— Выстрелить? — шепотом спросил Хэл у Аболи.

— Рана только разъярит его, — ответил Аболи. — Если не сможешь сразу убить, не стреляй.

Лев остановился в свете костра. Он широко расставил передние лапы и пригнул голову. Его темная грива встала дыбом, распушилась под полными ужаса взглядами людей: им показалось, что лев вырос вдвое. Он разинул пасть, и они увидели блестящие клыки и свернувшийся между ними язык; лев снова заревел.

Звук обрушился на них, как физический удар, как гонимая бурей волна, он оглушал и приводил в смятение чувства. Зверь был так близко, что Хэл чувствовал, как его лица касается дыхание могучих легких. Запахло трупами и давно мертвой плотью.

— Тише! — предупредил всех Хэл. — Не издавайте ни звука и не шевелитесь, не то он нападет.

Даже женщины и ребенок послушались. Подавив крики ужаса, они замерли. Казалось, это продолжалось целую вечность: лев разглядывал их, но тут маленький одноглазый Йоханнес не выдержал. Он вскрикнул, поднял мушкет и выстрелил.

За мгновение до того, как пороховой дым закрыл обзор, Хэл заметил, что пуля не попала в зверя и ударила в землю между его передними лапами.

Тут их, словно облаком, накрыло дымом, и из этого облака послышался рев разъяренного льва. Обе женщины закричали, мужчины прижимались друг к другу, пытаясь дальше уйти от ограды. Только Хэл и Аболи оставались на месте, ровно держа мушкеты и целясь в облако дыма. Сакина прижалась к боку Хэла, но не убежала.

Лев показался из дыма. Хэл спустил курок — мушкет дал осечку. Оглушительно громыхнул выстрел Аболи, но зверь в темноте и дыму двигался так стремительно, что глаза не поспевали за ним. Должно быть, Аболи промахнулся — лев беспрепятственно с ревом ворвался за ограду. Хэл бросил Сакину на землю, закрывая своим телом, и лев перепрыгнул через него.

Из жавшихся друг к другу в ужасе людей он выбрал Йоханнеса. Огромные челюсти сомкнулись на спине человека, лев поднял его, как кошка — мышь. Одним прыжком он перемахнул через заднюю стену ограждения и исчез в ночи.

Из темноты доносились крики Йоханнеса. Лев не унес его далеко. Остановившись на границе света от костра, он принялся пожирать еще живого человека. Все услышали, как трещат кости на зубах зверя, как разрывается плоть. Послышался другой рев: львица пришла разделить добычу. Йоханнес еще кричал и вопил, а львы рвали его на куски. Постепенно его крики становились все слабее и наконец оборвались, теперь из темноты доносились только страшные звуки звериного пира.

Женщины впали в истерику, Бобби в ужасе колотил кулачками в грудь Аболи. Хэл успокаивал Сакину, которая сразу откликнулась на его объятие.

— Не бегите. Двигайтесь неторопливо. Женщины в центре. Перезарядите мушкеты, но не стреляйте без приказа.

Хэл построил отряд, потом посмотрел на Дэниела и Аболи.

— Их притягивает наш запас мяса. Покончив с Йоханнесом, они снова нападут.

— Ты прав, Гандвейн.

— Тогда отдадим им мясо, чтобы отвлечь, — сказал Хэл. — Помогите мне.

Втроем они подняли большую заднюю часть быка и потащили на край освещенного пространства. Здесь бросили мясо в пыль.

— Не бегите, — снова предупредил Хэл. — Как кошка бросается на бегущую мышь, так и они бросятся на нас.

Пятясь, они отступили за ограду. Почти сразу подскочила львица, схватила мясо и утащила в темноту. Все услышали, как другие львы возятся вокруг ее добычи. Львы кормились, рыча друг на друга и покашливая.

Куска мяса прожорливой стае хватило на час, но, когда львы снова принялись бродить вокруг ограды, делая короткие выпады и пугая людей, Хэл сказал:

— Надо снова покормить их.

Вскоре стало ясно, что львы предпочитают принимать эти подношения, не нападая на лагерь: когда трое людей притаскивали очередную подачку, звери ждали, пока они уйдут, потом из темноты показывалась львица и утаскивала добычу.

— Самка всегда самая смелая, — сказал Хэл, чтобы отвлечь остальных.

Аболи с ним согласился:

— И самая жадная!

