В полдень, стоя рядом с отцом и производя ежедневные измерения, он вспоминал ощущение мягкой женской груди, прижатой к его лицу, и мысли его уносились далеко.

Когда отец взял его навигационную доску и прочел показания, он повернулся к Неду Тайлеру.

— Поздравляю, мистер Тайлер. За ночь вы вернули нас в северное полушарие. Пошлите наверх надежного человека. В любую минуту мы можем причалить к восточному побережью Америки.

За ужином Том не хотел есть и свой кусок соленой свинины отдал Дориану, который славился аппетитом и живо проглотил мясо, чтобы Том не успел передумать.

Когда лампы на орудийной палубе затемнили на ночь, Том лежал в своем углу за лафетом без сна и снова и снова мысленно проверял приготовления.

Ключ от порохового погреба и огниво лежали там, где он их оставил — в нише над дверью. Он ждал возможности вернуть ключ в стол отца, но пока такая возможность не представлялась.

Теперь он этому радовался. Он уже решил, что любит Каролину больше всего на свете и, не колеблясь, отдаст за нее жизнь.

В семь склянок первой вахты он поднялся с тюфяка и остановился, проверяя, не видел ли кто-нибудь, что он встал. Два его брата темными силуэтами виднелись за Аболи, который во весь рост вытянулся на палубе в тусклом свете закрытых решеткой ламп, предназначенных для ночного боя. Перешагивая через храпящих матросов, Том беспрепятственно добрался до трапа.

В каюте отца, как всегда, горел свет, и Том удивился: что заставляет отца не спать далеко за полночь? Он быстро прошел мимо, но не мог не задержаться у каюты девочек. Ему показалось, что он слышит за переборкой легкое дыхание и один раз — голос девочки, говорящей во сне, несколько неразборчивых слов. Он прошел дальше, достал ключ, вошел в пороховой погреб, зажег лампу и повесил ее на крюк.

Теперь он так волновался, что вздрагивал при каждом необычном звуке идущего корабля, шорохе крыс в трюме, скрипе свободной снасти. Сидя у двери, он смотрел на подножие трапа. На этот раз он не задремал и увидел ее босые белые ноги в то самое мгновение, когда они показались на ступеньках. Том негромко свистнул, чтобы успокоить ее.

Она остановилась и посмотрела на него. Потом стремительно преодолела последние несколько ступенек. Он побежал ей навстречу, и она кинулась в его объятия и крепко сжала.

— Я хотела извиниться за то, что ударила тебя, — прошептала она. — Все дни с тех пор я ненавидела себя за это.

Он не мог заговорить, и, не услышав в ответ ни слова, Каролина подняла лицо. В тусклом свете оно было всего лишь бледным пятном, но он наклонился, отыскивая ее рот.

В то же мгновение она придвинулась к нему, и поэтому первый его поцелуй пришелся в лоб, второй в нос, и только на третий раз их губы соединились.

Она отодвинулась первая.

— Не здесь, — прошептала она. — Кто-нибудь может прийти.

Он взял Каролину за руку и провел в пороховой погреб, и она послушно пошла за ним. Без колебаний направилась к мешочкам с порохом и потянула Тома за собой.

Рот ее был открыт для его следующего поцелуя, и он почувствовал легкое прикосновение ее языка — словно мотылек прилетел на огонь. Он втянул этот кончик в рот.

По-прежнему не отрывая губ, она потянула завязку у ворота его рубашки и, развязав, просунула в отверстие маленькую холодную руку и погладила его грудь.

— Ты волосатый. — В ее голосе звучало удивление. — Хочу посмотреть. — Она подняла его рубашку. — Как шелк. Так мягко.

Она прижалась лицом к его груди. Дыхание ее было теплым и щекочущим. Это привело Тома в возбуждение, какого он раньше не испытывал.

Он вдруг заторопился, как будто в любое мгновение Каролину могли отобрать у него, и попытался развязать ленту ее ночной сорочки, но его пальцы были неловкими и неумелыми.

— Не так. — Каролина отвела его руки. — Я сама.

Он смутно сознавал, что она ведет себя иначе, чем в их первую встречу здесь, в пороховом погребе: сейчас она была вполне уверена в себе и держалась почти как Мэри и другие девушки, с которыми он был в Хай-Уэлде.

