– Ложь! – прошептала она. – Все это злобная ложь.

– А сын аль-Салила, мама, это мой двоюродный брат Мансур Кортни. Ты ищешь для меня мужа? Больше не ищи. Если Мансур окажет мне честь и попросит выйти за него, я не буду раздумывать. Я полечу к нему.

Каролина издала сдавленный крик и выпала из гамака на палубу. Девушка и два корабельных офицера подбежали к ней, чтобы помочь встать. Встав, она вырвалась из их рук – жир дрожал под ее кружевами и испачканным платьем – и с трудом поднялась по трапу в большую каюту.

Сэр Гай услышал ее крик и выбежал из каюты без сюртука. Он схватил жену за руку и втащил в каюту.

Верити одиноко стояла у борта в ожидании наказания. Она знала, что оно неизбежно. Взгляд ее был устремлен за флотилию дау ко входу в залив, за которым виднелись отдаленные шпили и минареты Маската.

Мысленно она перебирала ужасные новости, которые принес ее отцу Кадем ибн-Абубакер и которые она переводила. Еще до конца месяца Маскат будет в руках Заяна аль-Дина. Мансуру грозит страшная опасность, и она ничем не может ему помочь. Ужас и смятение привели к тому, что она все рассказала матери.

«Прошу тебя, Господи, – молилась она. – Не дай ничему плохому случиться с Мансуром».

Через час слуга отца пригласил Верити к нему.

В каюте в кресле у окна, выходящего на корму, сидела ее мать. Она вытирала смятым влажным платком глаза и шумно сморкалась.

Отец стоял в центре каюты. Он по-прежнему был без сюртука. Лицо у него было жесткое и строгое.

– Что за лживые гадости ты наговорила своей матери? – спросил он.

– Это не ложь, отец, – вызывающе ответила она. Верити знала, каковы могут быть последствия, если она вызовет гнев отца, но ее охватило безрассудное безразличие.

– Повтори все, – приказал сэр Гай.

Спокойным, размеренным тоном она повторила все, что рассказал ей Мансур. Когда она закончила, он ничего не сказал. Подошел к кормовому окну и долго смотрел на невысокие лазурные волны. На жену он даже не взглянул. Молчание затянулось. Верити знала, что так он пытается устрашить ее, ослабить сопротивление.

– Ты утаила это от меня, – сказал он наконец. – Почему ты сразу не сообщила мне все, что узнала? Это был твой долг, девочка.

– Значит, ты ничего не отрицаешь, отец? – спросила Верити.

– Я ничего не должен отрицать или утверждать. Я не на суде. Это тебя мы судим.

Снова наступила тишина. В каюте было жарко и душно, корабль медленно покачивался на волнах. Верити задыхалась, ее тошнило, но она старалась не показывать этого.

Сэр Гай снова заговорил:

– Эти дикие истории вызвали у твоей матери сильное потрясение. – Каролина драматично всхлипнула и снова шумно высморкалась. – Сегодня утром из Бомбея пришел быстрый почтовый корабль. Я отправляю твою мать в консульство.

– Я с ней не поеду, – упрямо сказала Верити.

– Не поедешь, – согласился сэр Гай. – Я оставлю тебя здесь. Для тебя будет полезным уроком присутствовать при казни мятежников, к которым ты выказала такой нездоровый интерес. – Он снова помолчал, думая о том, много ли узнала Верити о его делах. Эти ее знания так ценны, что могут грозить гибелью, если она использует их против него. Он не может выпустить ее из-под своего непосредственного контроля.

– Отец, среди этих мятежников твой родной брат и его сын, – нарушила молчание Верити.

Сэр Гай никак на это не отреагировал. Он спокойно продолжил:

– Судя по словам твоей матери, ты стала шлюхой молодого араба. Неужели ты забыла, что ты англичанка?

– Ты унижаешь себя этим обвинением.

– Это ты унижаешь и себя и всю семью своим бесстыдством. За одно это ты должна быть наказана.

Он подошел к столу и взял лежавший на нем хлыст для верховой езды с рукоятью из кости кита. Потом повернулся к дочери.

– Раздевайся! – приказал он.

Она стояла неподвижно, с бесстрастным лицом.

– Делай, что говорит отец, непослушная девчонка, – сказала Каролина. Она перестала плакать и говорила мстительно и насмешливо.

