Они кружили, глядя друг другу в глаза, пытаясь угадать замысел противника. Каждый пытался найти брешь в защите, и их клинки гремели, соударяясь.

Том поскользнулся в крови, и в то же мгновение аль-Ауф устремился на него, как стрела из самострела; низко пригнувшись, он попытался достать до бедра. Том отбил удар, но вынужден был отступить.

Теперь он понял противника. Тот проворен и ловок, возраст не сказался на силе его руки. Если они продолжат поединок, скажется превосходящий опыт аль-Ауфа.

Том понял: надо предложить противнику соревнование в силе.

Он покачнулся в сторону, играя с аль-Ауфом, предлагая брешь в защите, но когда тот принял вызов и снова попытался ударить снизу, Том остановил его клинок своим и зажал мертвой хваткой. Теперь они стояли почти грудь к груди, скрестив оружие на уровне глаз. Том вложил в свою хватку всю силу молодых широких плеч, и аль-Ауф отступил на шаг. Том чувствовал, как он теряет силы, они с каплями крови уходили из раненого левого запястья. Том надавил сильнее, но аль-Ауф был не так слаб, как старался казаться. Он отступил так быстро, что Том, не встретив сопротивления, качнулся вперед, и снова аль-Ауф пригнулся, нанося удар.

Тому следовало предвидеть это; он уже достаточно знал противника, чтобы защититься от удара снизу. Только чудом он с невероятной быстротой и кошачьей ловкостью отклонил нижнюю часть тела, и ятаган лишь зацепил его бедро. Лезвие разрезало штаны и слегка задело упругую мышцу ноги.

Но рана не была опасна, а аль-Ауф, проведя этот удар, уже очень устал. Он отчаянно пытался восстановить силы, а Том поднял шпагу и заставил противника вращать оружие. Два лезвия кружились, прижатые друг к другу, сталь скрипела о сталь так громко, что от этого звука вибрировали нервы и дрожали рукояти в руках.

Тому удалось навязать противнику соревнование в силе: аль-Ауф не смел отсоединиться. Чтобы сделать это, он должен был открыться, а он знал, что удар будет нанесен с быстротой молнии.

Это был классический изматывающий прием, которому Тома научил Аболи.

— Этим приемом твой отец убил Шредера, — рассказал Аболи, — а этот голландец был величайшим фехтовальщиком из тех, каких мне приходилось видеть. После твоего отца, конечно.

Том вложил в запястье всю силу, и аль-Ауф сделал шаг назад. Клинки продолжали вращаться, и на смуглом лбу, который теперь был покрыт глубокими морщинами от усилий, проступил пот и потек в глаза и на бороду. Том, торжествуя, чувствовал, что противник слабеет. Из его запястья по-прежнему шла кровь, и губы аль-Ауфа искривила гримаса отчаяния. В его глазах тоже было отчаяние — и смерть.

Неожиданно Том изменил наклон запястья, острие его шпаги сверкнуло в дюйме от глаз аль-Ауфа, и он разорвал соединение. Вопреки воле аль-Ауфа длинные смуглые пальцы пирата разжались, и рукоять ятагана выскользнула из них. Том своим клинком подхватил ятаган и поворотом запястья отбросил к дальней стене, где тот со звоном упал на пол.

Аль-Ауф хотел увернуться и броситься к выходу, но Том прижал острие шпаги к его горлу под бородой и, несильно нажимая, заставил противника отступить к стене. Том тяжело дышал, и потребовалось время, чтобы он смог заговорить.

— Ты можешь сделать только одно, чтобы спасти свою жизнь, — сказал он, тяжело дыша.

Аль-Ауф сощурился, услышав, что неверный бегло говорит на его языке.

— Отдай мне франкского мальчика, которого ты здесь держишь.

Аль-Ауф смотрел на него. Раненую руку он прижал к груди и, пытаясь унять кровь, зажимал рану другой рукой.

— Отвечай, — сказал Том и сильнее надавил на его горло. — Отвечай, отродье дохлой свиньи. Отдай мальчика, и я сохраню тебе жизнь.

Араб поморщился от укола.

— Я не знаю, о каком мальчике ты говоришь.

— Хорошо знаешь. У него рыжие волосы.

Губы аль-Ауфа изогнулись в насмешливой улыбке.

— Зачем тебе аль-Амхара, Рыжий? — спросил он, и в его глазах блеснула ненависть.

— Аль-Амхара мой брат.

