Из второй машины вышла пара средних лет, и толпа восторженно приветствовала ее. Мужчина был высокий, щегольски одетый, с военной выправкой. Лицо его загорело, а глаза привыкли смотреть вдаль, как у того, кто много времени проводит вне дома. Он подкрутил усы и взял под руку жену. Она была почти с него ростом, еще более стройная, и, несмотря на седые прядки в волосах, по-прежнему необычайно красивая.

Им навстречу вышел Сангане Динизулу.

– Я вижу тебя, Джамела!

Его достоинство слегка пострадало от широкой, счастливой приветственной улыбки. Полковник Марк Андерс ответил ему на чистом зулусском:

– Я вижу тебя, старик. – Он использовал слово, выражающее большое уважение. – Пусть твой скот и твои жены жиреют и остаются гладкими.

Сангане повернулся к его жене Буре, дочери старого генерала Шона Кортни.

– Я вижу тебя, нкозикази, ты оказываешь честь моему краалю.

Между двумя семьями существовала прочная, как сталь, связь. Она восходила к прошлому столетию и была тысячекратно проверена.

– О Сангане, я так рада сегодня за тебя – и за Викторию.

Буря оставила мужа, быстро подошла к Виктории и обняла ее.

– Желаю тебе радости и множества отличных сыновей, Вики, – сказала она, и Виктория ответила:

– Я так обязана тебе и твоей семье, нкозикази, что никогда не смогу расплатиться.

– Даже не пытайся, – с деланной строгостью сказала Буря. – Я чувствую себя так, словно замуж выходит моя родная дочь. Познакомь нас с мужем, Вики.

К ним подошел Мозес Гама. Когда Буря поздоровалась с ним по-зулусски, он серьезно ответил по-английски:

– Здравствуйте, миссис Андерс. Виктория часто говорила о вас и вашей семье.

Он наконец повернулся к Марку Андерсу и протянул правую руку.

– Как поживаете, полковник? – спросил он и сухо усмехнулся, заметив, что белый на мгновение заколебался, прежде чем пожать ему руку. Здороваться так через барьер цвета кожи очень необычно. Беглое владение зулусским языком и претензия на сочувствие народу зулусов не обманули Мозеса, он узнал этот тип.

Полковник Марк Андерс – анахронизм, сын эпохи английской королевы Виктории, солдат, сражавшийся в двух мировых войнах, хранитель национального парка «Врата Чаки», который спас своей одержимостью и целеустремленностью от браконьеров и разрушителей природы и превратил в одно из наиболее известных святилищ дикой африканской жизни. Он любил диких африканских зверей отеческой любовью, защищал их, ухаживал за ними, и его отношение к черным племенам, в особенности к зулусам, было почти таким же отцовским и покровительственным. Он был смертельным врагом Мозеса Гамы по определению, и, глядя друг другу в глаза, оба осознали это.

– Я слышал далекий рев льва, – сказал Марк Андерс по-зулусски. – Теперь я встретил зверя лицом к лицу.

– Я тоже слышал о вас, полковник, – вежливо ответил Мозес по-английски.

– Виктория – нежное дитя, – Марк Андерс упорно держался зулусского. – Мы все надеемся, что она не усвоит ваши яростные привычки.

– Она будет послушной женой, – сказал по-английски Мозес. – Я уверен: она сделает все, о чем я ни попрошу.

Буря, следившая за этим разговором, почувствовала внутреннюю враждебность мужчин и спокойно вмешалась.

– Если вы готовы, Мозес, можно отправляться в Тенис-крааль на венчание.

Виктория и ее мать настояли на том, чтобы традиционный племенной брачный обряд был подкреплен христианской церемонией. Сангане и большинство гостей, язычники, которые поклонялись предкам, остались в краале, а небольшая свадебная свита разместилась в двух автомобилях.

Тенис-крааль – дом леди Анны, родовое гнездо семьи Кортни – стоял у Ледибургского откоса среди обширных лужаек и рощ пальм, бугенвиллей и деревьев «гордость Индии». В этом большом старом здании сочетались различные архитектурные стили, за его садами тянулись бесконечные плантации сахарного тростника, качавшегося на ветру, как океанские волны. В доме невеста, жених и их сопровождающие сменили бусы и перья на более соответствующую предстоящей церемонии одежду, а леди Анна с близкими тем временем пошли в павильон, установленный на лужайке перед домом, чтобы поздороваться с англиканским священником.

