— А ты? — спросил сержант.

— Я еще останусь. Хочу увидеть, что теперь будет. Для чего-то ведь все это затеяно. А ты иди.

Сержант кивнул, помолчав, неловко махнул рукой, опять скривился и заковылял прочь. Отойдя от Геба, оглянулся и спросил:

— Так что, выходит, нет теперь стражи в Форе? Всё, кончилась стража?

Геб не ответил, и Крукол скрылся за поворотом. Трилист прошел до угла дома, сел, вытянув ноги, и стал смотреть на площадь.

— Выходит, что так, — пробормотал он.

Большое облако уже проплыло дальше, из-за Горы Мира виднелся лишь его край. Следом ползли другие облака, поменьше... И вновь тени и пятна света скользили по мостовой, по стене пирамиды; наклонные лучи солнца то падали на город золотистыми пыльными столбами, то исчезали. Геб прикрыл уставшие глаза. Боль немного отступила, он чувствовал тепло на коже лица, слышал приглушенные удары, доносящиеся от Универсала...

Он заснул. Во сне было огромное мелководье, деревья с кронами-островами, небо и вода, тянувшиеся вдаль, в пронизанную солнцем бесконечность, которую мечтал, но так и не смог увидеть Архивариус.

Когда Трилист открыл глаза, его сознание еще несколько мгновений купалось в теплой синеве, а затем тентра радуниц исчезла, оставив щемящее понимание того, что никаких крон-островов, никаких древесных овец и городов на облаках нет, не было и никогда не будет.

Стало темнее и прохладнее. Голова почти не болела, плечо ужене ныло. Поежившись под порывами холодного ветра, Гебглянул по сторонам — все изменилось.

С юга из-за крыш домов медленно надвигалась колоссальная пепельная туча. Вокруг нее небо теряло глубину, становилось серым пергаментом. Под тучей быстро неслись маленькие лиловые облака. Густая тень, ползущая по перешейку от континента в сторону Бриты, достигла горы, взобралась по склонам и накрыла всю Шамбу. Мир померк, стал темно-синим. Шаман замер на середине движения, бревно повисло в щупальцах. На площади все застыло. Тень от тучи легла и на воды двух морей, облизывающие берега перешейка; поднялись волны, на них вскипели белые шапки. Вверху беззвучно полыхнула молния, на мгновение края тучи окрасились размытым светом. Середина ее, казавшаяся монолитной массой, заклубилась — образовалась обширная прореха, из которой наискось опустилась колонна солнечных лучей. Она высветила площадь, мостовую, дома и Гору Мира, превратила их в застывшую сценку кукольного театра, озаренную тусклой лампой с желтым стеклом. Прогремел гром, дробные раскаты скатились по крышам и смолкли у подножия Шамбы. Капитан Геб сидел в сузившемся застывшем пространстве, пропитанном влагой, освещенном лишь внизу, а сверху накрытом сумраками. Прозвучал и тут же смолк тонкий смех.

Облака сместились, кукольный мирок дрогнул, желтый свет пошел рябью — колонна, протянувшаяся с неба, исчезла, — и вокруг вновь воцарился темно-синий вечер. Из переулка слева вышел низкорослый человечек в ярких одеждах. Он захохотал, в глубокой тишине смех его прозвучал звонко, разнесся по всей площади. Коротышка повернулся, что-то быстро сказал идущим позади людям. На лбу его вспыхнул оранжевый огонь. Вновь столб света протянулся с небес — он уперся в человека, словно луч, озаряющий актера.

Геб сидел, не шевелясь, следил за людьми, идущими через площадь. Достигнув шамана, уже опустившего бревно, Сол Атлеко что-то выкрикнул. Световая колонна налилась сиянием, во все стороны от нее повалили клубы пара. Она сместилась, поползла вперед, пространство вокруг погрузилось в полумрак, из которого возвышалась темная громада Горы Мира. Свет пересек развалины баррикады — и та зашевелилась, закряхтела, будто живая. Потрескивая и шипя, бревна занимались огнем, вспыхивали останки мебели. Оставив позади языки пламени и столбы дыма, колонна добралась до ворот. Сол поднял руки и запрокинул голову. Чары теплого цеха полукругом стояли вокруг него. Над лбом аркмастера дрожало желтое свечение. Колонна уперлась в ворота — и металл раскалился.

Капитан встал. Доктус Савар вместе с Владыкой улетает из Форы на построенном карлами ковчеге, Некрос Чермор пытается отбиться от пепелян. Быть может, Фора вскоре очистится от чаров? Трилист окинул взглядом площадь и, не оглядываясь, пошел прочь. Позади него ворота обрушились, колонна света, мигнув, исчезла, и Сол Атлеко вступил в Универсал.