— Ты опоздал, — усмехнулся аль-Ауф. — Твой брат там, где ты никогда его не найдешь.

Том почувствовал, что невидимая стальная петля сжимает его грудь. Ему стало трудно дышать. Дориан умер!

— Ты лжешь. — В отчаянии он с трудом подбирал арабские слова. — Я знаю, он здесь. Я видел его собственными глазами. И я его найду.

— Ищи сколько хочешь. На острове его нет.

Аль-Ауф теперь смеялся, болезненно и хрипло.

Том оборвал этот смех, сильнее прижав острие к горлу аль-Ауфа.

Он смотрел в темные глаза араба, и ураган беспорядочных мыслей проносился у него в сознании.

— Нет. — Он не хотел верить. — Ты спрятал моего брата здесь. Ты лжешь.

Но что-то в поведении аль-Ауфа подсказывало Тому, что тот сказал правду.

Он понял, что они потеряли Дориана, и черное отчаяние медленно заполнило пустоту, оставленную в его сердце братом.

Он отнял клинок от горла аль-Ауфа и отвернулся. И пошел к двери, чтобы быстрее обыскать все уголки острова, хотя бы для того, чтобы унять боль в сердце.

Аль-Ауф так удивился, что несколько мгновений стоял неподвижно. Потом опустил здоровую руку к рукояти кривого кинжала с золотой отделкой, висевшего у него на поясе. Полированное лезвие чуть скрипнуло, выходя из ножен.

Том не настолько погрузился в отчаяние, чтобы не расслышать этот сулящий смерть звук. Когда он повернулся к аль-Ауфу, тот прыжком преодолел разделявшее их расстояние, высоко занеся над головой кинжал, чтобы вонзить его Тому в спину.

От такого коварства отчаяние Тома сменилось всепоглощающим гневом. Он прыгнул вперед, встречая нападение, и острие его шпаги погрузилось в грудь араба. Он почувствовал, как лезвие скользнуло вдоль ребра, пробило сердце и легкие и вышло из спины.

Аль-Ауф застыл, кинжал выпал у него из руки и громко стукнул о пол. Выражение ненависти в темных глазах начало гаснуть. Том надавил ногой в сапоге ему на грудь, оттолкнул араба и выдернул шпагу.

Аль-Ауф осел на колени, уронив голову на грудь, но гнев Тома еще не был утолен. Он высоко поднял оружие и с силой снова опустил его; он вложил в удар всю силу плеч, руки и запястья, и клинок свистнул в воздухе, опускаясь. Он попал аль-Ауфу в шею. Голова отскочила от туловища, выпустившего фонтан крови, мягко шлепнулась на пол и подкатилась к ногам Тома.

Том смотрел аль-Ауфу в лицо. Темные глаза были широко открыты, в них сохранилось яростное выражение. Губы раскрылись; голова словно пыталась заговорить, но вот губы распустились, огонь в глазах погас, они стали тусклыми и непрозрачными, челюсть отвисла.

— Дело сделано — и сделано отлично, — сказал от дверей Аболи. Он вошел в комнату и сбросил свое арабское одеяние. Наклонился, разложил одеяние на полу и поднял отрубленную голову за прядь длинных черных волос.

Том смотрел, как Аболи заворачивает голову аль-Ауфа в плащ. Он без всякого сожаления смотрел, как сквозь ткань проступает кровь. Аболи встал и взвалил страшную ношу на плечо.

— Отнесем это твоему отцу. Голова аль-Ауфа принесет ему титул барона, когда он представит ее управляющим достопочтенной компании в Лондоне.

С обнаженной шпагой в руке Том, как во сне, пошел за Аболи по коридору, на яркий солнечный свет.

Он не испытывал никакого душевного подъема, только страшную тяжесть от сознания того, что навсегда потерял Дориана. Они протиснулись через толпу возбужденных моряков, которые грабили крепость. Англичане громко смеялись и хвастали друг перед другом, обчищая здание.

Часто слышались крики и вопли, когда в одном из помещений находили араба и вытаскивали его во двор.

Всех пленников раздели донага. Моряки знали, как искусно арабы умеют прятать кинжал в своих просторных одеяниях. Даже с женщинами обошлись так же. Захваченное оружие грудой свалили посреди двора, а все ценности, кошели мужчин и украшения женщин побросали на разложенный парус.

Затем пленных увели туда, где у северной стены крепости уже стояли голые смуглые арабы; их охраняли улыбающиеся моряки с саблями наголо и взведенными пистолетами.