Журналист, наверно, услышал что-то, но, похоже, ничего не понял и, бодро помахав плеткой, поехал дальше.

— Назад! Сейчас же назад! — заорал, срывая голос, Леон.

На сей раз Фэган расслышал и, остановив лошадь, повернулся к охотнику. Улыбка поблекла и растворилась. И в это миг из кустов кусака-сака вырвался, рыча от ярости, лев. Желтые глаза его горели, шерсть на загривке встала дыбом.

Лошадь заржала, закинула голову и вздыбилась. Нога у Фэгана выскочила из стремени, и журналист, чтобы не упасть, обхватил животное за шею. На короткой дистанции лев был быстрее лошади с всадником и легко их догнал. Последние несколько ярдов зверь преодолел в прыжке — длинные желтые лапы упали на круп несчастного животного, когти глубоко впились в плоть.

Взвившись от боли, лошадь попыталась вырваться и отчаянно взбрыкнула. Фэган вывалился из седла и грохнулся, как сброшенный с подводы мешок с углем, но нога зацепилась за стремя, и его поволокло по земле за обезумевшей кобылой и едва ли не под задними лапами вцепившегося в нее хищника. Копыта мелькали в дюймах от головы американца. Перебитая задняя лапа не позволяла льву как следует опереться, чтобы свалить лошадь. Взбитая копытами и лапами пыль крутилась в воздухе, мешая разглядеть происходящее, и Леон не решался стрелять из опасения попасть в репортера. Наконец кожаный ремень лопнул, не выдержав напряжения, и Фэган покатился по траве.

— Ко мне! Сюда! — крикнул Леон.

На сей раз журналист продемонстрировал удивительное проворство и, вскочив, заковылял в сторону от схватки со стальным стременем на ноге. Между тем лошадь все еще таскала льва по кругу, лягая противника обеими ногами, а лев, держась за нее передними лапами, пытался ухватить зубами прыгающий перед ним круп. В конце концов ей повезло: удар обеими копытами пришелся хищнику в грудь и оказался настолько сильным, что его отбросило назад. Лошадь, обливаясь хлещущей из глубоких ран кровью, бросилась в галоп. Лев кинулся было за ней, но тут его внимание привлек бегущий через просеку Фэган, и он повернул к новой цели. Репортер оглянулся и взвыл от страха.

— Ко мне! — крикнул Леон и побежал ему навстречу. Зверь был быстрее. Погоня заняла не больше пары секунд. — Ложись! Падай, я буду стрелять!

Повторять дважды не пришлось — парализованный страхом Фэган рухнул на землю точно подстреленный броненосец и свернулся в комочек, подтянув к животу колени, обхватив руками голову и крепко зажмурившись. Бледное, без кровинки, лицо напоминало маску смерти. Лев бросился на него молча, как и положено смерти, разинув пасть, оскалив клыки и вытянув шею, чтобы вцепиться в беззащитное тело.

Леон выстрелил, и пуля вошла хищнику в нижнюю челюсть. Белые осколки зубов вылетели как игральные кости из стакана. Продолжая движение, пуля прошила громадное тело по всей длине, от груди до ануса. Заключенная в ней сила отбросила зверя назад и перевернула, заставив совершить далеко не изящный кувырок. Перекатившись на лапы, он пусть и неуверенно, но поднялся. Голова свесилась, с разбитой челюсти капала кровь. Леон выстрелил из второго ствола, и пуля, сломав плечевую кость, разорвала сердце. Лев завалился набок, раскинув лапы и с уже закрытыми глазами. Изуродованные, окровавленные челюсти еще пытались поймать воздух.

В левой руке у Леона еще оставались два патрона. Он подбежал ближе. Приклад сам нашел плечо. Контрольный выстрел в сердце — целая задняя лапа дернулась в последней судороге и застыла.

— Спасибо за сотрудничество, мистер Фэган. Можете подняться, — вежливо сказал Леон.

Репортер разлепил веки и огляделся с таким видом, словно ожидал обнаружить себя под жемчужными сводами рая. Потом неуклюже поднялся. Белое, как маска актера из театра кабуки, лицо лоснилось от пота. Костюм испачкался в пыли и золе. На двадцатидолларовых бриджах от «Братьев Брук» расплывалось темное пятно, а когда он сделал первый, нерешительный шаг в направлении Леона, в сапогах предательски хлюпнуло.

Эндрю Фэган, эсквайр, доблестный представитель четвертой власти, дуайен американской «Ассошиэйтед пресс», член комитета нью-йоркского теннисного клуба и восьмикратный капитан Пенсильванского гольф-клуба, только что обмочился.

