Шон хлопнул Матату по плечу.

— Сбегай за Альфонсо, — приказал он.

И маленький ндороб исчез в дыму под перекрестным огнем, чтобы появиться снова через минуту, но уже с огромным шанганом за спиной.

— Альфонсо, будь готов к дальнейшему переходу, — кратко приказал он. — ФРЕЛИМО и РЕНАМО завязли здесь по полной программе. Мы попробуем ускользнуть, пока нас не заметили с вертолета.

Шон замолк на полуслове и потянул носом воздух, затем быстро встал на колени и выглянул наружу.

Воздух вокруг них уже окрасился в грязно-серый цвет; в грохоте сражения и реве двигателей вертолета он услышал первое слабое потрескивание горящих веток.

— Пожар! — крикнул он. — И ветер прямо на нас!

Одна из взорвавшихся ракет подожгла сухие ветки, и густое облако дыма накрыло яму, где они лежали, заставив их чихать и кашлять, разъедая глаза.

— Теперь у нас нет выбора: или бежим, или поджариваемся. — Треск и рев пламени заглушал шум битвы. Они слышали приглушенные крики несчастных, оказавшихся на пути быстро распространяющегося огня.

— Пошли!

Шон забросил Минни за спину, и малышка крепко обхватила его за шею своими ручонками, прильнув к нему, как маленькая черная блоха. Шон поднял на ноги Клодию. Альфонсо усадил себе на плечи Микки, ноги мальчика болтались над громоздким ящиком рации. Мириам была рядом с ним, вцепившись ему в руку, придерживающую автомат.

Над ними полз дым, густой, как масло, и они побежали по ветру, стараясь держаться вместе, чтобы не потерять друг друга. Дым проникал им в легкие и закрывал небо, прятал их от сражающихся людей в лесу и от огня парящего над их головами вертолета, а огонь уже приближался и подгонял их, с каждой секундой подступая все ближе и ближе.

Шон почувствовал, как жар покусывает его шею, и тут Минни пискнула, когда искорка коснулась ее щеки. Задыхающаяся Клодия споткнулась и упала на колени, но Шон рывком поднял ее и потащил за собой.

Шон и сам задыхался, каждый вздох обжигал его легкие до самого основания. Далеко им не уйти. Жар лизал их спины, горящие искры крутились вокруг них, и девочка за спиной у Шона кричала и хлопала себя по телу так, как будто на нее напал рой ос. На мгновение она ослабила свои объятия и чуть не упала, но Шон успел подхватить ее и дальше понес под мышкой.

Внезапно они оказались на еще одной вырубке. Их окружали только пни, стоящие в густых клубах дыма, как могильные памятники, а песчаная почва у них под ногами была перепахана бревнами.

— Ложитесь!

Шон рывком заставил Клодию лечь и сунул ей в руки Минни.

Ребенок отчаянно вырывался.

— Держи ее крепче!

Шон сорвал с себя рубашку.

— Лежите вниз лицом! — приказал он.

Клодия послушно перевернулась на живот, подмяв под себя Минни. Шон обмотал рубашку вокруг их голов, чтобы отфильтровать дым, искры и летящую золу. Затем он сорвал пробку с бутылки с водой и намочил рубашку, намочил им волосы и одежду.

Минни все еще брыкалась и кричала, но Клодия держала ее крепко. Шон присел рядом с ними и засыпал их песком, наподобие того, как иногда на пляже играют дети. Около самой земли дым был не такой густой, и они могли хоть как-то дышать. Альфонсо, видя, что он делает, последовал его примеру, засыпав находящихся поблизости от Клодии Мириам и ее брата песком.

Искры, кружащиеся в слепящем облаке дыма, садились Шону на голую кожу. Они кусались, словно ядовитые африканские муравьи. Шон чувствовал, как начинает тлеть его борода, а глаза пересыхают от жара. Он вытряхнул содержимое сумки на землю, а саму холщовую сумку натянул на голову. Потом он вылил на себя воду из второй фляги, лег на спину, закидал себя песком и замер.

У самой земли еще можно было хоть как-то дышать, правда, кислорода хватало только на то, чтобы не терять сознания, но голова все равно болела и кружилась, а жара наваливалась жгучими волнами. По запаху он понял, что закрывающая ему голову сумка начала тлеть, а песок, покрывающий его тело, стал горячим, как только что вынутый из очага горшок. Рев пламени поднялся до крещендо, треск горящих сучьев ничем не уступал ружейным выстрелам. Огонь свирепствовал на всей вырубке, но ветер быстро уносил жар дальше.

