпатора и должен был убедиться на своём горьком опыте, что для последнего ничего не существовало, кроме его честолюбивых стремлений. Оба были одинаково достойны сожаления и страдали из-за других, между тем как члены дома Медичи искупали свои собственные грехи. Всевозможные страсти скрывались под личиной равнодушия и светской любезности, и даже среди невинных, по-видимому, разговоров строились различные планы и интриги.
На блестящем маскараде, устроенном дожем Венеции, появился греческий певец с лютней в руках. Ни один из присутствующих не догадался, кто он, даже и тогда, когда он вступил в оживлённый разговор с женской маской в красивом костюме кипрской крестьянки, в которой все узнали Катарину Карнаро по роскошным белокурым волосам.
Вскоре после карнавала Пьетро Медичи сделал попытку снова утвердиться во Флоренции. Республика Венеция купила часть его картинной галереи, так что у него не было недостатка в деньгах; Орсини собрали для него значительное войско; флорентийская синьория обещала своё содействие. Но враги дома Медичи заперли городские ворота и выставили пушки; члены синьории вынуждены были удалиться, и был создан совет из противников Пьетро Медичи, который должен был отступить от городских ворот и вернуться в Сиену.
Приверженцы Савонаролы носили прозвище «пианьони»; сторонники Медичи назывались «паллески» соответственно гербу дома Медичи, на котором были изображены пять пуль (palle). Третья партия, «арабиаты», действовала всего энергичнее; она не поддерживала ни Медичи, ни Савонаролу и стремилась к восстановлению независимой республики. Партия пианьони стояла теперь во главе правления, но Савонарола знал, что враги его неуязвимы, пока не будет отстранён папа Александр VI. Ввиду этого он обратился с энергичными воззваниями к наиболее могущественным христианским государям: немецкому императору, королям Англии, Испании и Франции — и, ссылаясь на дурную репутацию и развратный образ жизни Борджиа, доказывал необходимость церковной реформы. Вместе с тем он настойчиво требовал, чтобы был созван собор, который бы предал суду папу Александра и отрешил его от должности.
Одно из этих посланий, обращённое к французскому королю Карлу VIII, попало в руки миланского герцога Лодовико Моро, который передал его папе.
Созыв собора был всего опаснее для папской власти, поэтому для предупреждения этого в Риме решено было принять немедленно строгие меры против настоятеля Сан-Марко.
Впрочем, и в самой Флоренции у Савонаролы было не мало врагов. Его ненавидела большая часть молодёжи, которая во время его сурового правления должна была отказаться от всяких удовольствий. Равным образом против него были и юные члены совета, обязанные ему своим возвышением, на преданность которых он всего больше рассчитывал. В первое время они молча переносили перемену всех общественных условий и, по-видимому, мирились с добровольным отречением от весёлой жизни, которая до этого господствовала во Флоренции. Но теперь, когда они сделались влиятельными и могущественными людьми и не нуждались больше в поддержке Савонаролы, они открыто перешли на сторону его противников арабиатов, что мало помалу изменило положение дел во Флоренции.
До этого в совет могли вступать только люди, достигшие тридцатилетнего возраста, но, согласно желанию настоятеля Сан-Марко, этот срок был уменьшен до двадцати четырёх лет. Савонарола, проводя эту меру, рассчитывал на молодых людей, слушавших с ранней юности его проповеди, и подрастающих детей, которых он особенно умел расположить к себе. Но при этом он совершенно упустил из виду, что его суровое, аскетическое направление не могло нравиться молодёжи и что невинные, дозволенные им удовольствия казались скучными и однообразными юношам, вышедшим из детского возраста, и давали слишком мало простора их ненасытной жажде сильных ощущений.
ГЛАВА ХIII
Общее внимание обращено на приближение неприятеля
Мать Джироламо Савонаролы в первое время своего пребывания во Флоренции предалась всецело чувству счастья, которое овладело ею с того момента, как она была свидетельницей почёта, оказанного её сыну.
Она была убеждена, что Джироламо предпринял хорошее и богоугодное дело; и так как всё доказывало ей, что народ не только уважает, но и любит его, то мысль, что она мать подобного человека, наполняла её сердце радостной гордостью.
Но богобоязненная женщина по своему смирению не подозревала, как велико было значение Савонаролы даже по отношению важных мировых событий. После изгнания Пьетро Медичи образовались три вышеупомянутые партии под предводительством знатнейших родов; и так как во время приезда во Флоренцию матери и сестры Савонаролы пианьони одержали верх над своими противниками, то смелый монах в данный момент был на высоте своего могущества. Он ввёл новое государственное устройство, по которому Флоренция должна была сделаться «градом Божиим» в том смысле, как он представлял себе его. При этом никто не должен был признавать другой власти, кроме Иисуса Христа, так как реформатор хотел образовать род духовной республики, с президентом, который был бы наместником Христа на земле. Планы честолюбивого монаха не ограничивались одной Флоренцией; он хотел преобразовать Италию и мало-помалу весь мир как в государственном, так и в церковном отношении. Он не хотел изменять обету своего ордена, а только указывать путь, по которому должна была следовать вновь учреждённая им республика. Ввиду этого он не раз в проповедях говорил своим слушателям: «Не утруждайте меня напрасно и не обращайтесь со всякой безделицей; но я всегда готов разрешить ваши сомнения или дать совет в важных делах!» Тем не менее, несмотря на избранную им скромную роль, он был безусловно душой и главой вновь учреждаемого им «Божьего града»; с его кафедры исходила инициатива и решение всех значительных реформ. Он настойчиво требовал коренного обновления христианской жизни; под его руководством пышная и расточительная Флоренция вскоре приняла совершенно иной вид. Театры опустели; пришлось закрыть многие гостиницы; всё более и более увеличивалось число знатных дам, которые отказывались от дорогих нарядов и жертвовали свои украшения на алтарь отечества. Многие купцы вносили большие суммы денег, чтобы возвратить хотя бы часть незаконно приобретённых богатств; одним словом, везде видно было общее преобразование и пробуждение к новой жизни.
