Майкл никогда еще не слышал выстрелов из ручных пулеметов и поэтому не узнал их, но в детстве во время сафари, куда отец взял его с братьями, он слышал, как пуля ударяет в живую плоть.

Перепутать с другим этот звук, похожий на хлопки выбивалки по пыльному ковру, было невозможно. Но он не мог в это поверить, пока не увидел полицейских на крышах машин. Несмотря на свой ужас, он заметил, как дрожит их оружие, выбрасывая пули за мгновение до того, как долетит звук выстрела.

Первые же выстрелы заставили толпу дрогнуть и обратили ее в бегство. Люди разбегались во все стороны, как по воде идут круги, они бежали обратно мимо того места, где стоял Майкл, и, как ни невероятно, некоторые смеялись, словно не сознавали, что происходит, словно это была какая-то глупая игра.

Перед разбитыми воротами густо лежали тела, почти все лицом вниз, головами в том направлении, куда люди бежали, перед тем как упали. Но были и другие, лежавшие дальше, а автоматы продолжали греметь, люди рядом с Майклом падали, а пространство вокруг участка очистилось, так что сквозь пыль он видел за провисшей оградой полицейских в мундирах. Некоторые перезаряжали автоматы, другие еще стреляли.

Майкл слышал свист пуль, летящих мимо головы, но был слишком потрясен и зачарован, чтобы нагнуться или даже просто увернуться.

В двадцати шагах от него бежала молодая пара. Он узнал двоих, возглавлявших процессию: высокого привлекательного парня и красивую круглолицую девушку. Они по-прежнему держались за руки, парень тащил девушку за собой, но когда они пробегали мимо Майкла, девушка вырвалась и бросилась в сторону, туда, где стоял ошеломленный, почти закрытый телами ребенок.

Девушка наклонилась, чтобы подхватить ребенка, и в этот миг ее настигла пуля. Ее отшвырнуло назад, как будто она до предела натянула невидимый поводок, но она еще несколько секунд стояла. Майкл увидел, как пули вышли у нее из спины возле нижних ребер. На кратчайшее мгновение они поднимали бугорками ткань ее блузки, а потом вылетали в потоках крови и плоти.

Девушка развернулась и начала падать. Когда она повернулась, Майкл увидел у нее на груди две входные раны, темные пятна на белой ткани. Девушка опустилась на колени.

Ее спутник подбежал и попытался поддержать ее, но она выскользнула у него из рук и упала ничком. Парень опустился рядом и поднял ее на руки; Майкл увидел его лицо. Он никогда не видел такого опустошения и страдания на лице человека.

Рейли держал Амелию на руках. Голова ее, как у спящего ребенка, легла ему на плечо, он чувствовал, как ее кровь пропитывает его одежду; горячая, точно пролитый кофе, она пахла сладко и мучительно.

Рейли сунул руку в карман и отыскал носовой платок. Осторожно вытер пыль со щек девушки и из углов рта, потому что Амелия упала лицом на землю.

Он негромко умолял:

– Проснись, моя маленькая луна. Дай услышать твой сладкий голос…

Глаза ее были открыты, и он слегка повернул ее голову, чтобы заглянуть в них.

– Это я, Амелия, Рейли… ты видишь меня?

Но раскрытые глаза девушки быстро затягивались молочной пленкой, гасившей темную красоту.

Он сильнее прижал Амелию к себе, притиснул несопротивляющуюся голову к груди, начал баюкать, как ребенка, и одновременно посмотрел на поле.

Вокруг, как перезрелые плоды, упавшие с ветвей, валялись тела. Некоторые шевелились, поднималась рука, разжимался кулак; мимо Рейли прополз старик, волоча за собой искалеченную ногу.

Через поваленные ворота выходили полицейские. Они ошеломленно и неуверенно ходили по полю, по-прежнему держа в руках разряженное оружие, на мгновение останавливались, нагибались к телам, потом шли дальше.

