– Потому что время ещё не пришло.

– Что, простите?

– Ничего, продолжайте.

Голос Яниста странным образом успокаивает, не даёт уплыть вслед за зрением и слухом (слух ловит мёртвую тишь, зрение – спутанные следы с пятнами крови).

– Вы думаете, он как-то связан с теми, кто натравил животных на лагерь.

– Я не утверждаю, но… как он вообще узнал, что они здесь будут?

– Феникс в небесах. Варг смотрел его глазами.

– Это я понял, но я не о том… как он вообще узнал, что это случится? Он же как-то сюда прибыл… получил сигнал или заранее был здесь?

Это кажется маловажным, понятным. Словно тот, другой, в капюшоне, идёт сейчас рядом по тропе. Говорит тихо: мы же вместе, сестра. Так что ты знаешь.

Ты же видела все эти зверинцы… питомники. В которых тоже было бешенство зверей. Куда приходили хищные пастыри. Кровавые пастыри. Но питомников слишком много, и я не знал – где начнётся… Здесь же было просто, ты понимаешь?

– Понимаю, да… Это должно было случиться обязательно – вот почему он был здесь.

– Боюсь, я не совсем по…

Она отворачивается от следов (теперь они уже густо испятнаны кровью), вглядывается в удивлённое лицо Яниста Олкеста.

– Этот варг… Пастырь. Был уверен, что те, другие, не пропустят Зимнюю Травлю.

– Почему тогда он не предупредил охотников? И почему не остановил животных сразу же?

Ты знаешь, сестра, – отвечает тот. Кажется – у него там хорошая улыбка, под капюшоном. Они были слишком далеко. И я не ожидал, что взбесятся животные в лагере. Силы мои велики, сестра, но я не могу остановить всех и сразу. Может, если бы они не были опутаны силой Хищных Пастырей… но я явился слишком поздно. Такое случается даже с теми, кто идёт сквозь пламя.

Пересказать это Олкесту Гриз не успевает: они натыкаются на первое тело. Парнишка-егерь лежит, глядя удивлёнными, широко раскрытыми глазами, в пальцах зажат посеребрённый рожок. Грудная клетка смята страшным ударом – алапард.

– Никто не выжил, – шепчет Олкест. – О Единый. Никто не выжил…

Под поваленными стволами, разодранными кустами, в оврагах – тела… Гриз кажется, что она вернулась в Заброшье, опять бежит с Мел по следам пропавшей охоты. Только снега слишком мало, и вместо россыпей ягод кровяницы – брызги крови, и никто не подумал прикрыть трупы белым, хрустким саваном.

– Уйдём, – просит Олкест, когда они находят шестого егеря. – Всё уже понятно, просто… уйдём. Не смотрите туда. Пожалуйста.

Гриз упрямо мотает головой. Прикрывает глаза пожилому, седоусому, пожранному пламенем виверния.

– Янист. Кричите.

– ?!

– Тихо идём, если кто живой – может, услышат. Давайте. В Энкере у вас получилось неплохо.

Дарит ему кривую улыбку – крепость в порядке, крепость выстоит… Непонятно, чем Олкест ошеломлён больше: гримасой Гриз или распоряжением, но он набирает воздуха побольше – и сотрясает лес пронзительным: «Эээээй, кто живооооой?!»

Вот и ладно, кивает Гриз. А то у меня что-то с голосом – каменеет в горле.

И нужно разобраться. Почему так лежат тела егерей и загонщиков. Их убили, но словно бы мимоходом. Не пытаясь разорвать, растерзать… В зверинцах было иначе.

Кровь варга – и неудержимое бешенство всех, кто учуял эту кровь. Потому звери калечили людей и друг друга, разносили клетки и всё вокруг. Но здесь на это непохоже. Яприли сшибали деревья, будто они в бешенстве или ранены – но не метались из стороны в сторону, а неслись в сторону лагеря. Виверний не бил огнём по гарпиям, по игольчатникам. Только целясь в людей.

«Лю-у-у-уди!! – надрывается Олкест. – А-у-у-у-у!» – и словно пробуждает криками лес. С разных сторон отзывается ржание лошадей, лай и вой псов – но не человеческие голоса.

Кони и собаки попали под удар – только те, на ком были всадники или кто попытался защищать людей. Их тела тоже здесь, на снегу. А остальных слышно, они живы.

