– Охотникам, бывает, не везёт. Уходят и пропадают, и… потом не всегда находят останки. Говорят, в суровые годы бывает – когда появляется много людоедов. Понимаешь, Лайл, это длится уже несколько лет. Пропадают охотники-одиночки – «спецы», временами «трофейщики». Без следа.

– Что-то такое было в аканторской прессе, – Лайл щурится в попытках вспомнить. – Где-то годик назад, охотника ещё называли «наследником Мейса Трогири», как его… –Лацариан?

– Гроза Людоедов, – кивает Гриз. – Бывший боевой маг, знатный вельможа. Мы не были знакомы, но среди охотников у него была отличная репутация – и у его родового лука-атархэ…

– А. Который так и не нашли? Точно, была же здоровущая статья, что, будто бы, наследнички охотника оказались пострашнее всех бестий, да и прикончили его, а лук куда-то припрятали. Потом младшие Лацарианы ещё судились с газетами, да… Но ты ж говоришь, случай не единичный?

Первый Мечник, возможно, что-то слышал об этом – и он, и Эвальд Шеннетский мельком упоминали исчезновения охотников. Как что-то связанное с остальными тайнами. Теперь вот влезла и она, попыталась поднять свои связи, связаться с родными пропавших – наверняка насторожила их своими вопросами. Попыталась составить список – и тут ударил вызов от Хлии Клеск, и в списке появилось слишком знакомое имя.

– Морео Этол – Следопыт, специалист по капканам и ловушкам, пропал на Луну Дарителя. Жатар Тихоня – два клинка-атархэ, это летом. И ещё года за три… – В списке пока что восемь имён, но их должно быть больше, потому что о ком-то не вспомнили, где-то родные отказались выходить на связь... – Все – отличные охотники с репутацией. Работали одни, потому в первое время их исчезновения никого не настораживали. А потом это приписывали неудаче на охоте: и лучший может ошибиться. Вот только…

– …от этих лучших должно бы что-нибудь да остаться. У них же это было ремеслом? Стало быть, охотились по контрактам и на местности, а местные должны были бы устроить поиск, если бы охотнички не вернулись. А здесь, говоришь…

– Да. И никого не предупреждали о заказе. Словно… понимаешь, словно они вообще не получали заказов. И только в двух случаях охотники обмолвились перед уходом, но как-то уж очень странно.

Норн Клеск говорил о большом заказе, но очень расплывчато – «привалило»… А даматский зверолов Хамарто Соок был болтлив и нёс что-то о венце карьеры.

– Венец, стало быть, – Гроски задумчиво стучит пальцами по столешнице. Сквор тоже начинает весело постукивать в такт. – Если подумать – что может выдернуть опытного охотника вир знает куда и чтобы он ещё никому и не сказал… Либо огроменные деньжищи, либо какой-то невиданный зверь. Сверххищник?

– Мрм?

– Это не тебе, Морвил, – шепчет Гриз, поглаживая алапарда босой ступнёй. – Снова нахватался от Мел?

– Среди вольерных, бывает, наслушаешься – вот и решил уточнить. Слухи-то ходят.

Слухи и легенды, и песни нойя. О короле хищников, высшем звене пищевой цепи. Учёные Академии и без того относят к сверххищникам алапардов, альфинов, виверниев и мантикор. Теперь вот ещё драккайн. Но предания гласят о короле-звере, дичью для которого служат сами сверххищники. О том, который якобы рождается раз в несколько сотен лет перед великими катастрофами или войнами. И властвует над остальными тварями.

– Его изображают разным – перед Войной за Воздух, говорят, являлся крылатый виверний, только огромный. В легендах о Пламенном Море встречается кое-что о монстре из чистого пламени. В Войну Ядов – это когда скортоксов почти истребили – слышали о чудовищной змее. Но кое-что в этих легендах неизменно. Охотники.

Янист выжал из архивов Вейгорд-тэна, что мог. Кажется, даже рад был этому расследованию на двоих.

– Все эти истории… я склонна думать, что их придумали те, кто считает, что человек властен над природой.

– А, прогрессисты, – Лайл прищёлкивает пальцами. – Вот что Мел об этих говорит – я повторять не буду. Вряд ли выговорю. Хм, выдумать хищника над хищниками, а потом расписать сказочку о том, что его убил такой-то охотник – и вот вам легенда на века. О людском превосходстве.

