Венеция стояла во главе новой лиги, и поэтому до тех пор, пока неприятель не был изгнан из страны, принц Федериго не мог идти наперекор могущественной республике и выполнить какое-либо предприятие без её согласия.
Карл VIII был сильно встревожен доходившими до него слухами об итальянской лиге, потому что неприятель, сосредоточив свои силы, мог отрезать ему обратный путь, и он очутился бы с войском в безвыходном положении. Ввиду этого он должен был удалиться из Неаполя прежде, чем неприятель успеет собрать свои войска и приготовить их к бою. Опасность была бы далеко не так велика, если бы германский император Максимилиан не обещал помощи своему зятю Лодовико Моро и испанский король Фердинанд Католик не примкнул к лиге. Хотя папа в знак своего расположения послал в подарок французскому королю золотую розу, но он, видимо, всё более и более склонялся к союзу с остальными итальянскими государствами. В этих условиях приходилось дорожить каждым днём, и Карл VIII стал готовиться в обратный путь.
Он оставил часть своего войска в Неаполе и двинулся к Риму. На этот раз папа отказался от свидания с ним, так что кардинал Санта-Анастазия, архиепископ Кентерберийский, принимал в Ватикане французского короля, который остался на один день в Риме и поспешил в Тоскану.
Однако Карл VIII, прежде чем покинуть Италию, вынужден был дать единственную битву, ознаменовавшую его поход. В долине Таро, близ Форнуово, в том месте, где горы постепенно понижаются к Пармезанской равнине, он встретил союзные войска, которые были вчетверо сильнее его армии и намеревались отрезать ему путь. Но он остался победителем в последовавшем затем сражении, в котором, по свидетельству историков, погибло не менее трёх тысяч итальянцев, между тем как французы потеряли всего около двухсот человек. Был один момент, когда жизнь Карла VIII подвергалась большой опасности, но он пробился сквозь ряды неприятеля, который не решился долее удерживать его.
Битва при Форнуово прославила французский способ ведения войны и отразилась на ходе дальнейших событий.
Со времени вступления французов в страну во многих местностях Италии появилась чума, которая составляет неизбежное следствие скопления больших масс войска в населённых пунктах. Естественно, что в более значительных городах эпидемия должна была свирепствовать с особенной силой в узких и грязных улицах, в которых были скучены евреи; но простой народ по своему недомыслию приписал им всё зло, смешав причину с последствиями. К этому присоединились грубые страсти: ненависть к евреям, зависть и алчность, которые одновременно вызвали в нескольких местах народные возмущения, ознаменованные дикой жестокостью и сценами убийства и грабежа.
Знатные люди, лучше понимавшие положение вещей, при первом появлении чумы переезжали из многолюдных городов в свои поместья, где воздух был менее наполнен миазмами. Страх заразы особенно господствовал при папском дворе и послужил предлогом, чтобы святому отцу и его окружающим удалиться из Рима вслед за известием о приближении Карла VIII.
Лукреция Борджиа воспользовалась общей боязнью чумы, чтобы вывести своего мужа из затруднительного положения, в котором он должен был снова очутиться при вторичном вступлении французского короля в Рим. Папа Александр находился всецело под влиянием окружавших его женщин; поэтому Лукреция обратилась к их помощи, чтобы достичь своей цели. Расчёт её оказался верным, потому что сам папа, ввиду чумы, приказал ей выехать из Рима вместе с её матерью Ваноццей, прекрасной Джулией Фарнезе и синьорой Адрианой Орсини. Муж Лукреции, Джьованни Сфорца, должен был сопровождать дам и оставаться в Пезаро для их охраны до нового распоряжения.
Ваноцца Катанеи с некоторого времени опять принадлежала к папскому придворному штату. Благодаря щедрости Александра VI она была богатой женщиной и не только владела несколькими домами в Риме, но и виноградниками в окрестностях. Она превратилась в величественную матрону, но всё ещё сохранила правильные красивые черты лица и огненные глаза чистокровной римлянки. Наученная тяжёлой нравственной борьбой, какую ей пришлось вынести при разлуке с отцом её детей, она более трезво смотрела на жизнь, нежели другие лица, окружавшие папу; и только ей одной удавалось иногда сдерживать дикий эгоизм Чезаре, властолюбие которого не знало границ.
