Х’ани поняла вопрос, но не стала ничего объяснять. Она просто окликнула девушку, и они вдвоем встали за О’ва.

О’ва возвысил голос.

— Дух Луны, освети нам ночь, чтобы мы видели дорогу. — Он говорил хриплым фальцетом, который особенно нравится духам. — Дух Великого Солнца, спи хорошо, а проснувшись утром, не сердись на нас, пусть твой гнев не сожжет нас в поющих песках. Когда мы благополучно доберемся до цедильных источников, мы отблагодарим тебя танцами и песнями.

Он закончил короткий танец, подпрыгнув и топнув маленькой, как у ребенка, ногой. Этого пока было достаточно — небольшой аванс, остальное будет выплачено позже, если духи выполнят свою часть договора.

— Пойдем, старая бабушка, — сказал он. — Следи, чтобы Нэм Дитя всегда была рядом с тобой и не отставала. Ты знаешь, что мы не сможем вернуться и искать ее, если она отстанет.

Когда светлый шар луны поднялся над горизонтом и покатил по звездным небесам, О’ва знакомой быстрой трусцой, чуть покачиваясь на ходу, начал свой бег вверх по откосу берега к началу долины.

Странно было идти ночью: пустыня выглядела по-новому, загадочно, дюны в пятнах лунного света и пурпурных теней казались выше и ближе, долины между ними превратились в каньоны тишины. А над головой расстилался звездный полог; Млечный Путь и Луна казались Сантэн невероятно яркими и близкими. У нее возникла иллюзия, что стоит только поднять руку — и она сорвет звезду, как спелый плод с куста.

Шум океана стоял в ушах еще очень долго после того, как тот скрылся из глаз, а мягкий шелест сыпучего песка под ногами походил на эхо ласкавшего желтый берег прибоя, и воздух охлаждало дыхание зеленых вод.

Почти половину времени, какое понадобилось луне, чтобы достичь зенита, они шли по долине меж дюнами, и внезапно Сантэн угодила в самое пекло. После охлажденного океаном воздуха она словно наткнулась на сплошную преграду. Девушка удивленно ахнула, и Х’ани, не останавливаясь, сказала:

— Начинается.

Но этот участок они миновали быстро, и по контрасту воздух за ним показался таким холодным, что Сантэн задрожала и плотнее завернулась в плащ.

Долина повернула. Когда они обогнули гигантскую дюну, на которой кровоподтеками темнели лунные тени, пустыня снова дохнула на них.

— Держись ближе, Нэм Дитя.

Но жар был таким вязким и тяжелым, что Сантэн показалось, будто она идет в потоке лавы. В полночной пустыне было жарче, чем в котельной их дома в Морт-Омме, где печь топили дубовыми дровами. Когда девушка вобрала этот жар в легкие, ей показалось, что он ворвался в тело как разрушитель и с каждым выдохом, словно вор, утягивал всю питавшую организм влагу.

Они остановились всего раз, совсем ненадолго, сделать по глотку воды из бутылок. И О’ва и Х’ани внимательно смотрели, как Сантэн подносит бутылку к губам, но ни один не стал ее одергивать.

Когда небо начало светлеть, О’ва пошел чуть медленнее и раз или два останавливался, внимательно разглядывая долину. Он явно выбирал место, где можно будет провести день. Когда они остановились, то оказались под защитой крутой стены дюны.

Топлива для костра не было, и Х’ани протянула Сантэн кусок высушенной на солнце рыбы, завернутый в водоросли, но девушка слишком устала и перегрелась, чтобы есть; к тому же она боялась, что еда усилит ее жажду в грядущий день. Она выпила свою порцию воды из бутылки, встала и устало отошла в сторонку. Однако как только она присела, Х’ани резко вскрикнула и кинулась к ней.

— Нет! — повторяла она. Сантэн смутилась, пришла в замешательство, но старуха порылась в сумке и извлекла оттуда сухую тыкву, которой пользовалась как чашкой и половником.

— Сюда…

Она протянула тыкву Сантэн. Та не поняла. Х’ани раздраженно отобрала у нее тыкву и, держа между ногами, помочилась в нее.

— Делай так.

И она вернула тыкву Сантэн.

— Не могу, Х’ани, не могу на глазах у всех, — взмолилась Сантэн.

— О’ва, иди сюда, — позвала Х’ани. — Покажи ребенку.

