Зуфар в ужасе отпрянул.

– Принц Мансур, это ты?

В ответ Мансур стащил тюрбан и тряхнул медно-золотыми волосами.

– Это принц! – закричал Зуфар.

Его товарищи остановились и отступили. Все смотрели на Мансура.

– Это сын аль-Салила! – крикнул кто-то. – Сдавайтесь ему!

– Он отродье предателя! Убейте его! – взревел какой-то толстый негодяй, пробиваясь вперед. Зуфар повернулся и пробил саблей его торчащий живот. Враги мгновенно разделились на две противостоящие группы. Люди Мансура бросились вперед, стараясь воспользоваться благоприятной ситуацией.

– Аль-Салил! – кричали они. Кое-кто из экипажа дау подхватил этот крик. Но другие вызывающе кричали:

– Заян аль-Дин!

Многие перешли на сторону нападавших; те, что остались верны Заяну, оказались в меньшинстве, и их теснили по всей палубе. Мансур возглавил нападение, его лицо и одежда были забрызганы кровью его жертв, глаза яростно сверкали. Он повсюду искал Кадема. Враги узнавали его. Они бросали оружие и падали на палубу.

– Милосердие именем аль-Салила! – кричали они.

И вот Кадем ибн-Абубакер один остался на корме дау. Через палубу он смотрел на Мансура.

– Месть наконец пришла! – крикнул ему Мансур. – Я пришел очистить твою душу сталью. – Он двинулся вперед; моряки перед ним расступались. – Давай, Кадем ибн-Абубакер, сразись со мной!

Кадем откинулся, потом качнулся вперед и бросил свой ятаган в голову Мансуру. Кривое лезвие, покрытое кровью жертв, с громким свистом вращалось в воздухе. Мансур увернулся, и ятаган со стуком вонзился в палубу у мачты.

– Не сейчас, щенок. Сначала мне нужно убить твоего отца-пса, только тогда у меня найдется время на тебя.

И прежде чем Мансур понял, что тот собирается делать, Кадем через голову стащил одеяние и бросил его на палубу. На нем осталась только набедренная повязка. Тело у Кадема было жесткое и худое. Под мышкой розовел шрам на месте раны, нанесенной Мансуром в гавани Маската. Кадем повернулся и прыгнул за борт. Ударился о воду, ушел под нее, потом вынырнул и сильными гребками поплыл к берегу.

Мансур, на ходу раздеваясь, побежал на корму. Он бросил саблю, но сунул за набедренную повязку, где он не будет мешать плыть, кривой кинжал в позолоченных ножнах. И крепко привязал его. Потом не глядя прыгнул головой вперед с борта. Мансур и Джим учились плавать в бурных водах Бенгуэльского течения, которое омывает мыс Доброй Надежды. Еще мальчишками они снабжали все хозяйство в Хай-Уэлде морскими ушками и гигантскими крабами. И ловили их не на удочку или сетью, а ныряли в глубокие воды у рифов. После многих часов, проведенных в ледяной воде, они наперегонки плыли к берегу, таща за собой мешки с добычей.

Мансур вынырнул и, мотнув головой, отбросил с глаз промокшие волосы. Впереди в пятидесяти ярдах от себя он увидел Кадема. По опыту он знал, что арабы, хотя и опытные моряки, редко умеют плавать, и поэтому его поразило, как мощно гребет Кадем. Мансур поплыл за ним, выбрасывая руки над головой.

Он слышал подбадривающие крики своих людей на дау, но не обращал на них внимания: все силы души и тела, напряжение всех мышц и сухожилий он вложил в гребки. Каждые десять гребков он бросал взгляд вперед и видел, что медленно догоняет Кадема.

Ближе к берегу им начали мешать волны. Кадем первым достиг линии прибоя. Бурная вода подхватила его, потащила обратно, потом снова выбросила на берег, кашляющего и потерявшего ориентацию. Теперь, вместо того чтобы плыть по течению, Кадем боролся с ним.

Мансур оглянулся и увидел очередное скопление волн, горбящихся на фоне голубого неба. Он замер, повис в воде, легко шевеля руками. Он проследил за первой волной и позволил ей подхватить себя. Волна высоко подняла его, и он отчетливо увидел Кадема всего в тридцати ярдах впереди. Волна прошла, и Мансур опустился в желоб между валами. Надвигалась следующая волна, еще выше и мощнее.

«Первая лужа, вторая фонтан, третья поднимет тебя к небесам».

Мансур почти услышал, как напевает эту песенку Джим, как бывало много раз, когда они барахтались в прибое. «Жди третьей волны».

