Холщовая занавеска отодвинулась в сторону, и в блиндаж вошли три человека. Это были две чернокожие женщины в форме, вооруженные револьверами и автоматами Калашникова, а между ними, одетая в выгоревшую, но чисто выстиранную рубашку цвета хаки и свободные шорты — ту же одежду, что была на ней, когда он видел ее последний раз, — стояла Клодия Монтерро.

Она очень похудела. Это было первым, что поразило Шона. Ее волосы, зачесанные назад, были заплетены в косу, а кожа загорела до цвета поджаренного хлеба. На осунувшемся лице выделялись огромные глаза, и Шон только теперь заметил, насколько правильны очертания ее щек и скул. При виде девушки сердце Шона на мгновение остановилось и, казалось, было готово вот-вот вырваться из груди, а затем забилось снова.

— Клодия! — произнес он, и она резко повернула голову. Кровь отлила от ее лица, мгновенно приобретшего цвет кофе с молоком.

— Боже мой, — прошептала она. — Я так боялась… — Она осеклась, и они смотрели друг на друга, не двигаясь, в течение нескольких секунд, а потом она произнесла его имя: Шон. Это прозвучало как рыдание. Она качнулась к нему, подняв руки в умоляющем жесте; в ее глазах читались все переживания и тяготы прошедших дней. Он мгновенно оказался возле нее, и она бросилась в его объятия, закрыв глаза и прижавшись к нему лицом. Ее объятие было столь сильным, что он с трудом мог дышать.

— Милая, — прошептал он и погладил ее волосы, густые и пружинившие под пальцами. — Милая, все хорошо.

Она подняла голову, ее губы задрожали и приоткрылись. Кровь вновь прилила к гладкой коричневой коже. Казалось, теперь она сияла, и свет в ее глазах сменился сверканием темно-желтого топаза.

— Ты назвал меня «милая»?! — прошептала она. Он склонил голову и поцеловал ее. Их губы слились, рот был горячим и влажным. Шон пробовал его языком, и вкус был похож на вкус сока сладкой молодой травы.

Генерал Чайна, не вставая из-за стола, тихо сказал по-шангански:

— Очень хорошо, а теперь уберите женщину.

Охранницы схватили Клодию и вырвали ее из объятий Шона. Издав крик отчаяния, она попыталась сопротивляться, но охранницы были сильными, крепко сбитыми женщинами, они подняли Клодию и просто вынесли ее из помещения.

Закричав: «Оставьте ее!» — Шон рванулся было за ними, но одна из охранниц выхватила из кобуры револьвер и направила на него. Холщовая занавеска упала между ними, и вскоре крики Клодии затихли вдали. Шон молча повернулся к человеку за столом.

— Ты, ублюдок, — свирепо прошептал он, в гневе перейдя на «ты». — Ты заварил всю эту кашу!

— И все получилось лучше, чем я мог надеяться, — согласился Чайна. — Хотя предыдущая беседа с мисс Монтерро, касающаяся тебя, навела меня на мысль, что она интересуется тобой скорее как мужчиной, нежели как профессиональным охотником.

— Как бы я хотел свернуть тебе шею! Если ты причинил ей боль…

— Тише, тише, полковник. Я не собираюсь причинять ей боль. Она слишком ценна. Ты, конечно, понимаешь, что она — выгодная фишка в игре.

Постепенно ярость Шона улеглась, и он натянуто кивнул.

— Ладно, Чайна, чего ты хочешь?

— Хорошо, — генерал Чайна кивнул. — Я ждал этого вопроса. Сядь, — он показал на одну из табуреток возле стола. — Я прикажу подать чаю, и мы поговорим.

Пока они ждали чай, генерал Чайна занимался бумагами, читая и подписывая приказы. Это дало Шону возможность немного прийти в себя. Когда ординарец принес чай, генерал жестом приказал ему очистить стол от бумаг.

Когда они вновь остались одни, Чайна отхлебнул из кружки и, внимательно глядя на Шона поверх ее края, сказал:

— Ты спрашиваешь, чего я хочу. Ну, должен признаться, что сначала я намеревался не более чем просто отомстить. В конце концов, это ты уничтожил мой отряд в тот день в лагере Инхлозан. Это было единственное пятно на моей карьере, и, кроме того, ты меня изувечил, — он дотронулся до уха. — Этого достаточно, чтобы жаждать отмщения. Уверен, что ты со мной согласен.

