Белые люди нашли для себя древесные стволы, к которым можно было прислониться; они расселись лицами наружу защитным кругом. Матату Шон взял под свой плащ из обезьяньих шкур, как усталую охотничью собаку. Костлявое тело пигмея было холодным и влажным, как форель, только что выловленная в ручье, и пахло от него травами, перегнившей листвой, дикими животными. Поели сухого, жесткого соленого мяса буйвола и черствых кукурузных лепешек, взятых из сумок, и спали, делясь телесным теплом, а капли дождя падали на мех над их головами.

Матату коснулся щеки Шона, и тот мгновенно проснулся в полной темноте, сразу сняв с предохранителя «гиббс», лежавший на коленях. И сидел неподвижно, настороженно прислушиваясь.

Рядом с ним Матату принюхался, и спустя мгновение Шон сделал то же самое.

– Древесный дым? – прошептал он, и оба встали.

В темноте Шон прошел туда, где лежали Рей и Алистер, и поднял их. Они двинулись вперед в ночи, держась за пояс идущего впереди, чтобы не потеряться. Запах дыма то наплывал, то пропадал, но становился сильнее.

Матату потребовалось почти два часа, чтобы, используя обоняние и слух, точно засечь лагерь мау-мау, и в конце концов они увидели слабый блеск углей костра. Хотя капель в зарослях бамбука заглушала звуки, они тем не менее слышали их: негромкий кашель, приглушенный храп, бормотание женщины в кошмаре, – и Шон с Матату расставили всех по позициям.

На это ушел еще час; но в кромешной предрассветной темноте Алистер лежал на склоне в сорока футах от гаснущего костра, Реймонд прятался среди скал у ручья на его противоположном берегу, а сам Шон вместе с Матату залегли в густом кустарнике рядом с тропой, ведущей в лагерь.

Ствол «гиббса» лежал у Шона на левом предплечье, в правой руке он держал рукоять, согнув палец на предохранителе. Он укрыл себя и Матату меховым плащом, но оба даже не задремали, взвинченные до предела. Когда их тела соприкасались, Шон чувствовал, как дрожит от сдерживаемого нетерпения маленький ндоробо. Он был как охотничья собака, почуявшая добычу.

Вкрадчиво приближался рассвет. Вначале Шон понял, что видит свою руку на ружье перед лицом, потом перед глазами появился и короткий толстый ствол. Он посмотрел вперед и разглядел щупальце дыма костра, поднимающееся из мрачного леса к более светлой полоске тьмы – к небу над бамбуком.

Светало быстро, и Шон разглядел по сторонам костра два примитивных убежища, низкие навесы высотой не больше чем по пояс, и ему показалось, что в одном из них он заметил движение. Возможно, спящий повернулся и натянул одеяло на голову.

Кто-то кашлянул – сипло, влажно. Лагерь просыпался. Шон посмотрел вверх по склону, потом вниз, в сторону ручья. Он видел мягкий блеск отполированных водой камней, но ни следа других охотников.

Свет разгорался. Шон на мгновение закрыл глаза и снова открыл их. Он отчетливо видел столб, поддерживавший крышу ближайшего шалаша, а за ним смутный человеческий силуэт, фигуру, закутанную в меховое одеяло.

«Через две минуты будет достаточно света для стрельбы», – подумал он. Остальные тоже это знают. Все трое ждали так не счесть сколько раз на рассвете рядом с разлагающейся тушей свиньи или антилопы – ждали, когда к приманке подойдет леопард. И точно знали, когда наступает магический миг, позволяющий сделать точный выстрел. Сегодня они будут ждать, чтобы Шон начал, и потом вступят с «бреном» и «стерлингом».

Шон снова закрыл глаза, а когда открыл, человек в ближайшем шалаше сидел и смотрел в его сторону. На мгновение ему показалось, что его заметили, и он едва не выстрелил. Но успел сдержаться, когда человек отвернулся.

Неожиданно человек откинул одеяло и встал, пригибаясь под низкой крышей.

Шон видел, что это женщина, одна из тех, что сопровождают лагеря мау-мау, но для него она была жестока и порочна не меньше мужчин. Она вышла на открытое место у погасшего костра. На ней была только короткая юбочка из какого-то светлого материала. Груди острые и высокие, кожа в мягком утреннем свете гладкая и блестящая, как только что добытый антрацит.

