На таком расстоянии щиты из сыромятной кожи не давали никакой защиты. Дробь пробивала их, и последствия были ужасны. Первый ряд словно растворился в дыму. Тяжелые свинцовые пули пронизывали плоть и кости и гремели о щиты и тела стоявших сзади. Второй ряд спотыкался о мертвых и умирающих. Воины, шедшие еще дальше, напирали в стремлении начать орудовать ассегаями. Они толкали щитами тех, кто был перед ними, лишая равновесия и сбивая с ног.

Один из пастушков выхватил из рук Джима ружье и сунул ему заряженный мушкет. Прогремел второй залп, почти такой же точный, как первый, но каждый следующий становился все более неслаженным: некоторые мушкетеры стреляли быстрее, и мальчики быстрее подносили им оружие.

Перед баррикадами росли груды мертвых и раненых, и воинам последних рядов приходилось карабкаться через них. Обмякшие тела были ненадежной опорой и замедляли продвижение, а мушкетеры продолжали быстро менять оружие, и от линии фургонов на воинов обрушивался непрерывный огонь.

Когда наиболее решительные нгуни добрались до баррикады, они попытались голыми руками убрать колючие ветки, но огонь не ослабевал. Воины перебирались через мертвых и пытались залезть на фургоны. Безжалостные залпы отбрасывали их на шедших следом.

Узкое пространство между речными омутами и высоким глиняным берегом стеснило воинов, и они приближались сплошной массой. И каждый залп, словно удар серпа, прорезал в этой массе бреши.

Ветер дул с реки в сторону нападающих, пороховой дым накатывался на них, как густое облако, ослепляя и сбивая с направления. Тот же ветер расчищал перед обороняющимися поле огня.

Один из воинов, пользуясь спицами колеса как лестницей, перебрался через опускную доску центрального фургона. Джим был занят нгуни непосредственно перед собой, когда услышал крик Луизы. Когда он обернулся, воин из-за угла фургона ударил Луизу. Она отпрыгнула, но стальное острие разрезало лиф ее платья.

Джим выронил пустой мушкет, схватил саблю, которую воткнул в древесину фургона, чтобы была под рукой, и пробил грудь воина, нацелив удар под его правую руку. Когда воин начал падать, Джим вытащил саблю, снова воткнул в доску и потянулся за заряженным мушкетом, который уже подавал ему мальчик.

– Молодец, – сказал он и застрелил следующего нападавшего, который пытался подняться по стенке фургона. Джим взглянул направо и увидел, что Луиза вернулась на свое место рядом с ним. Платье ее было распорото, и сквозь прореху виднелась нежная кожа.

– Ты не ранена?

Он ободряюще улыбнулся ей. Лицо и руки Луизы почернели от порохового дыма, и глаза по контрасту казались туманно-голубыми. Она без улыбки кивнула и взяла из рук мальчика ружье. Подождала, давая возможность следующему воину начать подъем на баррикаду, и выстрелила. Качнулась от отдачи, но воин закричал – дробь разорвала ему лицо и горло – и опрокинулся на того, кто стоял за ним.

Джим потерял представление о ходе времени. Все смешалось в дыму, поту и ружейном огне. Дым душил, пот тек в глаза, выстрелы оглушали. И вдруг, совершенно неожиданно, воины, которые мгновение назад роились, как пчелы в улье, исчезли.

Защитники удивленно смотрели им вслед, отыскивая мишени; они ошеломленно увидели, что воины бегут вверх по склону, унося с собой раненых.

– На лошадей! Надо догнать их! – крикнула Луиза Джиму.

Он был поражен ее агрессивностью и пониманием тактики.

– Подожди! Они еще не разбиты. – Он показал на отступающих. – Смотри. Половина сил Манатаси еще в резерве.

Луиза заслонила глаза. И увидела под вершиной холма ровные ряды: воины сидели на щитах в ожидании приказа наступать.

Подбежали пастушки с бутылками воды. Все глотали, давились, пили снова, в спешке расплескивая воду. Джим торопливо прошел вдоль линии, расспрашивая людей.

– Вы не ранены? Все в порядке?

Невероятно, но никто не был ранен. Ближе всех к ранению оказалась Луиза: ассегай разрезал ее платье.

Она прошла в свой фургон и вскоре появилась снова. Лицо и руки она отскоблила докрасна. На ней было чистое платье, волосы обвязаны выглаженным платком. Она помогла Заме снова разжечь костер и наскоро приготовить защитникам еду. Джиму она принесла оловянную тарелку с ломтями хлеба, кусками жареной оленины и маринованными овощами.