— Не наша вина, что вам не хватает храбрости и ума, — ядовито сказала Сакина, и большинство рассмеялись, но негромко и не очень весело. Дважды за ночь Хэл оттаскивал антилопьи ноги на корм прайду. Наконец, когда рассвет озарил верхушки колючих деревьев, львы как будто насытились. Рев черногривого самца постепенно затих в тишине. Последний раз он послышался с расстояния в лигу, как раз когда над рваными вершинами горного хребта, идущего параллельно их маршруту, показалось солнце.

Хэл и Альтуда отправились за останками несчастного Йоханнеса. Как ни странно, львы не тронули его руки и голову, но остальное сожрали. Хэл закрыл невидящие глаза, а Сакина завернула жалкие останки в кусок ткани и помолилась над ними, пока мужчины копали могилу.

— Больше нельзя здесь задерживаться. — Хэл поднял Сакину. — Нужно выходить немедленно, если хотим сегодня дойти до реки. К счастью, у нас еще достаточно мяса.

Он подвесили оставшиеся части антилоп к шестам, мужчины подняли концы шестов на плечи и пошли по холмистой, поросшей травой равнине. Лишь под вечер дошли они до реки и с высокого берега посмотрели на широкую зеленую ленту, которая оказалась препятствием у них на пути.

«Золотой куст» бросил якорь у выхода из канала в Слоновью лагуну, и Левеллин задал экипажу работу: выкачивать воду из трюма и чинить поврежденную бурей оснастку и такелаж. Над головой по-прежнему бушевала буря, но хотя поверхность лагуны была покрыта небольшими волнами с пенными гребнями, высокие берега и утесы лишали ветер силы.

Корнелиусу Шредеру не терпелось сойти на берег. Ему хотелось побыстрее убраться с «Золотого куста» и избавиться от общества англичан, которых он возненавидел. Лорд Камбре казался ему другом и союзником, полковник хотел побыстрее увидеться с ним и попросить быть секундантом в деле чести с Винсентом Уинтертоном. В своей крошечной каюте он торопливо упаковал дорожный сундук и, так как свободных матросов, чтобы помочь ему, не было, сам вытащил его на палубу. И стоял у груды своих вещей, глядя на лагерь Камбре на берегу.

Канюк разбил лагерь на том же месте, что и сэр Фрэнсис Кортни; именно на этот лагерь напал Шредер со своими солдатами. Среди деревьев кипела лихорадочная деятельность. Шредеру показалось, что Камбре копает траншеи и другие фортификационные сооружения, и его это удивило. Он не видел смысла в строительстве укреплений против несуществующего врага.

Левеллин не соглашался покинуть корабль, пока не убедится, что все работы продвигаются нормально, а сам корабль хорошо закреплен и в безопасности. Но спустя некоторое время он передал командование на палубе своему первому помощнику Арнольду Фаулеру и приказал приготовить шлюпку.

— Капитан Левеллин, — обратился к нему Шредер, когда тот подошел к борту. — Я решил, что, если лорд Камбре не будет возражать, я оставлю ваш корабль и перейду на борт «Морейской чайки».

Левеллин кивнул.

— Я понимаю ваши намерения, полковник, и, говоря по правде, на борту «Золотого куста» никого не огорчит ваш уход. Я отправляюсь на берег узнать, где можно наполнить бочки водой: во время бури наша пресная вода смешалась с морской. Я перевезу вас и ваши вещи в лагерь Камбре, к тому же у меня с собой деньги, которые вы заплатили за проезд. Чтобы избежать дальнейших неприятностей и споров, я полностью верну их вам.

Шредер хотел бы доставить себе удовольствие и презрительно отвергнуть это предложение, но эти несколько гиней составляли все его богатство; он взял тощий кошелек, протянутый Левеллином, и неохотно сказал:

— По крайней мере в этом, сэр, вы вели себя как благородный человек. Я перед вами в долгу.

Они отплыли в шлюпке, причем Левеллин сидел на корме, а Шредер нашел себе место на носу и не обращал внимания на улыбки матросов и иронические подбадривания офицеров на палубе, когда они отплывали. Они еще были на полпути к берегу, когда знакомая фигура в пледе и шляпе с пестрыми лентами вышла из-под деревьев, сверкая на солнце рыжей бородой и спутанной шевелюрой, и, подбоченясь, стала следить за их приближением.