Гул. Неслышный, но мощный и многоголосый, будто слагающийся из всех звуков мира: из рычания зверей, шелеста листьев, скрипа весел в уключинах и несмазанных дверных петель, звона стекла, стука копыт о камни, лязга железа о железо, щелканья тетивы и свиста летящей стрелы, небесного грома и плеска капель, падающих в воду…

Миляга вздрогнул, повернулся, чтобы уйти… и замер, почувствовав взгляды – тысячи далеких взглядов, уставившихся на него из разорванного цилиндра.

Что-то скапливалось, густело в воздухе позади него.

Тишина набухла грозовой тучей, перенасытив реальность статическим электричеством. Старик задрожал, но обернуться не решился. Ожидание сгущалось, взгляды покалывали затылок Пипа тысячами серебряных иголочек.

Медленно, очень-очень медленно Пип Смарч по прозвищу Миляга обернулся и прикусил губу. В полутьме фетровые лепестки колыхнулись и раздвинулись.

Цилиндр распрямился.

И реальность взорвалась.

С воплем он проскочил через исковерканную дверь и, обнаружив, что земля перестала быть плоской, полез на четвереньках вверх по дрожащему, оползающему склону.

На вершине гребня Пип, оглянувшись, увидел, как покореженный, с перекосившейся антенной домик исчезает в оке воронки. Его захлестывали бурлящие оранжевые волны.

Заорав, он побежал дальше и лишь раз оглянулся на бегу, чтобы увидеть картину, которая уже никогда не изгладится из его памяти: как рельсы, мотая оторванными концами, извиваясь, с визгом стремительно втягиваются в воронку, словно великанские спагетти в ненасытную пасть.

Легкие горели, сердце колотилось в груди, но Миляга добежал до телеги, влез на нее и тут впервые в своей жизни ненадолго потерял сознание.

А потому не видел, как обрывки рельсов, проламывая шпалы, взрыхляя землю и выворачивая кусты, втянулись в воронку, где уже скрылся домик, огород с пугалом, насыпь полустанка и два масляных фонаря; как поверхность земли изогнулась еще больше, а затем над воронкой вспух до самого солнца пузырь оранжевого света.

Затем раздался громкий чмокающий звук, пузырь исчез, и воронка исчезла, выплюнув напоследок какой-то предмет.

И ожидание исчезло тоже. От голого места среди лугов, где раньше находился полустанок, медленно распространилось радостное перешептывание, звуки хлопков по плечам и спинам, смех, ахи и охи.

Распространились – и стихли.

Далеко-далеко от этого места, на другом конце бесконечности, мир Цилиндра распрямился.

Пип очнулся потому, что над его головой раздался тонкий свист. Он чуть изменил положение тела, сдвинул в сторону голову, и, как выяснилось через мгновение, правильно сделал. Что-то с треском вломилось в содрогнувшуюся телегу, пробило днище и вонзилось в землю между колесами. Миляга еще полежал, приходя в себя, а затем покосился на Старого Мерина, который в свою очередь косился на хозяина с полным безразличием, философски прядая ушами.

«Ну вот, – как бы говорил Старый Мерин, – ехали-ехали, потом стали, пожевали, подкрепились то есть, ну и обратно потрюхаем помаленьку, да, хозяин?»

Миляга ответил ему: «Погодь!» – окинул взглядом белый песчаный участок, оставшийся на месте, где раньше располагался полустанок, и залез под телегу. Назад он вылез, сжимая в руках распрямленную и заточенную с одного конца кочергу. Оглядел деревянный обломок-полумесяц, кое-как висящий на шершавом железе, и сообразил наконец, что держит самодельную шпагу Дылды.

На него упала тень.

А следом за тенью медленно спикировал фетровый блин, при взгляде на разодранные, сплюснутые края которого возникало стойкое впечатление, что по нему потоптался слон.

Что все это означает, Пип Смарч ведать не ведал, совершенно точно знал лишь то, что черный лоскут на его коленях теперь самая что ни на есть обычная, простая, никакими необъяснимыми особенностями и свойствами не обладающая тряпка.