Почти сразу Том убедился, что его догадка верна. Каролина делала это и раньше, она знала не меньше, а может, больше его, и это знание подхлестывало его.

У него больше не было причин сдерживаться.

Она наклонилась, быстрым движением сняла через голову ночную сорочку и бросила на палубу. Теперь она была совсем обнажена, но Том видел только ее груди, большие, круглые и белые, которые светились, словно две большие жемчужины, нависая над ним в полутьме. Он потянулся и наполнил обе ладони их мягким изобилием.

— Не так сильно. Не будь грубым, — предупредила Каролина. Несколько мгновений она позволяла ему делать, что он хочет, потом прошептала: — Прикоснись ко мне. Трогай меня, как раньше.

Он исполнил ее просьбу. Каролина закрыла глаза и замерла. Он осторожно передвинулся на нее, стараясь не испугать.

Спустил штаны до колен.

Неожиданно она попыталась сесть.

— Почему ты остановился?

Каролина посмотрела вниз.

— Что ты делаешь? Нет, прекрати!

Она попыталась вывернуться из-под Тома, но он был гораздо сильнее и тяжелее, и она не могла пошевелиться под ним.

— Я не сделаю тебе больно, — пообещал он.

Она безуспешно надавила ему на плечи, но постепенно сдалась. Перестала сопротивляться и расслабилась под его настойчивыми прикосновениями.

Тело ее стало мягким, напряжение ушло. Она закрыла глаза и начала издавать негромкие звуки.

Неожиданно все ее тело содрогнулось, и она негромко вскрикнула.

— Что ты делаешь? Пожалуйста, не надо! О Том, что ты делаешь?

Она снова начала бороться, но он крепко держал ее, и немного погодя Каролина успокоилась. Оба начали двигаться слаженно, в естественном ритме, древнем, как сам человек.

Много времени спустя они лежали рядом, пот остывал на их телах, дыхание постепенно успокоилось, и они снова могли разговаривать.

— Уже поздно. Скоро проснутся Агнес и Сара. Мне пора, — прошептала Каролина и потянулась за своей ночной сорочкой.

— Придешь еще? — спросил он.

— Может быть.

Она через голову надела сорочку и завязала ленту у горла.

— Завтра ночью? — настаивал он.

— Может быть, — повторила она, соскользнула с мешков и направилась к двери. Прислушалась, потом посмотрела в щелку.

Открыла дверь настолько, чтобы выскользнуть, и исчезла.

«Серафим», держа курс на юг, постепенно покидал тропические широты. Дни стали прохладнее, после утомившего всех тяжелого зноя подул свежий юго-восточный ветер. Умеренно волнующийся океан кишел жизнью, они плыли через облака криля и планктона. Том и Дориан видели с мачты тени косяков тунца — бесконечные потоки рыб легко обгоняли корабль в своих загадочных странствиях по зеленому океану.

Наконец в полдень наблюдения показали, что корабль достиг нужной точки на юге, и на тридцать втором градусе южной широты Хэл развернул его носом на последний отрезок плавания, к мысу Доброй Надежды.

Хэл с облегчением воспринял приближение этого этапа долгого плавания и предстоящую высадку на сушу. Накануне доктор Рейнольдс доложил о первых случаях цинги среди матросов. Эта загадочная болезнь была проклятием всех капитанов дальнего плавания. Стоило кораблю пробыть в море шесть недель, и тяжелые испарения, вызывающие эту болезнь, без всякой причины внезапно обрушивались на экипаж.

Двое заболевших — только начало, Хэл знал это. Они показывали врачу распухшие кровоточащие десны и темные кровоподтеки на животе, где кровь просачивалась сквозь кожу. Никто не мог объяснить причину этой болезни или ее загадочное исчезновение и излечение жертв, едва корабль приходил в порт.

— Господи, побыстрее бы! — молился Хэл, поглядывая на пустой восточный горизонт.

Теперь, на подходе к суше, корабль сопровождали стаи дельфинов — они летели на вершинах волн, ныряли под корпус и появлялись с другой стороны, изгибали под поверхностью блестящие черные спины, высоко взлетали, ударив хвостом, и с вечной улыбкой смотрели на людей проницательными глазами.