Мансур позволил второй волне поднять себя выше первой. Сверху он видел, как Кадем переворачивается в кипящей воде: сначала мелькнули его ноги, потом руки. Волна прошла, он барахтался в ее следе. Мансур оглянулся и увидел, как на него начинает рушиться третья волна. Она изогнулась, образовав портал в небо, ее вершина дрожала прозрачной зеленью. Волна подхватила его, и он оказался на вершине передней стены, его торс и голова торчали в воздухе.

Кадем по-прежнему барахтался в прибое, и Мансур, разрезая руками и ногами вершину волны, стремительно полетел к нему. В этот миг Кадем его увидел, и его глаза удивленно расширились. Мансур набрал полную грудь воздуха и налетел на противника. Он обхватил тело Кадема руками и ногами, оба ушли в волну и глубоко погрузились в нее.

Мансур почувствовал, как от давления трещат барабанные перепонки; голова болела так, словно череп проткнули винтом. Но он не отпускал Кадема. Он усиленно сглатывал, в ушах щелкало: это спадало давление. Их утаскивало все глубже, и Мансур коснулся ногой дна. И все время руками, как питон кольцами, все сильнее стискивал грудь Кадема.

Они опустились на песчаное дно и перевернулись.

Мансур открыл глаза и посмотрел вверх. Картина расплывалась, поверхность казалась далекой, как звезды. Мансур собрался с силами и снова сдавил Кадема. Он слышал, как ребра Кадема сгибаются в кольце его рук и трещат. Неожиданно Кадем широко раскрыл рот от боли, и из его груди потоком вырвался воздух.

«Вниз, тварь!» – подумал Мансур, глядя, как серебряные пузырьки выдохнутого воздуха поднимаются к поверхности. Но ему следовало помнить, что умирающее животное находит в себе последние силы. Кадему удалось обеими ступнями упереться в песчаное дно и оттолкнуться всей силой ног. По-прежнему сцепившись, они устремились вверх, и по мере приближения к поверхности скорость подъема увеличивалась.

Они вырвались на поверхность, и Кадем принялся глотать воздух. Это придало ему новые силы, и он развернулся в руках Мансура и согнутыми пальцами вцепился ему в лицо. Его острые ногти расцарапали Мансуру лоб и щеки, искали глаза.

Мансур почувствовал, как чужой палец отодвигает его плотно закрытое веко и лезет в глазницу. Ноготь коснулся глаза. Боль была невообразимая. Кадем пытался выцарапать глаз. Мансур разжал руки и рывком высвободил голову за мгновение до того, как его глаз мог лопнуть. Кровь из раны почти ослепила его. В крике боли он опустошил легкие. Кадем навалился на Мансура с новыми силами. Одной рукой он обхватил его за горло и погрузил под воду. Он пинался, бил Мансура коленями по животу, осыпал ударами и продолжал удерживать голову противника под поверхностью. Легкие Мансура были пусты, стремление вдохнуть – таким же сильным, как воля к жизни. Рука Кадема стальной лентой сжимала его горло. И Мансур знал, что погибнет, если потратит последние силы на борьбу с этой рукой.

Одной рукой он пошарил за спиной и достал из ножен кинжал. Левой рукой нащупал на теле Кадема уязвимое место. И из последних сил всадил кинжал в углубление под грудиной. Кинжал предназначался как раз для таких вспарывающих живот ударов, и кромки его были так остры, что напряженные мышцы живота Кадема не могли им сопротивляться. Сталь прошла по всей длине, и Мансур почувствовал, как кинжал ударился о нижние ребра. Тогда Мансур повернул кинжал и обратным рывком вспорол Кадему живот от ребер до тазовой кости.

Сотрясаемый страшной судорогой, Кадем разжал руки и перевернулся на спину. Он плыл, обеими руками пытаясь засунуть кишки обратно в зияющую рану. Но голубые скользкие веревки кишок продолжали разматываться и зацепились за его ноги, которыми он продолжал дрыгать, чтобы остаться на плаву. Лицо его было обращено к небу, и изо рта рвался неслышный крик гнева и отчаяния.

Мансур осмотрелся, но раненый глаз не давал видеть ясно, лицо Кадема расплывалось, как многочисленные отражения в треснувшем зеркале. Боль заполнила череп Мансура; ему казалось, что голова вот-вот лопнет. Боясь того, что обнаружит, он коснулся лица. И с огромным облегчением понял, что глаз по-прежнему в глазнице, а не свисает на щеку.