Этим нарушены были все предписания этикета и исчезло стеснение, неизбежное в подобных случаях. Сердце Марии усиленно билось от нового, доселе не известного ей ощущения полного внутреннего счастья; до сих пор никто ещё не производил на неё такого впечатления, как молодой герцог.

Лодовико Сфорца, в свою очередь, был настолько очарован красотой своей невесты, что все его честолюбивые планы и мысли о великой будущности отступили на задний план. Он воспользовался первым случаем, когда остался наедине с Марией, чтобы сказать ей:

— Я чувствую себя глубоко виноватым перед вами, синьорина, с самой минуты вашей встречи. Но будьте милостивы ко мне и простите то преступление, которое я позволил себе относительно вас.

— Но в чём же заключается ваше преступление, синьор герцог?

— В том, что я считал свой брак решённым, прежде чем познакомился с вами. Только теперь, когда я увидел ваши кроткие, прекрасные глаза, у меня появилось сознание, как горячо нужно любить вас.

Мария улыбнулась.

— Такое преступление, — сказала она, — может быть искуплено неизменной верностью; и поэтому я заранее готова простить вас...

Этот ответ привёл в восторг герцога. Взгляд его огненных глаз смягчался и становился кротким всякий раз, когда он встречался с глазами очаровательной девушки. Он был в наилучшем расположении духа и вёл себя как близкий человек в семье своих будущих родных, которые благодаря этому отнеслись к нему с полной сердечностью.

Хотя Гуильельмо Пацци должен был изъявить согласие, чтобы свадьба была отпразднована в палаццо Пьетро Медичи, как главы семьи, но при своём богатстве не имел надобности прибегать в чём-либо к помощи племянника. Он назначил такое огромное приданое своей единственной дочери, что превзошёл все ожидания самого Лодовико Сфорца. Поэтому переговоры продолжались недолго и кончились благополучно; вскоре после первой встречи совершилось обручение и назначен был день свадьбы. Приготовления заняли несколько недель, потому что Пьетро Медичи знал, что предстоящая свадьба интересует все европейские дворы, которые потребуют о ней подробных донесений от своих посланников, и не хотел упустить случая блеснуть пышностью дома Медичи, вошедшей в поговорку.

Брачные празднества продолжались несколько дней, а свадьба была так великолепно обставлена, что самая гордая владетельная принцесса была бы удовлетворена оказанным ей почётом.

Невесте были поднесены на память подарки от всех классов населения, так что давнишняя неприязнь флорентийцев к дому Пацци, казалось, перешла в обратное чувство. Взгляд Марии надолго останавливался на дорогом молитвеннике с заглавными буквами и прелестными арабесками, нарисованными рукой художника Леонардо да Винчи. Она держала в руках этот прекрасный подарок во время всей свадебной церемонии, и не раз на её глазах навёртывались слёзы при воспоминании о счастливых и беззаботных днях, проведённых ею в замке Буэнфидардо.

Город устроил в честь молодой четы большой турнир, за которым следовало грандиозное пиршество. Во Флоренции привыкли к роскошным празднествам и ко всякому великолепию, но богатство, продемонстрированное в этот день домом Медичи, поразило даже самих жителей пышного города.

Среди художественно свитых цветочных гирлянд развешаны были вдоль улиц нарисованные и тканые ковры, которые по живости и разнообразию красок не уступали окружавшей природе. Вечером местность вокруг палаццо Медичи освещена была факелами; народ толпился здесь в бесчисленном множестве, не столько ради шумной музыки и из желания видеть гостей, как потому, что время от времени щедрая рука бросала из окон деньги, которые люди, стоявшие на улице, с громким ликованием оспаривали друг у друга.

Ещё вечером накануне свадьбы на вилле Пацци знатнейшие кавалеры и дамы города исполняли морески — театральное представление, сопровождаемое мимическими танцами, в котором участвовал герцог со своей невестой. Все видевшие их обоих в этот вечер вынесли впечатление, что вряд ли им придётся когда-нибудь встретить более красивую и подходящую чету.