Всегда должен быть самый страшный монстр. Король. Военачальник.

Потому что война ведь заканчивается, когда свергаешь короля.

– Но ты же считала, что всё это легенды?

– Считала, да. Но что может заставить охотников по всей Кайетте сорваться вот так, вдруг, не предупредив – кроме такой добычи… Думаю, у них свои легенды. И они относятся к ним куда серьёзнее.

– Ну да, а возможность стать королём над охотниками – нехило радует их сердечки. Потому и уходят одни. Не хотят делиться славой, стало быть? Вот только если посмотреть на то, чем заканчивается – пока что выигрывает эта тварь, чем бы она ни была. Да, занятная теория, узнать бы поподробнее, хотя… может статься… Знаю я тут одного человечка…

Лайл потирает переносицу, перекидывает в пальцах какой-то амулет работы нойя. Подтаскивает к себе карту:

– В общем, может, вариант и есть… но дело может затянуться денька на два-три – пока по связям пройду, найду, кого следует, потом сведут с кем нужно. Местность не слишком надёжная, зато если уж выгорит – сможем разжиться хорошими сведениями.

Палец у него так и остаётся уткнутым в Велейсу Пиратскую. Гроски следует взглядом за Гриз и очень удивляется пальцу: чего это он сюда влез?

– Заодно, может, и про пересредников что-нибудь да выяснится: зацепки от тех ребят вели примерно в этом же направлении. Раз с вызовами пока тишина – я бы попробовал.

– Если это опасно…

– Хе. Один раз живём. Как подстраховку прихвачу с собой нашего любителя бабочек – если, конечно, тебе он не нужен позарез на территории.

«Позарез как не нужен», – очень точное определение. Только вот это Гриз несколько часов назад настаивала на том, чтобы за пересредниками шли двое, а Лайл отмахивался: «А что, неужели никому в Кайетте не требуется мгновенная кончина? Да я сам договорюсь, а Нэйш мог бы пока съездить в лечебку, полечить головушку».

– А вы с ним разве не…

– Не больше обычного – в том смысле, что он и так дальше некуда пристукнутый. Весна на него, что ли, действует? Но там, куда я собираюсь, пригодится что-нибудь с Печатью Щита, костюмчиком за пару сотен золотниц и взглядом типа «Эй, я тут чемпион по долбанутости». Обещаю вернуть в целости – правда, может, какое-то время он или я не будем на связь выходить. Ну так как?

– Езжай. Если что-то вдруг узнаешь – выходи на связь немедленно. Спасибо.

– Рановато благодарить, – в пальцах Гроски выплясывает плетёный мешочек, перевитый узором из трав – амулет… нет, оберег. И узор-то знакомый. – Кто там знает, может, и не выгорит. Ладно, стало быть, с утра пораньше выеду, до «встряски» – ничего? Нашего бахнутого предупрежу сам.

Она кивает – хорошо, конечно, доброй ночи. И уже когда он встаёт, кивает на вышитый мешочек.

– «Милость Перекрестницы»?

– А? Аманда дала – сказала, что раскинула на меня картишки и это мне вроде как пригодится. Может, начну ловить в живот меньше ножичков. Ха. А что?

Ничего – кроме того, что «Милость Перекрестницы» нойя вьют для тех, кто стоит на распутье, колеблется… Да ещё кое-чего.

– А ты знаешь, что по обычаям нойя за оберег нужно отдариваться? Иначе через три дня он потеряет силу.

Судя по ошеломлённому выражению лица – не знал или забыл. И Аманда не сказала, и это тоже странно – подарки в духе «догадайся сам» нойя делают, если хотят проверить человека или его чувства к себе.

– Вир побери… чем отдариваться-то? Может, у старого Тодда успею…

– Не деньгами и не купленным. То, что смастерил сам или сделал от души. Вырезать что-нибудь, нарвать цветов…

Они смотрят на окно, залитое дождём.

– …слепить грязевика, – продолжает Лайл бодро, – или составить букет из перьев, выдернутых из задниц фениксов? Мел не одобрит. И какая жалость, что я оставил где-то в Вейгорд-тене свои спицы и набор для вышивания.

– Можешь сделать ей бутерброд или спеть песню – главное, чтобы от души…