— Ты все такая же, как и в детстве, — улыбнулся ей отец. — Помнишь, как трудно было тебя поднимать в школу? — Тут официант принес ей вторую чашку чая.

Шон свистнул, она услышала, как Джоб заводит «тойоту» и подгоняет ее к воротам лагеря. Тут все принялись облачаться в охотничьи доспехи. Джерси и анораки, шапки и шарфы.

Когда они погрузились в машину, оказалось, что ружья уже в стойках, а в кузове уже разместились Джоб и Шадрах — два охотника-матабела, между которыми расположился следопыт-ндоробо. Следопыт был сложен, как ребенок, и едва доставал Клодии до подмышки, но зато на лице его всегда сияла добродушная улыбка, а глаза лучились весельем. Ей и так нравилась вся чернокожая обслуга лагеря, но Матату сразу стал ее любимчиком. Он чем-то напоминал ей гнома из «Белоснежки». От холода троих негров защищали армейские шинели и вязаные подшлемники, и в ответ на приветствие Клодии в темноте сверкнули белозубые улыбки чернокожих. Все они уже подпали под ее очарование.

Шон уселся за руль, а Клодия разместилась между ним и Рикардо. Она скрючилась за ветровым стеклом и, чтобы хоть немного согреться, прижалась к отцу. За несколько дней, проведенных на сафари, она успела полюбить эти первые мгновения очередного, обещающего новые приключения дня.

Машина медленно двинулась по ухабистой лесной дороге, и, когда наконец ночь понемногу сменилась наступающим рассветом, Шон выключил фары.

Клодия вглядывалась в убегающий по сторонам лес, перемежающийся полянами, которые Шон называл «влейсами», стараясь первой заметить какую-нибудь пугливую симпатичную зверушку, но либо Шон, либо отец всегда первыми замечали: «Куду слева» или: «А вон тростниковый козел», а порой Матату нагибался. Дотрагивался до ее плеча розовым пальцем и указывал на что-нибудь заслуживающее внимания.

Пыльная дорога была буквально испещрена следами животных, пересекавших ее на протяжении ночи. Один раз они встретили кучу свежего слоновьего помета, от которой на утреннем холодке все еще исходил парок — горка по колено глубиной, которую все с интересом обследовали. На первых порах Клодии был противен подобный интерес к экскрементам, но со временем она привыкла.

— Старый, чертяка, — заметил Шон. — Последние зубы снашивает.

— Откуда вы знаете? — с вызовом поинтересовалась Клодия.

— Да он уже и жевать-то как следует не может, — ответил тот. — Сами посмотрите — видите в куче все эти непрожеванные веточки и листья?

Матату сидел на корточках, разглядывая огромные круглые слоновьи следы размером с крышку от мусорного бачка.

— А заодно обратите внимание, какие гладкие отпечатки его ног, — продолжал Шон. — Подошвы стерты, как старые покрышки. Он очень старый и большой.

— А это точно «он»? — живо поинтересовался Рикардо и бросил взгляд на «ригби-416», торчащий в стойке, позади сидений.

— Сейчас Матату скажет точно, — пожал плечами Шон.

И тут маленький ндоробо сплюнул в пыль и, поднимаясь, мрачно покачал головой. Затем он писклявым фальцетом сказал что-то Шону на суахили.

— Это не тот, что нам нужен. Матату знает этого слона, — перевел Шон. — Этого мы в прошлом году видели возле реки. У него один бивень сломан у самой губы, а второй так стерся, что от него остался короткий пенек. Может, когда-то у него и была великолепная пара бивней, но теперь ловить нечего.

— Вы хотите сказать, что Матату может узнать конкретного слона по его следам? — недоверчиво спросила Клодия.

— Матату может запомнить любого конкретного буйвола из стада в пятьсот голов и через два года снова узнать его, всего-навсего взглянув на след. — Шон, конечно, немного преувеличивал. — Матату — следопыт, в своем деле он настоящий волшебник.