— А теперь скажите честно, сэр, разве вы не находите, что эта забава бодрит посильнее, чем партия в гольф? — вкрадчиво осведомился Леон.

Пришло время, и президентское сафари, снявшись с берегов Эвасо-Нгиро, взяло курс на северо-восток, через необжитые, девственно прекрасные земли — к другим берегам. Дни таяли, и Кермит с Леоном спешили взять от них все и еще немного. В лагере они почти не бывали: уезжали далеко и охотились до последнего патрона. Удача сопутствовала им. После того как Леон починил «винчестер», Кермит не промахнулся ни разу. Может быть, размышлял Леон, сработали чары Лусимы, а может, все дело в том, что молодой американец принял его этический кодекс, проникся пониманием и уважением к тем, кого они вместе преследовали и убивали? Настоящим чудом было не заклинание, а становление Кермита как опытного и ответственного охотника, зрелого, уверенного в себе мужчины. И дружба их, пройдя испытания, окрепла и закалилась.

Через четыре месяца сафари вышло к местечку Джинджа, тому самому, у которого, вытекая из озера Виктория, берет свое начало так называемый Викторианский Нил. Здесь их пути расходились. Здесь, согласно контракту, заканчивались полномочия Перси Филипса. На восточном берегу Нила уже стоял еще один лагерь, где Рузвельта ожидал Квентин Гроган. Именно ему предстояло, приняв эстафету от Перси, провести президента через Уганду, Судан и Египет к лежащей на берегу далекого Средиземного моря Александрии. Там вся компания погрузится на пароход до Нью-Йорка.

Здесь, на берегу Нила, Рузвельт дал прощальный завтрак и даже разрешил подать присутствующим шампанского, к которому сам так и не притронулся. Шумное, веселое застолье закончилось речью президента. Одного за другим называя гостей, он о каждом рассказывал что-то трогательное, доброе и забавное. «Верно! Верно! — кричали собравшиеся. — Он добрый малый!»

Дошла очередь и до Леона. Президент пересказал эпизод с охотой на льва и спасением Эндрю Фэгана. Публика веселилась. Сам журналист отсутствовал, отбыв из лагеря вскоре после злополучного приключения со львом. Потрясенный случившимся, он вернулся в Найроби.

— Кстати, едва не забыл. Кермит, мы ведь, кажется, заключили пари? — продолжал Рузвельт под общий смех собравшихся. — Что-то насчет самого большого льва, да?

— Да, отец, было дело.

— Если не ошибаюсь, речь шла о пяти долларах?

— Нет, отец, о десяти.

— Джентльмены! — воззвал президент к гостям. — Напомните нам, пять или десять?

— Десять, сэр! — послышались голоса. — Платите, сэр! Пари есть пари!

Рузвельт со вздохом достал бумажник, отыскал зеленую банкноту и передал Кермиту.

— Оплачено полностью. Вы все свидетели. — С этими словами он снова повернулся к гостям: — Немногие из вас знают, что после того как мой сын застрелил льва, его произвели в почетные члены племени масаи.

— Браво! Кермит славный малый!

Президент поднял руку, призывая к тишине.

— Думаю, будет правильным ответить на оказанную честь тем же. — Он взглянул на Леона. — Пожалуйста, пригласите Маниоро и Лойкота.

Ранее Леон уже предупредил масаи, что их вызовет к себе бвана Тумбо — на суахили имя Рузвельта означало Могучее Брюхо.

Маниоро и Лойкот сидели неподалеку от палатки и явились быстро. Оба вырядились по случаю в просторные красные шуки, намазали заплетенные в косички волосы красной охрой и жиром и захватили ассегаи.

— Будьте добры, переведите этим отличным парням то, что я им скажу. Вы оказали моему сыну, бване Попу Химе, великую честь. Вы назвали его морани вашего племени. Теперь я называю вас воинами моего народа, народа Америки. Вот документы, согласно которым вы оба теперь американцы. Вы можете приехать в мою страну в любое время, когда захотите, и я лично встречу вас. Вы — масаи, но отныне также и американцы. — Президент повернулся к стоявшему у него за спиной секретарю, и тот протянул два свернутых в трубочку и перевязанных красной лентой свидетельства о гражданстве. Рузвельт взял их, вручил масаи и пожал каждому руку. Получив бумаги, Маниоро и Лойкот исполнили танец львов вокруг обеденного стола. К ним присоединился и Кермит — выскочив из-за стола, он прыгал, шаркал ногами и строил страшные рожицы. Гости аплодировали, а президент, сидя на стуле, трясся от смеха. Закончив представление, оба масаи с достоинством вышли из палатки.