Она очень хочет помочь в его исследованиях, пусть только даст ей знать, какие именно сведения ему нужны. У нее есть доступ ко всем правительственным и муниципальным архивам («и на этот раз я не возьму с вас плату»), ее старшая сестра работает в редакции «Ледибургского прожектора», и в ратуше есть прекрасная библиотека, где Марион хорошо знают и где она часто бывает. Пусть он только разрешит помочь!
С другой стороны, если у него есть фотография, она была бы рада получить напоминание о нем.
За полкроны Марк сфотографировался в студии под открытым небом на берегу океана — в новом костюме, в соломенной шляпе, надетой под щегольским углом, с озорной улыбкой на лице.
«Мой дорогой Марк, какой ты красивый! Я показывала фото всем подругам, и они мне завидуют».
У нее была некоторая нужная ему информация и будет еще.
В книжном магазине Адамса на Смит-стрит Марк приобрел толстый блокнот в кожаном переплете, три больших листа картона и подробную крупномасштабную карту Наталя и Зулуленда. Карту он приколол к стене своей комнаты, чтобы изучать ее лежа в постели.
На одном листе картона он изобразил генеалогическое древо Кортни, Паев и Петерсенов: эти три имени в документах, которые он видел в Ледибурге, связаны с покупкой Андерсленда.
На другом листе он начертил пирамиду, структуру компаний и холдингов, подконтрольных Ледибургскому фермерскому банку, на третьем — тем же манером все компании и собственность холдинга генерала Кортни «Лес и недвижимость Наталя, ЛТД».
На карте он старательно закрасил земельные владения обеих групп: красным — принадлежащие генералу Кортни, синим — те, что принадлежат его сыну Дирку Кортни.
Закрашивая синим неправильные очертания Андерсленда, примыкающие к южному берегу реки, он с новой решимостью постановил продолжить расследование. Закончив, Марк стряхнул с пальцев мел. Горькие морщины пролегли в углах его рта: его вера в то, что старик никогда не допустил бы ничего подобного, окрепла: чтобы получить эту землю, деда пришлось бы убить.
Гнев переполнял его, когда он раскрашивал участки карты или когда по вечерам лежал в постели, курил последнюю за день сигарету и изучал красные и синие владения Кортни. Он мрачно улыбался, думая о том, что сказал бы Фергюс Макдональд о таком богатстве в руках отца и сына, и записывая в толстый блокнот в кожаном переплете новые сведения, полученные за день.
Потом он выключал свет и долго лежал без сна, а когда засыпал, часто видел во сне Ворота Чаки, мощные утесы, охраняющие реку и дикую непроходимую местность за ними, в которой скрывается одинокая могила.
Могила, никак не обозначенная, заросшая буйной африканской растительностью или раскопанная гиенами и другими стервятниками.
* * *
Однажды, когда Марк, как обычно, коротал вечер в читальном зале библиотеки, он начал с относительно свежих номеров «Ледибургского прожектора» — с тех, что выходили сразу после его бегства из города, — и едва не пропустил несколько строк на внутренней полосе.
Вчера в методистской церкви на Пайн-стрит состоялась погребальная служба по мистеру Джекобу Генри Россоу.
Мистер Россоу, холостяк, работал в «Зулулендской сахарной компании, ЛТД». Погребальную службу посетил глава компании мистер Дирк Кортни, который произнес короткую, но трогательную речь, посвященную достоинствам покойного, вновь продемонстрировав заботу о самых заурядных работниках своих многочисленных предприятий. Величие проявляется и в малом.
Дата точно соответствовала бегству Марка из долины. Покойный мог быть среди тех, кто на него охотился… может, это тот, кто схватил его за поврежденную ногу, когда Марк висел на товарном вагоне? Если так, связь с Дирком Кортни самая прямая. Марк медленно сплетал веревку, но для петли ему нужна была голова.