Ещё в царствование Людовика XI, отца Карла VIII, начало возрастать значение и могущество французской нации. Людовик незадолго до своей смерти наследовал владения провансальского короля Рене, вместе с его притязаниями на неаполитанский престол. Имя короля Рене прославилось не только благодаря его качествам как правителя, но и по романтической репутации, которую он приобрёл своими поэтическими дарованиями и покровительством, каким пользовались певцы при его дворе. Если в данный момент под влиянием вновь открытых образцовых произведений античного мира Италия переживала блестящую эпоху Возрождения, то поэзия ещё раньше достигла апогея своей славы благодаря «Божественной комедии» Данте. Но по странному совпадению, подобно тому как плодотворные зачатки зодчества в форме готических соборов перешли в Италию из Франции, так и Данте обязан был своим первым поэтическим вдохновением этой стране. Хотя искусство вследствие возврата к древнему миру достигло нового расцвета в Италии, но Франция могла во всяком случае заявить, что она в значительной мере способствовала этому возрождению.

Содержание «Божественной комедии» Данте преимущественно относится к эпохе борьбы гвельфов и гиббелинов во Флоренции. Данте в молодости принадлежал к гвельфам, затем перешёл на сторону гиббелинов, много писал и сочинял стихи в защиту своей партии, которая возлагала большие надежды на прибытие германского императора. В своих стихах Данте впервые поставил итальянский язык на определённую и твёрдую почву для отличия от прежних диалектов, бывших в употреблении. Друг его, Гиотто, изобразил голову поэта, в серьёзных чертах которого выражается глубокое душевное томление. Как в Данте, так и в Гиотто виден новый подъём итальянской поэзии и искусства. Данте учился в Париже. Портрет поэта — самое знаменитое произведение Гиотто, так как в его мадоннах отчасти виден отпечаток мадонн византийского типа. Он был известен как живописец, скульптор и архитектор, выполнил большие работы в Неаполе и Милане и был не раз приглашаем папами в Рим и Авиньон.

Данте и Гиотто остались друзьями до конца жизни. Когда Гиотто переехал в Феррару, то Данте употребил все усилия, чтобы его пригласили в Равенну, где поэт находился в то время.

Из произведений Гиотто в области зодчества наибольшей славой пользуется четырёхугольная башня, стоящая рядом с собором Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции, сверху донизу обшитая мрамором. Ему не удалось окончить её, равно как и Арнольдо, он не дожил до окончания постройка собора. Гиотто поручили соорудить башню, которая бы превосходила всё, что было до этого создано греческим и римским искусством. Обшивка из чёрных и белых мраморных плит украшена в высшей степени художественными орнаментами и скульптурными произведениями.

Гиотто умер в 1336 году, пятнадцать лет спустя после Данте; его влияние на флорентийское искусство удержалось до конца столетия. В начале следующего столетия выступили Гиберти, Брунеллески, Донателло и Мазаччо, из которых каждый увеличил, в свою очередь, богатое наследство, оставленное Гиотто в области искусства.

Между тем в Южной Франции под влиянием мавританской поэзии и искусства началась новая жизнь в смысле развития языка, эпической и лирической поэзии.

Трудно сказать в настоящее время, насколько пребывание папского двора в Авиньоне способствовало художественной и поэтической деятельности страны. В те времена в Испании сильно преследовали мавров и их соплеменников евреев — но тем не менее, высокий умственный уровень этих двух народов имел огромное влияние на местное население как в Испании, так и в Южной Франции. Ислам и Ветхий Завет относились враждебно к скульптуре и живописи, но тем роскошнее проявилось художественное творчество в области архитектуры и поэзии, и в обоих направлениях благодаря мавританскому влиянию созданы были образцовые произведения, которые возбудили удивление современников и оказали могущественное воздействие на развитие художественной жизни. Зодчество шло рука об руку со стремлением создать обстановку, которая бы соответствовала великим произведениям архитектуры; наряду с великолепными зданиями устраивались прекрасно распланированные сады с террасами, прудами и фонтанами. Всё, что мог создать свободный полёт фантазии, находило у мавров роскошное применение. Подобно тому как в своих постройках они любили изогнутые линии и сочетание пёстрых красок, так и в садах они устраивали уютные поэтические гроты и лабиринты, которые сменялись прелестными клумбами цветов и шумящими фонтанами. Танцевальное искусство пользовалось у них особенным почётом, и так называемые морески — театральные представления, сопровождаемые танцами, — долгое время были любимым развлечением при всех европейских дворах.