Пламя миновало их, рев огня стал стихать, на какое-то мгновение дымное облако рассеялось и позволило им глотнуть свежего воздуха, но жар все еще был слишком силен, и Шон не осмелился освободиться от защитного слоя земли, покрывающего его тело.

Постепенно жар начал слабеть, а дуновения свежего ветерка доносились все чаще и чаще. Наконец Шон сел и снял с головы холщовый мешок. Его кожа горела, будто на нее вылили кислоту, а яркие красные точки в тех местах, где садились искры, вскорости обещали стать волдырями.

Он на четвереньках подобрался к холмику земли, который скрывал Клодию и ребенка, и разрыл его. Рубашка защитила их рты и носы, и когда они сели и стряхнули с себя песок, он увидел, что они куда в лучшем состоянии, чем он или Альфонсо. Огонь прошел над ними, но воздух вокруг был так насыщен дымом, что не было видно даже неба.

Шон поднял всех на ноги.

— Мы должны отсюда убраться до того, как рассеется дым, — хрипло сказал он.

Его горло саднило так, будто он проглотил пригоршню толченого стекла, по щекам катились слезы.

Держась вместе, прокладывая себе путь сквозь обугленную дымящуюся землю, они напоминали группу перепачканных, покрытых золой призраков. Они пробирались сквозь клубящуюся дымовую завесу. Земля была горячей, как поток лавы, и жгла им ноги сквозь подошвы ботинок, но они несли детей на руках и старались избегать участков еще тлеющей золы.

Дважды они слышали шум двигателей «хайнда», но, хотя они и всматривались в небо воспаленными слезящимися глазами, в дыму никаких признаков вертолета так и не увидели. Погони со стороны ФРЕЛИМО или РЕНАМО также не было видно. Обе армии были рассеяны бушующим пламенем.

— У этого маленького засранца ноги как будто из асбеста, — проворчал Шон, наблюдая, как Матату пританцовывает впереди, пробираясь сквозь редеющий дым.

За спиной у Шона капризно хныкала Минни, страдая от набухающих волдырей. На первом же привале Шон дал ей таблетку аспирина и глоток воды из единственной оставшейся фляги.

В этот вечер закат окрасил небеса в пламенно-алые и мрачно-красные тона. В наступившей темноте они уснули, сбившись в кучу, слишком изможденные, чтобы выставить караул. Их сон прерывался лишь болезненными приступами раздирающего легкие кашля.

На рассвете ветер изменил направление на южное, но дым по-прежнему висел над землей, как густой речной туман, ограничивая видимость до нескольких сот футов.

Шон и Клодия сначала занялись детьми, смазали их волдыри и ожоги желтой йодистой мазью, и хотя Микки вынес процедуру стоически, как пристало шанганскому воину, девочка расплакалась от жгучего йода. Шону пришлось взять ее на колени и подуть на больные места, чтобы остудить их.

После того как с детьми было покончено, женщины взялись за своих мужчин. Ожоги на спине и груди у Шона были просто чудовищными, но Клодия обработала их с нежностью, доказывающей ее благодарность и любовь.

Ни он, ни она старались не вспоминать момента, когда он поднес к ее виску пистолет. Возможно, они никогда об этом и не заговорят, но оба запомнят это на всю оставшуюся жизнь. Это так навсегда и останется между ними: для Шона — как самый ужасный момент его жизни, даже более страшный, чем смерть Джоба, а для Клодии — как подтверждение его огромной любви. Она знала, что он нашел бы в себе силы сделать это, но это стоило бы ему намного больше, чем пожертвовать собственной жизнью. Теперь ей больше не нужны были никакие доказательства его любви.

Дети отчаянно нуждались в воде: после жара пламени и дыма они страдали от обезвоживания. Шон отдал им половину оставшейся воды, а остальную очень неравномерно распределил среди взрослых: женщинам еще что-то досталось, а мужчины только чуть смочили губы.

— Матату, — сказал Шон хриплым мрачным шепотом, — если ты к концу дня не найдешь нам воды, мы умрем так же, как умерли бы, если бы нас развеяли в пыль пушки хеншо.