Всему Риму было известно, что могущественный представитель Бога на земле, имевший власть разрешать грехи людские, был рабом женщин и по слабости к своим детям не только не видел их недостатков, но до комизма восхищался их достоинствами. Чезаре знал это и поставил себе задачей приобрести неограниченную власть над главой христианского мира и восстановить его против своих младших братьев и сестры.
Лукреция принадлежала к числу тех пассивных натур, которые умеют приноравливаться ко всем положениям жизни. После своего замужества она провела целый год в Пезаро со своим мужем и теперь с радостью вернулась к прежней скромной обстановке. Но Ваноцца, синьора Адриана и в особенности Джулия Фарнезе скучали в уединении и придумывали различные удовольствия, не всегда доступные для них в Риме при их общественном положении. Хотя они ежедневно слушали обедню и исполняли все обряды, предписанные церковью, но тем не менее позволили себе однажды, в виде развлечения, отступить от правил строгого благочестия, чтобы заплатить дань самому грубому суеверию.
Они слышали от прислуги о существовании старой колдуньи, жившей за городом, и решились отправиться к ней, так как, несмотря на близость к папе, подобно большинству женщин того времени, находили живой интерес в предсказаниях, связанных с колдовством. Предприятие могло увенчаться полным успехом только в том случае, если колдунья не будет знать, с кем имеет дело. Поэтому придуман был следующий план. Джулия Фарнезе была совершенно неизвестна в Пезаро и должна была явиться к колдунье под видом знатной дамы, живущей в одиночестве. Ваноцца, Адриана и Лукреция намеревались сопровождать её в качестве служанок. Если бы Джьованни Сфорца вздумал отправиться вместе с ними, то он также обязан был взять на себя роль слуги прекрасной незнакомки.
Граф Джьованни, чтобы угодить дамам, изъявил полную готовность сопровождать их и обещал провести окольной дорогой к старой колдунье, которая устроила себе фантастическое убежище в развалинах древнего храма. Здесь она, подобно Сивилле, жила одна среди обширного поля; окрестные жители обыкновенно избегали её, но в экстренных случаях обращались к ней за советом.
На Джулии Фарнезе было надето платье из лилового бархата; она подобрала свои густые шелковистые волосы, доходившие до земли, в шёлковую сетку с золотыми блестками. Она ехала верхом. Граф Сфорца сопровождал её в качестве конюха; так как все местные жители знали его в лицо, то он из предосторожности привесил себе накладную бороду. Лукреция с матерью и синьора Адриана шли сзади, переодетые служанками.
Джулия Фарнезе была так неподражаемо хороша в своём богатом наряде, что старая колдунья, едва взглянув на её спутников, обратила на неё особое внимание и пригласила сесть. Затем она тщательно осмотрела ладони рук прекрасной синьоры, но не решилась сказать что-либо неприятное. Её слова, что Джулия замужем за знатным человеком и любима другой, ещё более важной особой, согласовались с действительностью; и только предсказания о будущей счастливой судьбе должны были быть приняты на веру. Между тем от внимания старухи не ускользнуло, что остальные дамы и граф Джьованни перешёптываются друг с другом и, видимо, насмехаются над ней.
Джулия выразила желание, чтобы колдунья предсказала будущее её спутникам. С ними старуха не считала нужным стесняться и говорила всё, что ей приходило в голову; некоторые из её предсказаний подходили к истине, другие доказывали, что она несомненно принимает их за прислугу знатной дамы.
Всё это приключение кончилось бы смехом, если бы одно пророчество старой Сивиллы не нарушило общего веселья. Когда Лукреция протянула ей свою руку, то она, разглядев линии, сказала: «Эта рука подвергнет большой опасности того человека, кому она отдана». Затем она взяла руку графа Джьованни и, не подозревая связи с предыдущим предсказанием, добавила: «Жена, избранная тобой, подвергнет твою жизнь опасности!»