Старик подошел и шумно подкрепил демонстрацию Х’ани.

Несмотря на смущение, Сантэн не могла не почувствовать зависть. «Насколько ему удобней!»

— Теперь ты!

Х’ани снова протянула ей тыкву, и Сантэн капитулировала. Она скромно отвернулась и под громкое подбадривание обоих стариков добавила свой звонкий ручеек в общую тыкву. Х’ани с торжеством унесла ее.

— Быстрей, Нэм Дитя, — позвала она. — Скоро придет солнце.

И она показала Сантэн, как выкопать в песке неглубокую ямку и лечь в нее. В склон дюны на противоположной стороне долины ударило солнце, и его жар отразился, как от зеркала из полированной бронзы. Все легли в свои ямки в узкой тени.

Солнце поднималось все выше, и тень дюны сокращалась. Жара усиливалась, очень скоро все вокруг превратилось в мираж, за серебристой дымкой которого дюны словно бы затанцевали. А потом запели пески. Воздух наполнился низким, вибрирующим звуком, как будто пустыня стала резонатором для невидимого гигантского струнного оркестра. Звук то поднимался, то падал, замирая где-то вдалеке, и все начиналось сначала.

— Пески поют, — негромко сказала Х’ани, и Сантэн ее поняла.

Она лежала, прижавшись ухом к земле, и слушала удивительную музыку пустыни.

Жара продолжала усиливаться, и, следуя примеру бушменов, Сантэн накрыла голову брезентом и лежала неподвижно. Было слишком жарко, чтобы спать, со звуками моря накатывались плотные горячие волны, и она впала в полузабытье.

Солнце двигалось к зениту, становилось все жарче, тени таяли, никакого облегчения не было, некуда было спрятаться от этого безжалостного хлыста. Сантэн дышала тяжело, как искалеченное животное, и каждый короткий мелкий вдох опалял горло и сжигал силы организма.

«Хуже быть не может, — говорила она себе. — Сейчас это закончится, и скоро станет прохладней».

Но она ошибалась. Зной все усиливался, пустыня сипела и дрожала, как раненый зверь, и Сантэн боялась открыть глаза, чтобы не сжечь их.

Тут она услышала, что старая женщина задвигалась. Чуть повернув голову, она увидела, что та тщательно смешивает песок с мочой из тыквы. Подойдя к Сантэн, Х’ани стала обкладывать ее горячую кожу влажным песком.

Почувствовав прохладное прикосновение, Сантэн ахнула от облегчения, а Х’ани, не давая песку высохнуть, насыпала поверх него слой сухого песка, так что Сантэн оказалась погребенной под ним, с головой, укрытой брезентом.

— Спасибо, Х’ани, — прошептала Сантэн, а женщина пошла укрывать мужа.

Благодаря этому слою влажного песка и защитному сухому слою над ним Сантэн выдержала самые жаркие дневные часы, а потом щекой почувствовала по-африкански внезапное изменение температуры. Ослепительно-белый солнечный свет больше не бил в глаза, а мягко растекался по лицу.

С приходом ночи они встали со своих песчаных постелей и стряхнули песок. Почти с религиозным благоговением напились, но Сантэн снова не смогла проглотить ни кусочка. Потом О’ва повел их дальше.

Ночное путешествие теперь не удивляло и не восхищало Сантэн, светила в небесах больше не казались ей чудом, на которое взираешь с благоговейным трепетом, а были просто своеобразными инструментами, помогавшими отмечать нестерпимо долгий ход часов.

Изменилась и поверхность под ногами — сыпучий песок сменила твердая, спрессованная слюдяная поверхность, из которой торчали тускло блестевшие кристаллы, похожие на цветы, — «розы пустыни» с острыми, как бритва, краями; они легко разрезали парусиновые сандалии, и Сантэн без конца приходилось замедлять шаг, чтобы прилаживать их заново. А когда слюдяная пустошь осталась позади и они взобрались на гребень невысокой песчаной насыпи, то увидели расстилавшуюся впереди новую просторную впадину.

О’ва ни разу не проявил ни малейших колебаний.

Сантэн понимала, что эти песчаные горы передвигаются под действием ветра, бесконечно меняют форму, вечно остаются неизведанным бездорожьем. Тем не менее маленький человек шел по ним, как опытный штурман преодолевает океанские просторы.