И тут его ухватили сильные руки. Когда Том открыл глаза и с усилием отогнал темноту, он увидел в нескольких дюймах от себя Аболи; глаза его были широко раскрыты, причудливая татуировка на лице придавала ему сходство с глубоководным чудовищем. В зубах он держал нож, из углов его рта вверх поднимались цепочки пузырей.

Аболи видел их падение со сломанной мачты и без колебаний оставил свою боевую позицию. За время, которое ему потребовалось, чтобы добежать до борта и ухватиться за поручень, Дориана отнесло от „Серафима“ на пятьдесят ярдов. В отчаянной спешке Аболи скинул арабский балахон и головной убор, в одних штанах вскочил на поручень и на мгновение замешкался, решая, кто из братьев в большей опасности.

Дориан как будто легко греб в воде, но его относило к арабским дау.

А вот Том запутался в снастях и парусах. Аболи колебался, разрываясь между любовью и долгом перед обоими мальчиками. Он не мог принять решение.

И тут один из реев с громким треском раскололся и упал в воду, потащив вниз запутавшегося в канатах Тома. Аболи бросил последний взгляд в сторону головы Дориана, крошечной на расстоянии, вытащил из ножен нож, зажал его в зубах и прыгнул в море. Он почти сразу вынырнул в том месте, где ушел под поверхность Том, сделал быстрый вдох и снова нырнул. Цепляясь за канаты, он всматривался в воду, мутную от водоворотов и множества блестящих пузырей.

Уйдя глубже под воду, он увидел под собой в зеленой полутьме Тома — желтая веревка, как питон, обвивалась вокруг его ног. Том слабо шевелился — он почти утонул. Аболи спустился ниже, схватил Тома за плечи и посмотрел ему в лицо. Он увидел, что глаза Тома открыты, и сильнее сдавил плечи юноши, чтобы поддержать и дать надежду. Потом вынул из зубов нож и потянулся к веревке, стянувшей ноги Тома. Но наобум рубить не стал — нож, острый, как бритва, мог серьезно поранить голую ногу Тома. Аболи осторожно разбирал путаницу веревок, перерезая их по одной, пока не лопнула последняя нить и Том не освободился. Тогда Аболи подхватил Тома под мышки и поплыл к поверхности.

Они вырвались на воздух одновременно, и даже отчаянно стараясь отдышаться, так что широкая грудь поднималась и опадала, как кузнечные мехи, Аболи держал голову Тома над водой и выискивал в глазах признаки жизни. Том вдруг сильно закашлялся, изверг фонтан морской воды и с трудом задышал. Аболи подтащил его к упавшей мачте, положил на нее и стал бить ладонью по спине. Вода, которой наглотался Том, хлынула из его рта, и он начал сипло дышать.

Тем временем Аболи отчаянно осматривался в поисках Дориана.

Поверхность моря затянул пороховой дым, который тяжелыми облаками уносило в сторону суши.

Орудия продолжали беспорядочную стрельбу, но постепенно смолкали — корабли расходились все дальше.

Аболи видел, что до „Минотавра“ уже полмили, а то и больше, что все его паруса наполнены и корабль уходит на север.

„Минотавр“ не пытался воспользоваться состоянием не способного маневрировать „Серафима“ и напасть.

Напротив, он уходил от опасности. Аболи больше не стал тратить на него время и снова принялся искать Дориана.

Он видел, как три небольшие дау кружат на почтительном расстоянии около „Серафима“, точно гиены вокруг раненого льва. Если „Серафим“ выкажет намерение погнаться за ними, понимал Аболи, они немедленно уйдут в мелкие воды лагуны, под защиту коралловых рифов, куда большому кораблю не пройти. Мачта со снастями по-прежнему свисала с борта корабля, и „Серафим“ не мог поймать ветер. Течение несло его к смертоносным кораллам.

Большой Дэниел, увидел Аболи, во главе вооруженных топорами матросов уже освобождал корабль от тормозящих обломков. Он попробовал позвать на помощь, но люди на палубе были слишком заняты, и голос Аболи не долетал до них, заглушаемый ударами топоров и громкими приказами. Потом Аболи вдруг увидел, что над бортом корабля показалась и начала быстро спускаться на воду шлюпка. Гребцы тотчас налегли на весла, направив шлюпку туда, где держались за сбитую мачту Аболи и Том. Аболи с удивлением увидел, что на руле Хэл. Он, должно быть, оставил корабль под командованием Неда Тайлера и бросился спасать сыновей. Теперь, стоя в лодке, он кричал Аболи:

— Где Дориан? Ради Бога, ты его видел?