– Нам повезло, – сказала она, глядя, как он поглощает еду. – Я не раз была уверена, что нас уничтожат.

Джим покачал головой и с набитым ртом ответил:

– Даже самые храбрые воины не устоят под ружейным огнем. Не бойся, Ежик, нам трудно, но мы выдержим.

Она видела, что он хочет убедить ее, хотя сам сомневается, и улыбнулась.

– Что бы ни пришло, мы встретим это достойно.

В это время на холмах снова зазвучало пение. Защитники, лежавшие в тени фургонов, встали и заняли свои места на баррикаде. Свежие воины выступили вперед, сменив раненых и утомленных, рассеянных по полю боя. Перед наступающими когортами танцевала Манатаси в сопровождении барабанщиков.

Джим снял со стойки свое лучшее лондонское ружье. Проверил заряд. Луиза наблюдала за ним.

– Если я убью волчицу, стая растеряется, – сказал Джим.

Он отошел от фургона и измерил расстояние. Дальность чересчур большая даже для этого ружья. Поднялся ветер, он изменит траекторию даже тяжелой пули. Пыль ухудшает обзор, а Манатаси вьется змеей. Джим передал подзорную трубу Луизе.

– Отметь, куда я попаду, – попросил он и собрался, высоко держа ружье и выжидая. Ветер резко свистел у его щеки, потом стих. В то же мгновение в облаке пыли образовался просвет, и Манатаси подняла руки над головой и застыла в драматичной позе. Джим приподнял ствол и поймал Манатаси в поле прицела. Он не пытался удержать ее там, но равномерно повел мушку по раскрашенному телу. В то же время указательным пальцем он выбрал слабину спускового крючка и выстрелил, целясь чуть выше, чтобы компенсировать падение пули в полете.

На мгновение отдача и дым лишили Джима возможности видеть, потом его взгляд снова сфокусировался. Пуля преодолела расстояние в одно мгновение, и Джим увидел, как Манатаси повернулась и упала.

– Ты попал! – возбужденно закричала Луиза. – Она упала.

Воины заворчали, как рассерженный зверь.

– Это подорвет их боевой дух, – воскликнул Джим. Но тут же разочарованно сказал: – Милосердный Иисус! Глазам своим не верю!

Манатаси встала. Даже издалека Джим видел розовое на ее коже, алый лепесток крови потянулся по ее боку.

– Пуля скользнула по ребрам, – сказала, глядя в подзорную трубу, Луиза. – Она только легко ранена.

Манатаси повернулась перед воинами, показываясь им, доказывая, что жива. Они ответили радостными криками и подняли щиты, приветствуя ее.

– Байетель! – ревели воины.

– Зии! – кричала королева. – Зии! Амадодал!

И она завыла. От этого звука воины обезумели.

– Зии! – призывали они себя и окружающих, надвигаясь на фургоны, как лава из жерла вулкана. Манатаси продолжала приплясывать в голове колонны.

Джим схватил второе, парное ружье и снова выстрелил, стараясь выделить извивающуюся стройную фигуру на фоне черной стены. Индуна в высоком уборе из перьев, бежавший рядом с королевой, высоко вскинул руки и упал, пораженный пулей, но Манатаси продолжала плясать. Распаляясь от гнева, она с каждым мгновением казалась все более сильной.

– Стойте спокойно и ждите возможности, – призывал Джим своих людей.

Первый ряд нападающих преодолел открытое пространство и начал перебираться через груды мертвых и умирающих.

– Пора! – крикнул Джим. – Огонь! Задайте им перцу!

Первый ряд воинов словно наткнулся на каменную стену, но бегущие сзади отбрасывали мертвых и раненых и устремлялись навстречу новому залпу. Стволы мушкетов обжигали пальцы. Сталь так раскалилась, что могла воспламенить порох, когда его насыпали в ствол. Мальчики окунали ружья в воду, чтобы охладить их, стволы шипели, поднимая пар. Но даже в спешке мальчики старались не погружать в воду затворы и не промочить фитили.

Необходимость охлаждать ружья сказалась на шквальности огня. Защитники баррикад отчаянно кричали, требуя заряженные мушкеты. Некоторые из младших мальчиков сильно устали и впали в панику. Луиза оставила свое место у баррикады и побежала назад, успокаивая и ободряя их.