Она пошла прямо к Шону, и хотя ее походка еще была неуверенной спросонья, он видел, что женщина молода и красива. Еще несколько шагов, и она наткнется на него… но тут она остановилась и зевнула, показав ровные белые зубы, блеснувшие в мягком сером свете.

Девушка подняла юбку к талии и присела лицом к Шону, раздвинув колени и глядя под себя, когда начала мочиться. Моча лилась с шумом, острый аммиачный запах ожег Шону ноздри.

Шон был так близко, что ему даже не пришлось поднимать «гиббс» к плечу. Он выстрелил ей в живот. Тяжелое ружье подскочило у него в руках; пуля подбросила девушку в воздух и еще там разорвала надвое, проделав в спине отверстие, в которое прошла бы ее голова. Девушка сложилась, вялая и обмякшая, как брошенная одежда, и упала на грязную лесную землю.

Из второго ствола Шон выстрелил в мау-мау, выскочившего из ближайшего шалаша. Выстрел из «гиббса» прозвучал как звон захлопнувшейся стальной двери, и с разорванной грудью человека отбросило назад в шалаш.

Еще два патрона Шон держал пальцами левой руки; он открыл казенник, стреляные гильзы вылетели у него над плечом, он одним движением вложил новые патроны и закрыл ружье.

Теперь звучали выстрелы из «брена» и «стерлинга». Вспышки были яркие и красивые, как волшебные огоньки, они сверкали и искрились, пули свистели между листьями – «тиу, тиу, тиу» – и, резко срикошетив, отлетали в лес.

Шон выстрелил снова, и пуля из «гиббса» свалила еще одну обнаженную фигуру, швырнув на землю, словно налетевший паровоз. Шон снова выстрелил, на этот раз навскидку, но мау-мау в этот момент отпрыгнул. Пуля попала ему в плечо и оторвала руку, так что та повисла обрывками плоти, когда мау-мау разворачивался. Громыхнул «стерлинг» Реймонда и свалил его.

Шон перезарядил «гиббс» и выстрелил направо и налево, каждым выстрелом убивая наповал. К тому времени как он зарядил оружие снова, лагерь окутала тишина, «брен» и «стерлинг» замолчали.

Ничто не двигалось. Все трое были прирожденными стрелками и стреляли почти в упор. Шон ждал целых пять минут. Только дурак сразу кидается к добыче, какой бы мертвой она ни казалась. Потом он осторожно поднялся на колени, прижимая ружье к груди.

Последний мау-мау не выдержал. Он притворялся мертвым в дальнем убежище и правильно рассчитал, когда охотники расслабятся и начнут двигаться. Мелькнув, как черный кролик, он метнулся в заросли бамбука на дальней стороне поляны. «Брен» Алистера был закрыт стеной ближайшего шалаша; тем не менее Алистер выстрелил, и пуля прошила пустой шалаш. У Рея на речном берегу положение для выстрела было лучше, но он запоздал на долю секунды: холод пробудил лихорадку в его крови, и его руки дрожали. Бамбук поглотил легкие девятимиллиметровые пули, словно Рей стрелял в стог сена.

Первые десять шагов бегущего мау-мау закрывала от Шона стена ближайшего шалаша, потом, когда мау-мау нырнул в бамбук, Шон лишь на мгновение увидел его силуэт, но он уже поворачивал короткий двойной ствол, словно бегло стрелял по летящему франколину. И хотя больше не видел добычу в густых зарослях, продолжал поворачивать оружие по линии бега, инстинктивно ведя его. «Гиббс» гневно взревел, алое пламя вырвалось из его дула.

Тяжелая пуля ушла в чащобу бамбука, и Матату рядом с Шоном радостно закричал: « Piga!– Попал!» Он услышал, как пуля вошла в живую плоть.

– Возьми кровавый след! – приказал Шон, и маленький ндоробо пробежал через поляну. Но в этом не было необходимости: мау-мау лежал там, где упал. Пуля пробила листву и ветви, ни на дюйм не отклонившись от траектории.

В лагерь, держа оружие наизготовку, вошли Алистер и Рей и принялись осматривать тела. Одна из женщин мау-мау еще дышала, хотя на ее губах пузырилась кровь, и Рей добил ее из своего Стэна выстрелом в висок.

– Убедись, что никто не ушел, – приказал Шон Матату на суахили.

Маленький ндоробо быстро обошел лагерь по кругу в поисках уходящего следа и вернулся, улыбаясь.