Пара прекрасных рысаков, массаков с шерстью цвета свежепролитой крови, мчали за собой экипаж. В тот день я решила немного проветрится перед очередным нудным собранием, на котором я должна была заменить княгиню Левицкую. Владычицу здешних краев и мою мать.

Я — ее единственная дочь и наследница, в то прекрасное юное время только и делала, что ездила по балам, кабакам, вечерам стихов, игорным домам и пикникам, как и пристало знатной девушке двадцати пяти лет от роду. Надо сказать, я никогда особо не тяготела к буйной светской жизни. Все женщины рода Левицких склонны в основном к умственной работе, вести дипломатические переписки, заниматься поместьями и уделами, которых у нас целая провинция. А не плясать без конца на балах и пить в кабаках.

Но, пожалуй, у каждой из именитых представительниц моего рода была такая подруга, что своим огненным нравом придавала необходимый импульс сонной Левицкой натуре, и заставляла вместе с ней посещать весь этот светский балаган. Как было и в моем случае.

Брисса Густа, парнейка, огневолосая, курчавая, страстная дуэльщица и хохотушка, единственная наследница в семье, как и я. Только в отличие от меня, у Бриссы было четверо братьев, и ее мать — баронесса, в основном хлопотала о их удачном браке, дав любимой дочери полную свободу. Моя же любимая родительница все свои надежды и планы возлагала на меня одну. И тряслась надо мной как скряга над золотом. К счастью она уже неделю как была в столице, что означало — никаких правил и ограничений.

Теперь я наслаждалась быстрой ездой внутри экипажа, а Брисса упросила дать ей поуправлять купленными мной недавно лошадьми, которыми она с утра бурно восторгалась.

— Шестьдесят львов* за каждую, — рассказывала я в открытое окошко, и встречный ветер трепал волосы и свистел в ушах.

— О, да они стоят того! — Брисса подстегнула пару, и лошади ускорили и без того бешеный галоп, изящно выбрасывая задние ноги, в едином слаженном ритме. Дорога была ровной и чистой, мы находились почти на границе между Парном, родной провинцией дорогой подруги, и Ливандией, которой правила моя семья. День стоял просто на редкость теплый для ранней весны, а небо безгранично голубым. Поля по левую сторону огневели шафраном, а по правую цвела вишня, и запах стоял умопомрачительный.

Единственное, что портило всю эту красоту вокруг — дорога, хоть и без камней и выбоин, но грязно-бурая, в разводах — следствие смешения рыжей глины Парна, которой была так богата эта провинция и чернозема Ливандии.

Если бы я не задумалась над этим символом границы между двумя провинциями, то и не заметила бы его. Экипаж пронесся бы мимо, и моя судьба, как и судьба моей семьи повернула бы иначе.

Но я его заметила, и резким «Тпру-у!», адресованным скорее Бриссе, чем лошадям, заставила экипаж замедлить ход и остановиться.

— Что-то случилось? — Брисса спрыгнула с козел, и подбежала ко мне с искренним беспокойством. Иногда у меня случались припадки сенной лихорадки, и она об этом знала, как верная подруга будучи готовой ко всему.

— Со мной все в порядке, — поспешила я ее успокоить. — Что-то заметила на дороге, давай вернемся.

— Заметила?

— Не знаю, темное пятно, или животное, или человек.

— Не замечала в тебе раньше беспокойства за всех тварей земных. — рассмеялась Брисса, и сверилась с карманными часами. — Но ты права, нам пора возвращаться, а то твоя матушка обглодает меня до костей, если я не верну ее сокровище вовремя.

— Хватит шутить, — вздохнула я обреченно. Сверхопека княгини Левицкой была притчей во языцах не только в стенах Ливандийских дворцов и поместий нашей семьи. И меня это раздражало. Это ни в какие рамки не входит! Я же не романтический юноша, которого каждую минуту стоит оберегать от окружающих хищниц! И не папенькина дочка, прячущаяся за спину отца!

В конце концов, я уже совершеннолетняя девушка, можно сказать молодая женщина, могу уже распоряжаться и собой и своим экипажем! Княгиня, не смотря на мое сопротивление, возлагала на меня высокие политические надежды, и заранее пеклась о моей «блестящей репутации перед троном» и никаких тебе приключений в кабаках да скачках. Сплошная светская скука.