Верити подняла руки и развязала ленту у горла, державшую блузку. Оставшись наконец обнаженной, она вызывающе подняла подбородок, тряхнула волосами, так что они повисли впереди, закрывая ее гордые молодые груди, и прикрыла срам руками.

– Ложись на диван лицом вниз, – приказал отец.

Верити твердым шагом подошла к дивану и легла на зеленую кожаную обивку, покрытую пуговицами. Линии ее обнаженного тела были чисты и прекрасны, как у мраморной статуи Микеланджело. «Я не закричу», – сказала она себе, но ее мышцы непроизвольно сжались, когда хлыст свистнул и обрушился на ее ягодицы. «Я не доставлю ему удовольствия», – пообещала она себе и закрыла глаза, когда следующий удар пришелся на бедра. Хлыст впился, как жало скорпиона. Верити сильно прикусила губу, и ее рот заполнил солоноватый металлический вкус крови.

Наконец сэр Гай отошел, тяжело дыша от усилий.

– Можешь одеваться, бесстыдная шлюха, – сказал он.

Верити медленно села, стараясь не обращать внимания на боль и жжение в спине и ногах. Отцовские штаны оказались на уровне ее глаз, и она презрительно улыбнулась, заметив несомненные признаки эрекции.

Он торопливо отвернулся и бросил хлыст на стол.

– Ты была непослушна и неверна. Я больше не могу доверять тебе. Отныне ты будешь находиться в этой каюте, пока я не подберу тебе новое соответствующее наказание, – предупредил он.

Дориан и Мансур вместе с шейхами стояли на балконе минарета и смотрели, как плюмажи и бронзовые «супные миски» шлемов турецких передовых отрядов показываются над парапетами. Солдаты собирались у выходов из траншей. В то же время тяжелые батареи Заяна аль-Дина усилили огонь. Они сменили боеприпасы. Теперь они поливали парапеты и бреши в стенах вместо каменных ядер камнями размером в кулак и железными литыми пулями. Но вот пушки смолкли, и турецкие трубачи затрубили сигнал нападения; в быстром ритме забили барабаны.

Из траншей показались полчища орущих турок. Пока они пробегали последние ярды перед стенами, защитники сверху стреляли в них; лучники выпустили тучу стрел.

Передовые нападающие преодолели открытое пространство, прежде чем защитники успели перезарядить оружие. Мертвые и раненые усеяли изрытую снарядами землю, но волна за волной занимала место павших.

Они карабкались через груды обломков и разбитые каменные глыбы и врывались в бреши. А за стеной оказывались в лабиринте узких переулков и тупиковых аллей. Дориан приказал все их перегородить баррикадами. Туркам приходилось штурмом брать каждую баррикаду, попадая под перекрестный огонь из мушкетов. Как только они преодолевали препятствие, защитники перебегали к следующему, и турки были вынуждены снова атаковать. Работа была кровавая и тяжелая, но постепенно поредевшие силы Мансура и бин-Шибама отступили на главный соук, и турки смогли обойти их с флангов и добраться до главных городских ворот. Они перебили защитников ворот и широко распахнули их. Снаружи во главе двух тысяч солдат ждали Кадем и Котс; как только ворота открылись, они ворвались в город.

С минарета Дориан видел, как враг растекается по узким улицам, точно вода в наводнение. Он радовался, что за прошедшие месяцы сумел удалить из города в пустыню большинство женщин и детей, иначе они оказались бы ягнятами перед этими волками. Как только ворота открылись, он приказал поднять заранее оговоренный с капитанами «Духа» и «Мести» сигнал. Потом повернулся к своим советникам и военачальникам.

– Все кончено, – сказал он им. – Благодарю вас за храбрость и верность. Берите своих людей и уходите, если сможете. Мы снова сразимся в другой день.

Они по одному подходили к Дориану и обнимали его.

Бин-Шибам был черен от пыли и дыма: его одежда пропиталась кровью от пяти или шести ран. Она смешивалась с кровью убитых им турок.

– Мы будем ждать твоего возвращения, – сказал он.

– Вы знаете, где меня найти. Пришлите вестника, когда все будет готово, и я немедленно вернусь, – говорил им Дориан, – если Бог позволит. Хвала Господу.