Он вернулся под вечер, сильно пьяный, без посылки, бандероли и писем. Имеющиеся на хозяйстве в количестве пяти особей женщины собрались подвергнуть его полной обструкции, но посмотрели в глаза старика, пригляделись к его лицу… И ничего такого делать не стали, даже слова упрека не произнесли. Потому что знали: когда у бати, супруга и зятя такое лицо, лучше его не трогать – чревато последствиями.

После комиссия приезжала: от Управления дорогами, от Полицприказа, от муниципалитета ближайшего города, в зону ответственности которого полустанок входил. Рыскали-рыскали, расспрашивали-расспрашивали, копались в белом, никогда не виданном песочке – ничего не выкопали. Пришли к выводу, что из утробы земной вспух нарыв, именуемый у ученых гейзером, выпустил нутряной газ да назад закупорился, предварительно затянув в себя полустанок.

Патогенная, мол, зона.

Все понимали – идея глупая и никакой критики не выдерживает, но другой все равно не надумали.

А кочергу-шпагу Пип Миляга в хозяйстве приспособил, люк ею подпирал, когда в подпол лазил. Свитер средненькой отдал, хотя Пышка в него разве что голову просунуть могла.

Очки же теще презентовал, которая страдала близорукостью. И хотя очки были от дальнозоркости, у нее вошло в привычку постоянно их носить, отчего все предметы и интересные явления окружающего мира пред ее глазами раздваивались, подергиваясь мутной серой пеленой.

Конгломерат огромен. Некоторые даже считают, что он бесконечен.

В наполненных фотонными спиралями и стремительными квантопадами, но лишенных жизни необитаемых полостях плавают пузыри реальностей, соединенные между собою паутиной тахионных связей.

Реальностей очень много, и потому основной принцип бытия здесь таков: ВСЕ, ЧТО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ, ОБЯЗАТЕЛЬНО ГДЕ-НИБУДЬ ПРОИСХОДИТ.

Варианты выбора бесконечны.

Любой финал любой из историй, все равно трагичный или счастливый, обязательно где-нибудь случается. Казалось бы, логики в этом нет, но это любительское понимание сути вещей. Ведь на самом деле внутренний, скрытый от поверхностного взгляда, исконный смысл в счастливых развязках имеется. Сверхлогика самого Конгломерата правит всем сущим на землях, водах и в многочисленных небесах.

Именно эта могучая и упрямая логика привела к тому, что величественная панорама «Конгломерат-В-Натуре» была открыта бургомистром Жемчужного Нимба вовремя.

Жемчужный Нимб – крупнейшая в Центральном Секторе развлекательная реальность. По сути, она состоит из бесконечного океана и острова, бывшего когда-то вершиной вулкана. В кратере вулкана и расположен город, и он, этот город, тоже называется Жемчужный Нимб.

В пяти лигах от острова торчит из воды уродливая гора, похожая издали на пузатую глиняную бутыль. В горе имеется шахта, очень глубокая шахта, которую называют Прорвой. Откуда она взялась, никто точно не знает, но некоторые считают ее наследием чудесной прорасы Чи, которая, как предполагается, первая заселила Конгломерат. Множество нехороших слухов и мрачных легенд связано с Прорвой.

Желание победить темные суеверия и послужило одной из причин, почему панораму «Конгломерат-В-Натуре» построили именно в Прорве, где она заняла площадь в одну квадратную лигу.

Одна квадратная лига пенометаллических плит, накрытая сверху плексигласовым куполом, – создание конструкторского гения Марка Лапрекозы, изобретателя, подвизавшегося в шоу-бизнесе.

На невидимых нитях здесь висели пузыри из тончайшего пластика, символизирующие реальности. Полоскались в тщательно рассчитанных воздушных потоках длинные полотнища серебристого шелка, знаменующие собою квантопады. Другие полотнища бесконечно кружились над скрытыми вентиляторами – это как бы фотонные завихрения. Между пузырями протянулась паутина стекловолоконных нитей, которые обозначали вездесущие тахионные связи (по некоторым из них можно было проехаться на специальных монорельсовых тележках. А с далекого полупрозрачного купола низвергался настоящий водопад, который являл собою… Что-то наверняка он собою являл, но что именно, никто толком не знал, а Марк Лапрекоза, когда ему задавали соответствующий вопрос, лишь улыбался. Впрочем, во внешних, необитаемых полостях Конгломерата хватало загадочных, неисповедимых сил, так что водопад мог символизировать все, что угодно.