— Обыскать! — приказал Хэл, и Аболи и Большой Дэниел руками прощупали каждый предмет одежды и извлекли множество скрытых в складках кинжалов. К тому времени как они закончили, на палубе выросла гора оружия.

— Рашид! — сделал Хэл знак предводителю. Тот упал на колени; на его лице слезы смешивались с кровью из отрезанной мочки. — Каков план аль-Ауфа? Как вы должны были сообщить о том, что корабль захвачен?

— Я не понимаю тебя, эфенди. Я не знаю человека по имени аль-Ауф. Пожалей бедного рыбака. Мои дети без меня умрут с голоду.

— Всемилостивый Аллах пошлет пропитание твоим сиротам, — заверил Хэл и обвел взглядом замерших от ужаса пленных.

— Вот этого!

Он выбрал злодейского вида грабителя с изуродованным шрамами лицом и пустой глазницей. Уил вытащил его из толпы, обмотал шею цепью и закрепил ее кандалами.

— Спрошу еще раз, — улыбнулся Хэл Рашиду. — Каков сигнал?

— Во имя Аллаха, эфенди, я не знаю человека по имени аль-Ауф. Не знаю ни о каком сигнале.

Хэл кивнул Аболи. Тот подхватил закованного араба на руку, как ребенка, и понес к борту. Поднял высоко над головой и бросил в воду. Тот ударился о поверхность и мгновенно исчез: его утащила вниз тяжесть цепи.

На палубе все, даже английские моряки, в ужасе умолкли. Они и подумать не могли, что их капитан способен на такую безжалостность. Затем кучка нагих пленников, как один человек, опустилась на колени. Они закричали и, закрыв глаза руками, молили о пощаде.

— Сигнал? — спокойно спросил Хэл, глядя на Рашида.

— Аллах свидетель, я не знаю никакого сигнала.

— Возьми его, — сказал Хэл Аболи. Тот схватил Рашида за раненое ухо, потащил его, вопящего и истекающего кровью, к борту, швырнул его на палубу, босой ногой наступил на спину и обмотал вокруг горла цепь.

Потом легко поднял над головой.

— Брось его акулам, — приказал Хэл, — хотя даже их стошнит от этой падали.

— Я все скажу! — закричал Рашид, дрыгая ногами в воздухе. — Пусть этот черный шайтан отпустит меня, и я скажу!

— Держи его за бортом, — приказал Хэл.

Аболи сменил хватку — теперь он держал Рашида за ноги высоко над волной, поднятой носом „Серафима“.

— Говори, — негромко сказал он, — потому что у меня устают руки. Они не смогут долго удерживать твой вес.

— Два огня! — закричал Рашид. — Два красных огня на грот-мачте. Это сигнал аль-Ауфу, что мы захватили корабль.

Аболи втащил его обратно и бросил на палубу.

— Каким курсом он приказал вам идти? Где вы должны с ним встретиться?

— Он велел мне идти на юг и держаться близко к суше, направляясь к Рас-Ибн-Куму.

Хэл знал, что так называется большой, выдающийся в залив мыс.

— Закуйте их всех и заприте на юте, и пусть охрана от них не отходит. В того, кто попытается бежать, стреляйте, — приказал Хэл Аболи по-арабски, чтобы пленные поняли.

Как только солнце опустилось в горящее море, Хэл убавил паруса и отошел подальше от суши, как сделает любой благоразумный капитан, идущий в виду подветренного берега. Корабль продолжал медленное движение на юг, и в течение ночи впередсмотрящие не раз замечали тусклый свет ламп следующих за ними дау.

Где бы ни укрывался „Минотавр“, аль-Ауф на его борту рассчитывает, что его люди захватят „Серафим“, только когда почти весь экипаж уснет. Поэтому Хэл ждал до четырех склянок утренней вахты, а в два часа приказал поднять на грот-мачте два красных фонаря. Фонари смотрели в ночь, как глаза дракона.

Потом он приказал Аболи и двадцати лучшим бойцам надеть еще влажную одежду пленных арабов. Пока они обертывали головы кусками ткани, Хэл спустился в свою каюту и быстро переоделся в тот костюм, который надевал, когда вечером отправлялся на саук в Занзибаре. Когда он снова вышел на палубу, „Серафим“ спокойно плыл по темной воде. С заходом луны темные очертания суши в ожерелье фосфоресцирующего прибоя исчезли в темноте. Хэл прошел по палубе и поговорил с каждой группой людей, сидевших за поручнями.