«Потому что это не было бешенство на крови варга, – шепчет тот, который ходит в пламени. – В зверинцах… но не здесь. Здесь зверей вели. Толкали вперёд. И потому я замешкался – пришлось преодолевать сопротивление тех, которые направляли их ярость…»

Поляна и загоны для крупных и опасных бестий – массивные приземистые строения, одно сожжено, высокая ограда в кольях разнесена в щепки. Из-за одного загона доносится слабый отклик:

– Здесь!

Чёрные волосы егеря присыпаны – пеплом, пылью, сединой? И прогоревший пепел ужаса в глазах – но двигается твёрдо, говорит чётко.

– Нас восемь, есть раненые, один пошёл в лагерь на разведку. А вы кто? Что творится?

– Королевский питомник Вейгорда, – отвечает Гриз. – Лекарственные зелья у вас есть? Помощь нужна?

Подсобка возле загонов – с плотными стенами, защищена артефактами. Поэтому тем, кто добежал до неё, удалось выжить – и сюда же направились уцелевшие. У двоих глубокие раны – укусы игольчатников, еще трое обожжены, остальные с переломами и вывихами. Хромая, выходят из полутёмной подсобки. Бинтуют товарищей, булькают водными трубками, кто-то делает глоток из фляжки. Рассказы одинаковые: выпустили зверей из загонов и клеток, те разошлись в глубь леса – как раз насколько нужно. А потом понеслись назад, словно подчиняясь невидимому приказу.

– Их не брала магия, – старший из егерей поднимает фляжку – будто тост готовится произнести. – Хвала Всеотцу, алапарды были в лесу дальше, по нам ударили яприли и гарпии. Все, кто пытался задержать, испугать, остановить… – прикладывает руку к губам, – прими, вода. Кровью братьев могу поклясться – магия зверей не брала, они все были… как вы зовёте это в Вейгорде? У нас говорят – «тайфун»: это когда бестия в бешенство приходит.

– И проявляет максимум магических способностей, – кивает Гриз. – Как алапарды на кровной мести или яприли в момент ярости. В Вейгорде никак особенно не зовут, а варги, бывает, говорят, что животное полн…

– Т-ты.

Будто струна лопается. Туго-туго натянутая. Встаёт из-за спин друзей – молодой парнишка, с исцарапанным лицом. Тяжело припадает на изодранную гарпией ногу. И наводит на Гриз дрожащую ладонь со знаком Огня.

– Т-ты… из н-н-них, – губы у него сводит, а Печать на ладони плюётся искрами, но он всё идёт, выпучив глаза. Выплёвывает: – Т-ты… варг… ладонь… шрамы…

Что-то с грохотом рушится внутри Гриз одновременно с последним словом:

– К-к-к-кровавая!!

– Кровавая?!

Остальные егеря оказываются на ногах, поднимают ладони с Печатями. Кто-то хватается за атархэ, в воздух взлетает дарт – даматское оружие… А раненый хрипит и идёт на неё, покачиваясь, Гриз отшатывается от перекошенного лица, от скрюченных пальцев, мелькает короткая мысль: кнутом нельзя, раненые же – а бессмысленные глаза и дрожащие губы всё ближе:

– Т-т-т-тваа-арь! Ты с ними! Ты…

– П-позвольте!

Это втискивается перед ней Рыцарь Морковка – полыхая шевелюрой. Перехватывает кисти раненного, выпаливает ему в лицо сердито:

– Вы что творите, а? Да в своём ли вы уме, я вас спрашиваю?! Как вам не стыдно!

От егерей долетает слабое «Ч-чего…» – и даже парень с огненной Печатью застывает с недоумением на физиономии.

– А вам я бы посоветовал лечь и не бросаться бессмысленными подозрениями, – добивает его Олкест. – Эй, кто там есть, уложите своего товарища. И выкладывайте – откуда набрались этого, о… кровавых варгах.

Янист Олкест великолепен в своём рыцарственном порыве: сверкает глазами, внушает почтение осанкой, мечет глазами молнии. Егеря сразу тушуются, переглядываются, опускают ладони, бормочут, что Жикс сказал, он видел, да…

– Пусть ваша милость не сердится, – бормочет верзила-егерь с переломанной рукой. – Да это я вроде как видел. Ну, издалека. Женщина, в капюшоне. А рука разрезала, и кровь по земле идёт… посмотрела на меня, а потом звери как набегут…