«Красивая кобылка», – подумал он и решил проехаться на ней, как только Дафф отправит ее пастись. Она осознала свою наготу и то, как откровенно оценивает ее Шон. И попыталась прикрыться руками, слишком маленькими для такой задачи. Шон взял с кровати халат Даффа и протянул ей.

– Иди в ванную, милая, мне нужно поговорить с мистером Чарливудом.

Набросив халат, она обрела сознание собственного достоинства и строго ответила:

– Но у меня нет никакой одежды, мистер Кортни.

– Никогда бы не догадался, – учтиво сказал Шон.

– Это нехорошо.

– Ты слишком скромна. А теперь уходи, будь паинькой.

Беззаботно мотнув головой, девушка исчезла в ванной, и Шон переключился на Даффа. Во время разговора Шона с девушкой Дафф мрачно цеплялся за остатки сна, но ему пришлось проснуться, когда Шон хлопнул его по спине сложенной газетой. Дафф высунул голову из-под одеяла, как черепаха из-под панциря. Шон протянул ему газету и сел на край кровати. Он смотрел, как лицо Даффа постепенно начинает кривиться от смеха, потом сказал:

– Тебе надо отправиться в редакцию и покричать на него, чтобы укрепить подозрения. А я пойду на «Глубокую Канди» и закрою все нижние уровни. Встретимся на бирже на открытии торгов, и не забудь стереть с лица эту ухмылку, когда выйдешь в город. Попробуй выглядеть утомленным. Впрочем, сейчас тебе это нетрудно.

Когда Шон приехал на биржу, снаружи уже собралась толпа. Мбежане направил ландо прямо на нее, и толпа расступилась, давая проход. Шон смотрел прямо перед собой, не отвечая на летящие со всех сторон вопросы. Мбежане остановил экипаж у главного входа в здание, и четверо констеблей сдерживали толпу, пока Шон не прошел по тротуару в двойные двери. Дафф уже был там – он стоял в центре группы возбужденных членов биржи и брокеров. Увидев Шона, он бешено замахал ему рукой над головами окружающих. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь их внимание, и они устремились к Шону и окружили его, разгоряченные, с сердитыми лицами. Кто-то схватил его за лацканы, шляпа сползла Шону на глаза, одна из пуговиц оторвалась.

– Это правда? – закричал этот человек, брызгая слюной в лицо Шону. – Мы имеем право знать!

Шон с размаху ударил его по голове тростью и отбросил на руки окружающих.

– Назад, ублюдки! – закричал он, угрожая тростью. Толпа расступилась, и он остался один, сердито глядя на всех и по-прежнему замахиваясь палкой. – Позже я сделаю заявление. А до тех пор держите себя в руках.

Он поправил шляпу, оторвал нитку, оставшуюся от исчезнувшей пуговицы, и подошел к Даффу. Уголки губ Даффа начали кривиться в усмешке, и Шон взглядом предупредил его. С мрачными лицами они прошли в помещение для членов правления.

– Как прошло? – шепотом спросил Дафф.

– Лучше не бывает. – Шон сохранял встревоженное выражение лица. – Я поставил на четырнадцатом уровне вооруженную охрану. Когда толпа узнает об этом, у них пена пойдет изо рта, ей-богу.

– Когда будешь делать заявление, оно должно быть проникнуто бодростью и уверенностью, – сказал Дафф. – Если так пойдет и дальше, цены упадут до тридцати пяти шиллингов через час после открытия.

За пять минут до открытия торгов Шон из ложи президента биржи обратился к собравшимся с заявлением. Дафф слушал его с растущим восхищением. Сердечные заверения Шона и его многочисленные отступления внушили отчаяние самым закоренелым оптимистам. Шон завершил свою речь и вышел из ложи при мрачном отсутствии аплодисментов. Прозвенел колокол – брокеры стояли в одиночку или небольшими растерянными группами. Было сделано первое пробное предложение:

– Продаю акции СРК.

Но никто не торопился покупать.

Десять минут спустя акции продавали по восемьдесят пять шиллингов, на шесть шиллингов меньше, чем при закрытии торгов накануне. Дафф наклонился к Шону.

– Начнем продавать свои акции, чтобы подтолкнуть дело, иначе они все так и будут выжидать.

– Хорошо, – кивнул Шон, – позже купим их за четверть цены. Только подожди новостей с «Глубокой Канди».