— Время опасное, — говорил он матросам. — Будьте начеку. Они нападут на нас так, что мы не увидим.

За два часа до рассвета, в самое темное время ночи, Хэл послал за сыновьями. Когда они пришли, Том был бодр и дрожал от возбуждения, а Дориан зевал и тер глаза — должно быть, он спал на тюфяке.

— Я хочу, чтобы вы оба немедленно заняли место по боевому расписанию на верху мачты, — строго сказал им Хэл. — Если корабль вступит в бой, оставайтесь наверху, что бы ни происходило здесь под вами. Вы меня поняли?

— Да, отец.

Лицо Тома, озаренное светом с нактоуза, было внимательно.

— Я передаю брата под твою опеку, Том, — сказал Хэл, как не раз говорил раньше. — Дориан, ты должен беспрекословно слушаться Тома.

— Да, отец.

— Я буду очень занят и не смогу присматривать за вами. Но хочу знать, что вы оба в безопасности высоко над боем.

Он вместе с сыновьями прошел к грот-мачте, под покровом темноты положил руки им на плечи и сжал.

— Господь любит вас, парни, и я тоже. Не старайтесь геройствовать, оставайтесь в безопасности.

Он смотрел, как они поднимаются по снастям и исчезают в темноте наверху. Потом вернулся на свое место на юте.

Под утро снова пошел дождь, поэтому ночь словно бы затянулась. С рассветом дождевые тучи вмиг разошлись, и с драматической внезапностью вспыхнул день. За ночь случайное течение в узком проливе отнесло „Серафим“ близко к берегу.

В двух милях по правому борту побережье Африканского континента представляло собой белые пляжи, в мелкую воду прибрежных лагун впивались клыки коралловых рифов. Прямо впереди спиной кита поднимался мыс Рас-Ибн-Кум, далеко выступающий в пролив. Хэл негромко приказал поменять курс, чтобы миновать этот мыс.

За ночь флот преследующих корабль дау по сигналу красных фонарей сократил расстояние, отделявшее его от „Серафима“.

Первый корабль, водоизмещением в сто с лишним тонн, набитый людьми, находился всего в кабельтове за кормой. Как только там увидели, как из темноты, точно по волшебству, появляется „Серафим“, на дау радостно закричали и устроили пальбу из джезейлов.[356]

Очевидно, из-за красных огней там поверили, что корабль в руках людей аль-Ауфа. В воздух поднимался пороховой дым, матросы на дау приплясывали, размахивали руками, и их голоса отчетливо доносились через пространство темной волнистой воды.

— Ответьте им, парни, — велел Хэл морякам в арабской одежде.

Те тоже запрыгали и замахали руками тем, что на дау, их одежды развевал утренний ветер с берега. Хэл не замедлял ход корабля, поэтому расстояние между ними не сокращалось.

Хэл смотрел вперед, рассчитывая, сколько осталось до зеленого мыса, выступающего в канал; но вот он почувствовал, что его грудь сжимается и дыхание становится сиплым — от силы в двух милях показался еще один корабль, с квадратными черными парусами, и устремился ему навстречу.

Хэл сразу понял, что корабль стоял на якоре в заливе за мысом, поджидая в засаде, а береговые огни предупреждали его о приближении „Серафима“. Теперь этот корабль шел навстречу, его нос резал пенную волну. За ним следовало множество мелких судов, больше десяти небольших дау.

Уил Уилсон подбежал к Хэлу, возбужденно блестя глазами.

— Это старина „Минотавр“! — крикнул он. — Я узнал бы его где угодно, капитан.

— Спасибо, мистер Уилсон, я так и думал.

Хэл сохранил нейтральное выражение лица, потом бросил взгляд на Неда Тайлера.

— Так держать.

Два корабля быстро сближались. Хэл разглядывал „Минотавр“ в подзорную трубу. Корабль захвачен аль-Ауфом меньше двух лет назад, но Хэл сразу заметил, что его паруса и снасти в плачевном состоянии. Ни один английский капитан не довел бы свой корабль до такого упадка.

К тому же кораблем плохо управляли. Возможно, его капитан привык к косому парусу, и ему не хватало опыта управления большим количеством высоко расположенных квадратных парусов. Поэтому теперь топсели корабля развернулись в бейдевинд, а паруса на грот-мачте обвисли и ловили не весь ветер, их черная ткань тряслась, словно в параличе. Оценивая ход корабля, Хэл решил, что дно „Минотавра“ заросло водорослями и ракушками.