— Я не ребенок! — яростно возразил Дориан. — Мне почти одиннадцать.

— Тогда покажи волосы на яйцах, — вызывающе произнес Том. С тех пор, как у него самого в промежности появилась растительность, это стало непререкаемым доказательством его старшинства.

Дориан отмолчался — у него не было даже пушка, никакого сравнения со старшим братом. Но он повел атаку с другого направления.

— Я посмотрю, и все.

— Ладно, но только с крыши, — отрезал Том. — Пойдем. Мы опоздаем. — И он начал подниматься по крутому склону оврага. Братья, недовольные каждый по своему поводу, следовали за ним.

— Да и кто может прийти? — не отставал Дориан. — Все заняты. Даже мы должны помогать.

— Черный Билли, — не оглядываясь, ответил Том. Это имя заставило замолчать даже Дориана. Черный Билли — старший сын Кортни. Его мать, эфиопскую принцессу, сэр Хэл Кортни привез из Африки, когда вернулся из первого плавания к этому загадочному континенту.

Невеста королевского рода и корабль, полный ценностей, отнятых у голландцев и язычников… целое состояние, позволившее отцу больше чем вдвое расширить старинное поместье и тем самым сделать семью одной из богатейших в Девоне; с ней могли соперничать только Гренвиллы.

Уильяму Кортни, Черному Билли, как прозвали его братья, почти двадцать четыре года; он на семь лет старше близнецов. Он был умен, безжалостен, отличался мрачной хищной красотой. У младших братьев были все основания бояться и ненавидеть его. Заслышав его имя, Дориан содрогнулся, и последние полмили мальчики прошли молча. Наконец они свернули в сторону от ручья и, добравшись, куда собирались, остановились под большим дубом, где прошлой весной свил гнездо полевой лунь.

Том сел у дуплистого ствола, чтобы отдышаться.

— Если ветер не переменится, завтра утром сможем поплавать, — объявил он, снимая шапку и утирая рукавом потный лоб.

В шапке торчало перо кряквы — первой утки, убитой его собственным соколом.

Том осмотрелся. Отсюда была видна почти половина поместья Кортни, пятнадцать тысяч акров пологих холмов, лесов, пастбищ и пшеничных полей, которые тянулись до самых утесов на берегу, доходя почти до порта. Но все было так знакомо, что Том не стал долго обозревать окрестности.

— Пойду выясню, нет ли кого на берегу, — сказал он, вставая. И, пригнувшись, осторожно двинулся к каменной стене, окружавшей церковь.

Поднял голову и заглянул за ограду.

Церковь построил его прадед, сэр Чарлз, рыцарское звание которому принесла служба доброй королеве Бесс.[346] Капитан морского корабля, он с большим успехом сражался против армады Филиппа Испанского. Более ста лет назад сэр Чарлз возвел эти стены во славу Господа и в память о действиях флота у Кале. Именно там он заслужил свое звание; многие охваченные огнем испанские галеоны были выброшены на берег, а остальные рассеяла буря, которую вице-адмирал Дрейк назвал Божественным Ветром.

Церковь — красивое восьмиугольное здание из серого камня с высокой колокольней; с нее в ясный день можно было увидеть Плимут, до которого больше пятнадцати миль. Том легко перемахнул через стену и по яблоневому саду подобрался к дубовой двери ризницы. Чуть приоткрыл ее и прислушался. Все было тихо.

Тогда он юркнул внутрь и подошел к двери, ведущей в само здание.

Солнечный свет сквозь высокие витражи проникал в церковь. По стенам и полу были разбросаны разноцветные пятна. На окнах за алтарем была изображена битва английского флота с испанским, Господь с облаков одобрительно взирал на горящие испанские галеоны.

Витражи над главной дверью добавил отец Тома. На этот раз побежденными врагами были голландцы и орды мусульман, над битвой возвышался сам сэр Хэл, героически поднявший меч, и рядом с ним — эфиопская принцесса.

Они были в доспехах, а на их щитах сверкал крест ордена Святого Георгия и Священного Грааля.

Церковь пустовала. Приготовления к венчанию Черного Билли, назначенному на следующую субботу, еще не начались. Здание было в распоряжении Тома. Он вернулся к входу в ризницу и выставил голову. Сунул два пальца в рот и резко свистнул. Почти сразу оба брата перебрались через стену и побежали к нему.