Весть пришла около десяти и вызвала очень острый отклик. Акции СРК сразу упали до шестидесяти шиллингов. Но здесь цена остановилась, чуть колеблясь в приступах то отчаяния, то надежды.

– Надо продавать, – сказал Дафф, – им не хватает толчка. Их нужно подтолкнуть, иначе цена застрянет.

Шон чувствовал, как дрожат руки; он сунул их в карманы и сжал кулаки. По Даффу тоже были видны следы напряжения – его щека нервно дергалась, глаза ввалились.

– Это игра по-крупному. Не нужно переигрывать: продадим тридцать тысяч акций.

Под тяжестью этой продажи цена опустилась до сорока пяти шиллингов и снова застыла. До перемен ставки оставалось еще около часа, и Шон чувствовал, что все его тело цепенеет от напряжения. Из-под мышек струйками бежал холодный пот.

– Продайте еще тридцать тысяч, – приказал он своему брокеру, и собственный голос даже ему самому показался хриплым. Он примял окурок сигары в пепельнице, стоявшей у кресла; пепельница уже была полна. Теперь им с Даффи не нужно было притворяться встревоженными. Цена упала до сорока шиллингов, и продажа еще шестидесяти тысяч их акций продвинула ее вниз всего на несколько шиллингов.

– Кто-то покупает, – тревожно сказал Шон.

– Похоже на то, – согласился Дафф. – Готов биться об заклад, что это проклятый грек Эффивулос. Придется продавать еще, пусть набьет брюхо. Тогда цена упадет.

К смене ставок Дафф и Шон продали три четверти принадлежавших им акций СРК, но цена акций упорно держалась на тридцати семи шиллингах шести пенсах. Мучительно близко к волшебному числу, которое выбросит на рынок поток акций Градски, но скоро у них не будет акций, чтобы заставить цену опуститься еще на два с половиной шиллинга.

Торги закрылись. Шон и Дафф опустошенно сидели в креслах, потрясенные и вымотанные, как боксеры в конце пятнадцатого раунда. Гостиная медленно опустела, но они не двинулись с места. Шон наклонился и положил руку на плечо Даффу.

– Все будет в порядке, – сказал он. – Завтра все будет в порядке.

Они смотрели друг на друга, каждый черпал в другом силы. Наконец они улыбнулись. Шон встал.

– Пошли. Пора домой.

Шон лег спать рано. Хотя он чувствовал себя совершенно обессиленным, сон долго не шел к нему. А когда пришел, это была путаница видений с частыми возвращениями к бодрствованию. Почти с облегчением Шон увидел за окнами серый свет – рассвет освобождал его от бесполезного отдыха. За завтраком он выпил чашку кофе – и не одолел тарелку бекона с яйцами: желудок уже сжался в ожидании предстоящего дня. Дафф тоже был напряжен и выглядел усталым; за завтраком они почти не разговаривали, а в карете, в которой Мбежане вез их к бирже, вообще молчали.

Снаружи у биржи опять ждала толпа. Шон и Дафф пробились через нее и вошли в здание; они заняли свои места в гостиной, и Шон оглядел лица биржевиков. На каждом он видел следы тревоги, те же темные круги под глазами, у всех резкие, рывками, движения. Он видел, как широко зевнул Джок Хейнс, и сам не удержался; прикрывая рот рукой, он заметил, что она дрожит. Тогда он стиснул подлокотник и уже не отпускал его.

В гостиной Бонзо Барнс перехватил взгляд Шона и сразу отвернулся, потом широко зевнул. Это напряжение. В будущем Шону предстояло увидеть такую же зевоту у людей перед рассветом, который бросит их на ружья буров. Дафф наклонился к нему и прервал его размышления.

– Как только начнутся торги, будем продавать. Попробуем вызвать панику. Согласен?

– Внезапная смерть, – кивнул Шон. Второго такого тревожного утра он не выдержит. – Мы можем продавать по тридцать два шиллинга шесть пенсов? – спросил он.

Дафф улыбнулся.

– Этого нельзя делать, слишком очевидно; надо продавать по самой высокой цене, какую предложат, и ждать, пока цена не упадет сама.

– Допустим, ты прав; но нам все равно придется выбросить на рынок остаток наших акций, как только начнутся торги.

– Думаю, после этого цена не удержится, – кивнул Дафф.