Лишь в одном отношении он испытывал облегчение. Казалось, существует глубокая пропасть между отцом и сыном, между генералом Шоном Кортни и Дирком. Деятельность их компаний не пересекалась, ни в одном из советов директоров не было общих людей, каждая пирамида предприятий возвышалась отдельно и обособленно. Эта пропасть, похоже, простиралась за рамки деловых отношений, Марк не находил ни единого свидетельства контактов этих людей в социальном плане; в сущности, отец и сын враждовали, о чем свидетельствовала резкая перемена отношения «Ледибургского прожектора» к отцу сразу после того, как газету купил сын.
Однако Марк еще не был окончательно убежден во всем этом. Фергюс Макдональд не раз предупреждал его о вероломстве и хитрости хозяев, всех богатеев. «Они пойдут на все, лишь бы скрыть свою вину, Марк, нет такой подлости, на которую они не пошли бы, лишь бы скрыть, что на их руках кровь честных рабочих». Вероятно, Марку прежде всего нужно точно убедиться, что он охотится только на одного человека. Конечно, следующим шагом станет возвращение в Ледибург — надо спровоцировать новое нападение. Но на этот раз он будет готов, потому что знает, откуда ждать атаки. Он вспомнил, как они с Фергюсом Макдональдом использовали Катберта, манекен, чтобы заставить врага выдать себя; Марк невесело улыбнулся при мысли о том, что на этот раз роль Катберта придется исполнить ему самому. Он впервые испытывал страх, какого не знал даже во Франции перед выстрелом: сейчас перед ним был невероятно страшный и безжалостный враг, и время первого столкновения приближалось.
Его отвлекло еще одно большое письмо из Ледибурга, которое дало замечательный повод отложить непосредственные действия.
«Мой дражайший! У меня для тебя удивительная новость! Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Моя сестра с мужем уезжают в четырехдневный отпуск в Дурбан и пригласили меня поехать с ними. Мы приедем четырнадцатого и остановимся в „Морском отеле“ на набережной. Вот будет здорово!»
К удивлению Марка, письмо вызвало у него радость и нетерпеливое ожидание. Он сам не понимал, как привязался к этой расположенной к нему дружелюбной девушке, оставаясь вдали от нее. И снова удивился, когда встретился с ней. Сразу было заметно, что оба тщательно оделись ради такого случая, обращая внимание на ничтожнейшие мелочи; оба стеснялись и сдерживались под бдительным присмотром сестры Марион.
Они сидели на веранде отеля и чопорно пили чай, болтая о пустяках, а сестра незаметно наблюдала за ними поверх края своей чашки.
Марк сразу заметил, что Марион похудела (откуда ему было знать, что девушка едва не уморила себя голодом в предвидении этой встречи?), вдобавок она оказалась хорошенькой, гораздо красивее, чем на снимке и чем он помнил. Но еще важнее было ее теплое, откровенное восхищение. Большую часть жизни Марк был одинок, особенно в последние недели, в маленькой грязной комнате с тараканами.
И теперь он радовался встрече с Марион, как путник в снежную бурю радуется огню таверны.
Сестра поначалу серьезно отнеслась к своим обязанностям дуэньи, но она была всего на пять-шесть лет старше Марка и достаточно проницательна, чтобы заметить, какое влечение молодые люди испытывают друг к другу, и понять, что Марк вполне приличный молодой человек. К тому же она сама была молода, недавно вышла замуж и сочувствовала им.
— Я хотел бы покатать Марион. Мы отлучимся ненадолго?
Марион посмотрела на сестру печальными глазами умирающей газели:
— Пожалуйста, Лин.
«Кадиллак» был демонстрационной моделью, и Марк сам присмотрел за тем, чтобы два зулуса, работающие в «Наталь моторс», надраили его до блеска.
Он проехал до самого устья реки Умгени, а Марион, гордая и красивая, сидела рядом с ним.
Так хорошо Марк не чувствовал себя никогда в жизни: модно одетый, с золотом в кармане, в большом сверкающем автомобиле, рядом с красивой, восхищающейся им девушкой.
Восхищение — иначе отношение к нему Марион не опишешь. Она ни на мгновение не сводила с Марка глаз и вспыхивала всякий раз, как он смотрел на нее.
Она никогда и подумать не могла, что у нее будет такой красивый и умный кавалер. Даже в самых фантастических ее мечтах не было сверкающего «кадиллака» и романтического героя войны.