— Давай на колокольню, Дорри! — приказал Том и, когда ему показалось, что рыжеволосый брат собирается возразить, угрожающе шагнул к нему.

Дориан скорчил гримасу, но исчез на лестнице.

— Ее еще нет? — спросил Гай с дрожью в голосе.

— Нет. Рано.

Том пересек зал и стал спускаться по темной каменной лестнице, ведущей в подземный склеп. Внизу он развязал клапан кожаной сумки, висевшей у него на поясе рядом с кинжалом, достал тяжелый железный ключ, который утром взял в кабинете отца, открыл замок на решетчатой двери и распахнул ее. Дверь заскрипела.

Том без колебаний вошел в склеп, где в каменных саркофагах лежали его предки. Гай последовал за ним с меньшей уверенностью. Присутствие мертвых всегда вызывало у него беспокойство. У входа он задержался.

Свет пробивался в склеп через окно, расположенное на уровне земли, освещение было слабым и необычным.

Вдоль изогнутых по кругу стен размещались каменные и мраморные гробы. Всего шестнадцать: Кортни и их жены — членов семьи хоронили здесь со времен прадеда Чарлза. Гай невольно посмотрел на саркофаг, средний из трех, принадлежавших отцовским женам, в котором покоились бренные останки их с Томом матери. Крышку украшало резное изображение матушки, и Гай подумал, что она прекрасна, как светлая лилия. Он не знал ни ее, ни вкуса молока из ее груди — три тяжелых дня, когда на свет рождались близнецы, столь нежное существо не вынесло. Она умерла от потери крови и изнурения через несколько часов после первого крика Гая. Мальчиков вырастили несколько нянек и мачеха, мать Дориана.

Гай подошел к мраморному гробу и склонился у его изголовья. Прочитал надпись: «Здесь покоится Маргарет Кортни, любимая вторая жена сэра Генри Кортни, мать Томаса и Гая, ушедшая из жизни 2 мая 1673 года. Теперь она в лоне Христа».

Он закрыл глаза и начал молиться.

— Она тебя не слышит, — не очень любезно заметил Том.

— Нет, слышит, — ответил Гай, не поднимая головы и не открывая глаз.

Том утратил интерес к брату и пошел вдоль саркофагов. Справа от его матери лежит мать Дориана, последняя жена отца. Всего три года назад катер, на котором она плыла, перевернулся у входа в залив, и высокие волны унесли ее в море. Муж пытался спасти ее, но течение оказалось чересчур сильным, и сам Хэл едва не утонул. Их обоих выбросило у продуваемой ветром рощи в пяти милях ниже по берегу, но к тому времени Элизабет захлебнулась, а Хэл был на последнем издыхании.

Том почувствовал, как из глубин его души поднимаются слезы: он любил мачеху, как не мог любить мать, которой никогда не знал. Он откашлялся и вытер глаза, прогоняя слезы, чтобы Гай не заметил его детскую слабость.

Хотя Хэл женился на Элизабет главным образом для того, чтобы у его осиротевших детей была мать, вскоре все в ней души не чаяли, как и в Дориане, с того дня, как она дала ему жизнь. Все — кроме Черного Билли.

Уильям Кортни не любил никого, кроме отца, и ревновал его свирепо, как пантера. Элизабет защищала мальчиков от его мстительного внимания, пока море не поглотило ее, оставив их без защиты.

— Тебе не следовало оставлять нас, — негромко сказал Том и тут же виновато взглянул на брата. Но Гай, погруженный в молитву, не услышал его, и Том перешел к следующему гробу, расположенному подле саркофага Маргарет. Здесь лежала Юдифь, эфиопская принцесса, мать Черного Билли. Мраморная статуя на крышке изображала красивую женщину с яростным, почти ястребиным лицом — его унаследовал сын. Она была в доспехах, как подобает командующей армией в войне с язычниками. На поясе — меч, на груди — щит; на щите — коптский крест, символ Христа, предшественник даже католического.

Густые курчавые волосы короной венчали непокрытую голову. Глядя на нее, Том почувствовал, как в нем оживает ненависть к ее сыну.