Они продолжали путь, то и дело встречая разные чудеса: то исчезающего в зарослях самца куду, похожего на серое привидение, испещренное меловыми линиями, горбатое, с густой гривой, со спиральными рогами, отсвечивающими в лучах восходящего солнца; сонно потягивающуюся после крепкого ночного сна, похожую на миниатюрного леопарда, золотистую в пятнышках виверру, удивленно разглядывающую их сквозь бурые придорожные заросли. А вот под самым носом «тойоты» проскочила кенгуровая крыса. Через некоторое время в траве у обочины дороги она заметила стайку промчавшихся параллельно движению машины оживленно щебечущих цесарок с бледно-желтыми шапочками на головах, и теперь Клодии уже незачем было спрашивать: «А это что за птица?» или «А это кто такой?». Она уже научилась распознавать представителей местной фауны, и это лишь усиливало удовольствие.

Перед самым восходом Шон остановил «Тойоту» у подножия холма, совершенно неожиданно возникшего среди зарослей. Они неуклюже вылезли из машины, разминая затекшие ноги и стягивая с себя теплую верхнюю одежду. После этого они начали карабкаться вверх по склону и все триста футов каменистого склона преодолели без единой остановки. Когда они наконец достигли вершины, Клодия с трудом старалась скрыть учащенное дыхание. Шон рассчитал время подъема совершенно точно: стоило им оказаться на вершине, как из-за дальнего леса внезапно вырвалось солнце, и все вокруг вдруг заиграло разными цветами и засверкало.

Они разглядывали открывшуюся их взорам панораму лесов, перемежающихся покрытыми золотистой травой лугами, за которыми высились другие холмы, в свете зари ужасно похожие на сказочные замки с укреплениями и островерхими башнями. Другие холмы походили на огромные кучи черного щебня, будто оставшиеся после сотворения мира.

Они стянули свитера, поскольку взмокли во время подъема, да и уже самые первые лучи солнца предвещали дневную жару, и сидели, разглядывая в бинокли окружающие холм леса. Тем временем Джоб быстро раскрыл принесенную им корзинку с провизией и в считанные минуты развел костер. Вообще-то они совсем недавно покинули лагерь, и завтракать было рановато, но сейчас от запаха яичницы с жареным беконом у Клодии потекли слюнки.

Пока они ждали завтрака, Шон указал куда-то вдаль.

— Вон там — мозамбикская граница, буквально за вторым холмом, всего в семи или восьми милях отсюда.

— Мозамбик, — прошептала Клодия, глядя в бинокль. — Какое романтичное название!

— Ничего романтичного в нем нет. Просто еще один триумф африканского социализма и тщательно продуманная экономическая политика хаоса и разрушения, — проворчал Шон.

— Будьте добры, избавьте меня от вашего расизма перед завтраком, — ледяным тоном заметила Клодия.

— Нет проблем, — улыбнулся Шон. — Достаточно сказать, что прямо за этой границей начинается страна, двенадцать лет находящаяся под властью марксизма, коррупции, алчности и некомпетентности, только начинающих приносить плоды. Там полыхает вышедшая из-под контроля гражданская война, царит голод, от которого скорее всего погибнет около миллиона человек, то и дело разражаются эпидемии — в том числе и СПИДа, которые за следующие пять лет уничтожат еще не менее миллиона.

— Тебя послушать, так это самое подходящее место для проведения отпуска, — заметил Рикардо. — Как там насчет завтрака, Джоб?

Джоб принес им яичницу с беконом и горячие французские булочки, за которыми последовали кружки с дымящимся крепким кофе. Они принялись за завтрак, продолжая разглядывать в бинокли расстилающиеся вокруг леса.

— Ты просто замечательный повар, Джоб, — похвалила Клодия.

— Спасибо, мэм, — негромко отозвался Джоб. Он говорил по-английски с едва заметным акцентом. Джобу было лет под сорок, он отличался высоким ростом, мощным телосложением. На его симпатичном округлом, таком типичном для всех матабелов и их предков зулусов лице, сверкали широко расставленные умные глаза.

— Где ты так научился говорить по-английски? — спросила Клодия.

Матабел заколебался и, перед тем как басистым мягким голосом ответить, неуверенно взглянул на Шона.

— В армии, мэм.

— Джоб вместе со мной служил капитаном в скаутах Бэллантайна, — пояснил Шон.

— Капитаном! — воскликнула Клодия. — Подумать только… — И она растерянно замолчала.