Но Брисса права, лишний раз матушку лучше не злить. Даже если лично её нет, то слуги точно донесут. — Возвращаемся, заодно и посмотрим на это… нечто.

— Наверняка какой-то пьяница, или дохлая собака — Брисса вернулась на козлы.

— Ага, может мертвец или пьяная собака?— фыркнула я. — Давай посмотрим.

— Последний раз с этими словами ты затащила меня в болото! — ответила девушка, щелкая вожжами. — «Брисса, я точно видела кабана! Огромного! Давай посмотрим!».

— Ну чисто технически это был кабан, — неохотно признала я, вспоминая свою былую оплошность.

— Угу, поросенок-полугодок, — фыркнула Брисса, что была заядлой охотницей, и недостойную дичь считала прямым оскорблением. — Причем даже не дикий!

— Ну хватит уже, организую я тебе кабана, — вздохнула я, понимая к чему она ведет. Серолесье, длинный, смешанный лес, недалеко от нашего главного, родового поместья, в трех днях пути отсюда, был заповедным, полным самого разного зверья, и желанным местом для каждой охотницы Империи. Но для того чтобы даже белку убить в тех лесах требовалось разрешение от нашей семьи и с гербовой печатью. Брисса прессовала меня Серолесьем уже недели две. Пришлось пообещать таки ей это разрешение.

Размышляя о том, как бы добыть печать, не привлекая внимания старших родственниц, я чуть не пропустила субъект, так зацепивший мое внимание в первый раз. Но все-таки углядела эту темную фигуру на дороге и попросила Бриссу остановить.

Когда я вышла из экипажа, в нос ударил запах крови, и до нас донесся слабый человеческий стон.

— Говорила же, пьяница, — с презрением фыркнула Брисса. — Подрались вероятно, один другого и пырнул. Поехали домой. Собаке песья смерть. — Девушка уперла руки в бока. Я уже почти согласилась с ней внутренне, но за первым последовал второй стон. Я подошла к окровавленной тряпичной груде, в которой угадывался человек, и села перед ним на корточки, трогая его еле бьющуюся жилку на шее. — Спиртом не пахнет.

— Порядочные мужчины в одиночку не шляются, — хмыкнула девушка. — Оставь его. Еще вшей подцепишь.

— Его кто-то бил. Кнутом. — Я смотрела на характерно вспоротую кожу на щеке и руке парня, остальное было скрыто плащом, в который тот закутался, будто покойник в саване и свернулся, прямо на сырой земле.

— Ари Левицкая, защитница бедных и обездоленных.— Хмыкнула Брисса и подошла. — Сыночки высокопоставленных леди будут наперебой умолять тебя взять их в мужья, как только я расскажу им эту историю на ближайшем рауте. Как наша отважная Ариана кинулась выручать избитого бродяжку. Как трогательно.

— Они и так умоляют, — хихикнула я, вспоминая позавчерашний бал и коровий взгляд старшего Истомина, когда он в темноте бильярдной, страстно клялся мне в вечной любви и преданности. Я бы почти поверила в эти сахарные бредни, которые красавчик усердно лил мне в уши, если бы не знала о бедственном положении их семьи.

Если в ближайшее время красавца не пригреет какая-нибудь женская рука, пойдет он по миру, вместе со своим сладкоречьем и убыточным поместьем.

Шуточки подруги насчет не в меру стремящихся в брак юношей, разорвал еще один тихий стон. Я вновь наклонилась над раненым.

Он открыл глаза, неожиданно яркие и почти белые на фоне грязного, окровавленного лица и спутанных прядей неопределимого цвета, налипших на лоб. Парень неожиданно схватил меня за ворот фрака и потянул к себе, прохрипев

— это ты…— взгляд его начал гаснуть. Я расцепила окровавленные пальцы, освобождая свой воротник из ослабевшего захвата.

— Мы берем его с собой, — наконец вынесла я решение вслух, прервав остроты Бриссы на тему наших общих знакомых. О раненом она и вовсе позабыла, будто и не было его рядом.