Один из них подошел. Рейли узнал светловолосого капитана, схватившего его у ворот. Тот потерял головной убор, на мундире не было верхней пуговицы. Коротко подстриженные волосы потемнели от пота, капли пота выступили на лбу, бледном, как из воска. Белый остановился в нескольких шагах и посмотрел на Рейли. Хотя волосы на голове у него были светлые, но брови – густые и темные, а глаза желтые, как у леопарда. Рейли знал, как белый заработал это прозвище. Светлые глаза были обведены темными кругами усталости и ужаса, похожими на старые кровоподтеки, а губы пересохли и потрескались.

Они смотрели друг на друга: черный на коленях в пыли, с мертвой женщиной на руках, и белый в мундире, с разряженным автоматом.

– Я не хотел… – сказал Лотар Деларей, и его хриплый голос дрогнул. – Мне жаль.

Рейли ничего не ответил, никак не показал, что слышал или понял, и Лотар отвернулся и пошел обратно, пробираясь между мертвыми и ранеными, назад за сетчатую ограду.

Кровь на одежде Рейли начала остывать. Когда он снова коснулся щеки Амелии, тепло уходило и из нее. Он мягко закрыл ей глаза и расстегнул блузку. Кровь из двух входных пулевых отверстий почти не шла. Раны зияли сразу под заостренными девственными грудями, маленькие темные отверстия в гладкой янтарной коже, всего в нескольких дюймах одно от другого. Рейли вставил пальцы в эти кровавые отверстия и почувствовал остаток тепла ее плоти.

– Вложив пальцы в твою мертвую плоть, – прошептал Рейли. – Вложив пальцы моей правой руки в твои раны, клянусь, любовь моя: ты будешь отмщена. Клянусь в этом нашей любовью, моей жизнью и твоей смертью – ты будешь отмщена.

В дни тревоги и смятения, последовавшие за бойней в Шарпвилле, Фервурд и его министр внутренних дел действовали решительно и жестко.

Почти во всех областях Южной Африки было объявлено чрезвычайное положение. И АНК, и ПАК были запрещены, а те их члены, кого подозревали в подстрекательстве и запугивании, были арестованы и по законам чрезвычайного положения содержались в заключении. По некоторым оценкам, число задержанных достигло восемнадцати тысяч.

В начале апреля на общем заседании правительства, созванном для обсуждения чрезвычайного положения, Шаса рискнул своим политическим будущим, обратившись к Фервурду с предложением отменить систему пропусков. Он тщательно подготовил свою речь, а искренняя тревога и сознание важности проблемы сделало его еще более красноречивым, чем обычно. Говоря, он чувствовал, что постепенно заручается поддержкой некоторых других старших членов кабинета.

– Одним ударом мы уничтожим главную причину недовольства черных и лишим революционных агитаторов их самого ценного оружия, – указывал он.

Три старших министра вслед за ним выступили в поддержку отмены пропусков, но Фервурд во главе длинного стола зло смотрел на них, с каждой минутой сердясь все более, и наконец вскочил на ноги:

– Эта идея категорически не подлежит обсуждению. Пропуска существуют с единственной целью – контролировать проникновение черных в городские районы.

За несколько минут он безжалостно разгромил внесенное предложение и ясно дал понять, что поддержка этой идеи станет политическим самоубийством для любого члена правительства, каким бы старейшим он ни был.

В течение нескольких дней сам доктор Хендрик Фервурд балансировал на краю пропасти. Он посетил Йоханнесбург, чтобы открыть «Рэнд истер шоу» [300]. Он произнес пространную речь перед аудиторией самого большой в стране сельскохозяйственной и промышленной ярмарки, а когда садился на место под гром аплодисментов, белый человек невзрачной наружности прошел между рядами сидений, на виду у всех поднял пистолет и дважды выстрелил доктору Фервурду в голову.

С залитым кровью лицом Фервурд упал. Охрана схватила стрелявшего. Обе пули, выпущенные в упор, пробили череп премьер-министра, но невероятное упорство и воля к жизни, а также превосходная медицинская помощь спасли его.

Менее чем через месяц он выписался из больницы и снова приступил к исполнению обязанностей главы государства. Покушение, казалось, было совершено без мотива или причины, убийцу признали невменяемым и поместили в лечебницу для душевнобольных. К тому времени как доктор Фервурд полностью оправился, спокойствие в стране в целом было восстановлено и полиция Манфреда Деларея повсюду полностью контролировала положение.