Шон промолчал. Он не притронулся к кружке, стоящей перед ним, даже несмотря на то, что очень давно не пил чая и ему очень хотелось пить.

— Конечно же, я знал, что ты владеешь охотничьей концессией Чивеве. Более того, будучи замминистра в правительстве Мугабе, я был одним из тех, кто подписал лицензию. Уже тогда я понимал, что будет неплохо, если ты окажешься поближе к границе.

Шон расслабился. Очевидно, что, соглашаясь со всем, можно узнать и добиться большего, чем проявляя неповиновение. Это было непросто, потому что его все еще терзали воспоминания о губах Клодии. Он отпил немного из кружки.

— Ты определенно делаешь успехи, — улыбнувшись, сказал Шон. — Сегодня — товарищ, завтра — генерал, сегодня — министр марксистского правительства, завтра — один из предводителей РЕНАМО.

Чайна протестующе помахал рукой.

— На самом деле марксистская диалектика никогда меня не интересовала. Понятно, что я вступил в партизанскую армию по очень простой причине. В то время это было наилучшим способом преуспеть в жизни, понимаешь, полковник?

— Разумно, — согласился Шон. На сей раз его улыбка была искренней. — Хорошо известно, что коммунизм можно заставить работать, если есть капиталисты, оплачивающие счета и руководящие шоу.

— Неплохо сказано, — кивнул Чайна в знак одобрения, — Я выяснил это позже, когда ЗАНЛА выгнали Смита и передали власть правительству в Хараре. Оказалось, что эти жирные коты, не участвовавшие в борьбе, но взявшие в свои руки контроль над ситуацией, не доверяли мне и угрожали. Я понял, что причитающихся наград мне не видать; скорее всего, моя жизнь закончилась бы в Чикарубской тюрьме, поэтому я позволил вести меня дальше своим капиталистическим инстинктам. С несколькими единомышленниками мы сговорились о смещении правительства и смогли убедить некоторых моих старых товарищей по оружию, занимающих важные посты в армии Зимбабве, что я буду подходящей заменой Роберта Мугабе.

— Старая добрая африканская игра в государственный переворот и контрпереворот, — подсказал Шон.

— Приятно разговаривать с понимающим человеком, — одобрил Чайна. — В таком случае ты почти настоящий африканец, хотя и менее модного цвета.

— Я польщен таким сравнением, — ответил Шон. — Но, возвращаясь к твоему бескорыстному желанию поставить лучшего человека на должность…

— Ах, да… Кто-то проболтался какой-то женщине, а та все рассказала своему любовнику, который оказался шефом разведки Мугабе. Мне пришлось в спешке бежать за границу, где я встретил своих бывших товарищей, которые присоединились к РЕНАМО.

— Но почему РЕНАМО? — спросил Шон.

— У нас общие политические взгляды. Как видишь, я отчасти шанган. Ты знаешь, что наше племя оказалось по разные стороны воображаемой линии, проведенной колониальными чиновниками, не задумывавшимися о демографических реалиях, когда решался вопрос о границах.

— Но о чем бы ты ни говорил, генерал Чайна, капиталистом ты стал неспроста. Рассчитываешь на какую-либо награду в будущем?

— Ты оправдываешь мои ожидания, — сказал Чайна — Ты такой же сообразительный и хитрый, как любой африканец. Действительно, я кое на что рассчитываю. Когда я помогал РЕНАМО сформировать новое правительство Мозамбика в союзе с Южной Африкой, я рассчитывал, что оно сможет оказать давление на Зимбабве. Они смогут добиться смены правительства в Хараре… и нового президента вместо Мугабе.

— Из генерала в президенты одним махом, — вмешался Шон. — Ну, скажу тебе, ты делаешь успехи.

— Я тронут твоей оценкой моих замыслов.

— Но какое это имеет отношение ко мне? Помнится, разговор шел о мести за ухудшенный слух, что заставило тебя стать таким великодушным?

Чайна, нахмурившись, дотронулся до уха.

— Честно говоря, это доставило бы мне удовольствие. Фактически я уже запланировал ночной налет на твой лагерь в Чивеве. Я отправил отряд моих людей к границе и ждал только возможности освободиться от своих обязанностей на несколько дней и лично нанести тебе визит, когда мне пришлось изменить планы.