Аболи не ответил — его измученным легким по-прежнему не хватало воздуха — но через минуту шлюпка добралась до них, и три матроса втащили их на борт. Тома положили на палубу между банками и тут же снова схватились за весла. Аболи с облегчением увидел, что Том пытается сесть, и протянул руку, чтобы помочь ему, но тут Хэл повторил вопрос:

— Ради Бога, Аболи, где Дориан?

Словно немой, Аболи показал на плывущие клубы порохового дыма.

Хэл вскочил на банку и, легко удерживая равновесие, заслонил глаза от блеска утреннего солнца.

— Вон он! — с облегчением крикнул он и велел гребцам: — Гребите, парни! Гребите что есть мочи!

Удары длинных весел заставили шлюпку, пока она двигалась к тому месту, где в четверти мили виднелась голова Дориана, быстро набрать скорость.

Однако неожиданный рывок шлюпки в открытое море, прочь от безопасности „Серафима“, должно быть, привлек внимание на одной из дау, преследовавших корабль. Арабы показывали друг другу на голову Дориана, и до людей в шлюпке донеслись их возбужденные крики. Моряк на корме дау заработал длинным веслом, и суденышко изменило курс. Экипаж торопливо развернул единственный треугольный парус, и дау быстро, наперегонки со шлюпкой, поплыла к Дориану.

— Гребите! — взревел Хэл, осознав опасность.

Аболи снова опустил Тома на палубу и сел на банку. Он оттолкнул гребца и всей тяжестью налег на весло.

Мышцы его бугрились от усилий.

— Разом, дружно!

Хэл установил ритм гребков, и шлюпка рванулась вперед, рассекая носом волны; вода заливала матросов.

В этот момент более высокая волна подняла мальчика, и он увидел идущую к нему шлюпку. Дориан поднял руку и помахал. Они подошли еще недостаточно близко, чтобы видеть его лицо, но ясно было, что он не заметил дау, которая приближалась к нему с противоположной стороны.

— Плыви, парень! — крикнул Хэл. — Плыви к нам!

Но Дориан не мог его услышать. Он снова слабо помахал рукой, и было ясно, что силы его покидают. Дул легкий порывистый утренний ветер, и шлюпка шла быстрее дау, но она была дальше от Дориана.

— Мы выигрываем в резвости, парни! — сказал морякам Хэл. — Доберемся раньше их.

Он почувствовал, как ветер, коснувшись его щеки, на мгновение стих, потом подул сильнее. От его порыва поверхность моря потемнела, ветер пронесся над Дорианом и туго, как винный мех, наполнил парус дау. Судно прыгнуло вперед, его носовая волна казалась белой на утреннем солнце.

Дориан, должно быть, услышал крики арабов, повернул голову и поплыл; он напряженно бил руками, стараясь уйти подальше от приближающейся дау, ближе к шлюпке. Но почти не двигался в неспокойной воде.

Хэл в отчаянии попытался оценить относительную удаленность от мальчика и скорость обоих судов и понял, что им не опередить дау.

— Быстрей! — закричал он. — Сто золотых гиней, если доберемся до него первые! Гребите! Ради Бога, гребите!

На дау было не меньше двадцати человек. Это была уродливая старая посудина, с рваным парусом, заплатанным и выпачканным смолой, краска с корпуса сошла, на борту виднелись полосы испражнений экипажа. Один из арабов поднял длинноствольный джезейл и прицелился в шлюпку. Белый дым окутал древний мушкет, и Хэл услышал, как пуля пролетела мимо его головы, но и глазом не моргнул.

Аболи с такой силой налегал на весла, что глаза его лезли из орбит и налились кровью, а татуированное лицо превратилось в страшную маску. Весла в его больших руках гнулись, как свежие ветки, вода негромко шумела под носом шлюпки и прямым, как стрела, следом расходилась за ней.

Но дау была резвее, и ей требовалось преодолеть меньшее расстояние. Хэл почувствовал в груди ледяной ужас, когда наконец понял, что им не успеть — шлюпка была еще в ста ярдах от Дориана, а дау уже подошла к нему и развернулась по ветру так, чтобы пять человек смогли перегнуться через борт и схватить мальчика.