— Держи его.

Нагнувшись, Зоб сжал насадками голову Тасси. Пес-демон заорал, дергая башкой. Опустившийся на колени Некрос ухватил его одной рукой за шею, второй — за вывихнутую заднюю лапу и дернул. Тасси издал звук, на который, наверное, не было способно ни одно другое существо в Аквадоре. В нем присутствовали ненависть и обещание перегрызть глотки всем окружающим, и боль, и безудержный гнев, и первобытная, всепоглощающая ярость.

Некрос выпустил лапу, попятился, махнул эдзинам, чтобы они тоже отошли, и скомандовал:

— Отпускай!

Лич раздвинул руки, выпрямился. Оказавшись на свободе, Тасси не медля прыгнул. Его тело взвилось в воздух, пасть сомкнулась — и клыки лязгнули по ошейнику Зоба. Один миг пес-демон висел, вращая глазами и яростно дергая коротким хвостом, будто прилипнув пастью к защищенной железом шее, а затем шмякнулся обратно. Он крутанулся, кашляя и харкая на весь коридор, — и удивленно повернул голову, пытаясь разглядеть свои задние лапы, когда до него дошло, что теперь он может опираться на обе.

Левую руку Некроса от тыльной стороны ладони почти до локтя покрывал ожог, рукав сгорел. Плечи и голова были присыпаны тяжелой черной пылью, она скрипела на зубах.

Путники достигли центра Лабиринта, пещеры, своды которой подпирало несколько массивных столбов, состоящих из уложенных друг на друга каменных блоков. Освещая путь последним факелом, эдзины двинулись вперед. Зоб неподвижно глядел перед собой. На доспехе чернели пятна гари, лезвия на шлеме оплавились, потеряв остроту. Эдзины остановились.

— Что там? — спросил чар, проходя между ними. Столбы стояли вокруг центра пещеры, где оставалось свободное пространство. В воздухе висела дрожащая муть, там что-то двигалось. Чермор прислушался: далекий стук, шелест, скрип...

Он сделал несколько шагов между столбами, раскрыв сумку на поясе и сунув внутрь руку. Если это центр Лабиринта, то что должно находиться здесь? Подумав об этом, Некрос вздрогнул, скорее ощутив, нежели увидев движение над головой. Он отпрянул — разреженное облако повисло над ним. В облаке проступила картина: пещера со столбами из каменных блоков, двое чернокожих, фигура в доспехах, с арбалетом и цеповым мечом, еще один человек, стоящий ближе к середине пещеры...

Это же моя мысль...

Как только Чермор подумал это, облако исчезло. Он сделал еще шаг и вступил в стену тумана. В мутной белизне проступил массивный металлический предмет. Над ним склонилась подернутая дымкой фигура. Некрос одновременно и видел, и не видел происходящее, ему казалось, что он сам — участник событий, хотя он наблюдал за ними со стороны; все было реальным, и в то же время он осознавал, что это — его видение, навеянное остаточной магией Лабиринта. Он попал внутрь своей собственной грёзы, он видел...

Человека в набедренной повязке, склонившегося над большой наковальней. Он мускулистый, гибкий, у него лысая бугристая голова. Он рассматривает нечто, лежащее на наковальне, затем берет в руки — это обруч. Незнакомец медленно поворачивает его. Кладет обратно, хочет уйти, но вновь склоняется к обручу, вновь тянет к нему руки, мучительно медленно поднимает, собираясь водрузить на голову.

Из тумана выступает другая фигура, в полтора раза выше обычного человека, — могучий мужчина, облаченный лишь в фартук, с очень длинными черными волосами, прикрывающими ягодицы. Хотя лицо его состоит из привычных частей: носа, лба, глаз, скул, подбородка, — почему-то вместе они составляют впечатление неистового, чудовищного разума. Тот, кто стоит у наковальни, поднимает обруч, и мужчина в фартуке устремляется к нему сзади. Теперь становится виден молот в его руках, тяжелый железный брус на толстой деревянной рукояти. Все происходит бесшумно, но Некрос телом ощущает хруст кости, когда молот опускается на бритый бугристый затылок. Череп раскалывается, кожа лопается, видна черная трещина — через нее вылетает наружу нечто вроде серебристого чечевичного зернышка. Семя смерти падает и катится, подпрыгивая. Человек с обручем вскрикивает — и вновь Некрос не слышит, но ощущает звук всем телом, вместе с болью и ужасом.