Когда полчаса спустя жених и его сопровождающие вышли на лужайку, они были в темных костюмах-двойках, а старший брат Виктории, который всего несколько часов назад прыгал, плясал и вертел убранной перьями головой в giya, теперь надел галстук ассоциации юристов, завязанный безупречным виндзорским узлом, и темные очки-консервы от яркого блеска белых стен Тенис-крааля. Пока все ждали невесту, он оживленно болтал с членами семьи Кортни.

Мать Виктории надела старый кафтан леди Анны, потому что женщины были одинакового сложения, и уже пробовала еду, выложенную на длинном столе под навесом. Полковник Марк Андерс и англиканский священник стояли чуть в стороне от основной группы; люди одного поколения, они находили эту церемонию неестественной и тревожащей. От Бури потребовалось все ее умение убеждать, чтобы уговорить священника обвечать эту пару, и он согласился при условии, что церемония не будет проходить в его церкви, где консервативная паства может счесть это оскорблением.

– Будь я проклят, если в старину, когда все знали свое место и не пытались подладиться под тех, кто выше их, не было лучше, – проворчал Марк Андерс, и священник кивнул.

– Нет смысла напрашиваться на неприятности…

Он замолчал, потому что на широкую веранду вышла Виктория. Буря Андерс помогла ей выбрать длинное белое атласное платье с венком из крошечных красных чайных роз, удерживающим на лбу длинную фату. Контраст красного и белого на фоне темной блестящей кожи поражал, а радость невесты оказалась заразительной. Даже Марк Андерс ненадолго забыл о своих дурных предчувствиях, когда леди Анна заиграла на пианино свадебный марш.

Семья Виктории в краале ее отца построила великолепную новую хижину для брачной ночи. Братья и сводные братья невесты нарезали ветвей акации, установили центральный столб и сплели улей. Потом ее мать, сестры и сводные сестры занялись женской работой: плели травяные циновки и укладывали их на основу из ветвей акции, пока не получилась гладкая и симметричная структура. Стебли травы блестели, как полированная медь.

Все в хижине было новым, от котла на трех ножках до лампы, одеял и великолепного каросса из шкур даманов и обезьян – это был дар сестер Виктории, они сами выделали шкуры, вышили их и превратили каросс в настоящее произведение искусства.

Виктория одна трудилась у главного кухонного костра, готовила в первый раз еду для мужа и прислушивалась к смеху гостей за стенами в ночи. Пиво из проса слабое, но женщины наварили его сотни галлонов, а гости пьют с самого утра.

Она услышала, как к хижине приближается компания жениха. Слышалось пение, громкие советы, подбадривающие возгласы и откровенные призывы к исполнению супружеского долга. Затем в хижину вошел Мозес Гама. Он выпрямился и стоял, нависая над ней, едва не касаясь головой свода. Голоса его спутников стали удаляться и стихли.

Не разгибаясь, Виктория обернулась и посмотрела на него. Она сбросила европейское платье и в последний раз надела вышитую бусами юбочку девственницы. В мягком красноватом свете костра ее обнаженный торс казался покрытым темной патиной старинного янтаря.

– Ты прекрасна, – сказал Мозес: она была воплощением женственности нгуни. Он подошел к ней, взял за руки и поднял.

– Я приготовила тебе еду, – хрипло прошептала она.

– Потом, – ответил он.

Он отвел ее к кароссу. Девушка покорно стояла, пока он развязывал и снимал с нее передник. Потом уложил Викторию на груду мягких мехов.

Девочкой Виктория играла с мальчиками в тростниках у источника и в траве открытого вельда, куда с другими девочками ходила собирать дрова, а рядом пастухи пасли стада. Они касались друг друга, исследовали, терли, играли, до самого запретного акта – проникновения, и племенные обычаи разрешали эти игры, взрослые смотрели на них с улыбкой. Но все это не подготовило ее к силе и мастерству этого мужчины, к его величию. Он глубоко проник в ее тело и коснулся самой души, так что позже ночью она прижалась к нему и прошептала: