— Саба спустил камнепад! — объяснил Аболи, и Хэл сразу все понял. Сквозь узкий вход в трещину он смотрел вверх. Рокот набирал силу, превратился в рев, а поверх этого рева слышались дикие, полные ужаса крики солдат, застигнутых лавиной. Для них не было ни убежища, ни спасения. Ущелье оказалось западней, в которую заманили их Саба и Альтуда.

Рев и скрежет стали оглушительными. Казалось, гора дрожит под ногами. Крики солдат были заглушены, и неожиданно мимо трещины пронеслась могучая каменная река. Стало совершенно темно, воздух переполнился пылью и мелкими осколками камня; четверо кашляли и ловили ртом воздух. Ослепший и задыхающийся Хэл закрыл рот и нос концом своей рваной рубашки, пытаясь отцеживать воздух, чтобы им можно было дышать в этой удушающей пыльной буре, поднятой летящими мимо камнями.

Лавина сходила долго, но постепенно вал сменился беспорядочным падением отдельных камней и треском немногих осколков.

Наконец спустилась тишина, полная и гнетущая; пыль осела, и стал виден выход из убежища.

Аболи прополз вперед и осторожно выглянул, балансируя на камнях. Хэл подполз к нему, и оба стали вглядываться в мрачную тьму ущелья. От стены до стены лавина оставила свой глубокий след. Ни звука, ни следа преследователей, ни даже криков или стонов умирающих, ни обрывка одежды, ни оружия. Словно этих людей никогда не было.

Раненая нога Хэла вдруг отказалась выдерживать его вес. Он пошатнулся и упал у выхода из расселины. От загноившейся раны его лихорадило, в голове помутилось. Он почувствовал, что его подхватывают сильные руки, и потерял сознание.

Полковник Корнелиус Шредер целый час ждал в приемной, чтобы губернатор Ван де Вельде соизволил принять его.

Когда наконец адъютант пригласил его, полковник вошел в зал для приемов, но Ван де Вельде по-прежнему его не замечал. Он продолжал подписывать документы, которые один за другим выкладывал перед ним Якобус Хоп.

Шредер явился в мундире при всех регалиях. Парик его был заново завит и расчесан, а усы, нафабренные пчелиным воском, торчали, как острия копий. Одну сторону лица украшали свежие царапины и кровоподтеки.

Ван де Вельде подписал последний документ и взмахом руки отпустил Хопа. Когда чиновник вышел и закрыл за собой дверь, губернатор взял со стола письменный отчет Шредера так, словно нечто мерзкое, отвратительное и нечистое.

— Итак, вы потеряли почти сорок человек, Шредер? — тяжело спросил он. — Не говоря уже о восьми лучших лошадях Компании.

— Тридцать пять человек, — поправил Шредер, стоя навытяжку.

— Почти сорок! — мрачно повторил Ван де Вельде. — И восемь лошадей. Заключенные и рабы, которых вы преследовали, ушли. Вряд ли это можно назвать славной победой. Согласны, полковник?

Шредер угрюмо смотрел на карниз над головой губернатора, украшенный купидонами.

— Безопасность замка на вашей ответственности, Шредер. Охрана заключенных — ваша задача. Безопасность моей персоны, а также моей жены — тоже ваша задача. Согласны, Шредер?

— Да, ваше превосходительство.

Под глазом полковника задергалась жилка.

— Вы позволили пленникам сбежать. Вы позволили им расхитить собственность Компании. Вы допустили взрыв и тем самым позволили им причинить серьезный ущерб этому зданию. Посмотрите на мои окна.

Ван де Вельде показал на пустые рамы: все стекла были выбиты.

— С помощью инспектора Компании я оценил ущерб в сто тысяч гульденов! — Губернатор все более взвинчивал себя. — Сто тысяч гульденов! А главное, вы позволили бунтарям похитить мою жену и меня и подвергли нашу жизнь смертельной опасности…

Он замолчал, чтобы справиться со своим гневом.

— Затем вы позволили убить почти сорок солдат Компании, включая пять белых офицеров! Как вы думаете, какова будет реакция Совета Семнадцати, когда там получат мой отчет с описанием ваших прегрешений и небрежения? Что, по-вашему, скажут члены Совета? Отвечайте, надутый щеголь! Что, по-вашему, они скажут?

— Они могут выразить некоторое недовольство, — сдержанно ответил Шредер.

— Недовольство?! Некоторое недовольство?! — закричал Ван де Вельде, падая в кресло и хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Немного придя в себя, он продолжил: — Вы первым узнаете, Шредер, каково это недовольство. Я с величайшим осуждением отсылаю вас в Амстердам. Вы отплывете через три дня на борту «Вельтевреден», который сейчас стоит на якоре в заливе.

Через пустые окна он показал на корабли, стоявшие на якоре у линии прибоя.

— На том же корабле в Амстердам отправится мой отчет, где я осуждаю вас в самых сильных выражениях. Вы лично ответите перед Семнадцатью. — Он издевательски посмотрел на полковника. — Ваша военная карьера кончена, Шредер. Советую вам открыть публичный дом — вы продемонстрировали значительную склонность к подобным занятиям. Прощайте, полковник Шредер. Сомневаюсь, что мне когда-нибудь еще выпадет удовольствие наслаждаться вашим обществом.

Страдая от оскорблений губернатора так, словно получил двадцать ударов плетью, Шредер сошел по лестнице. Чтобы дать себе возможность успокоиться, он остановился, разглядывая повреждения, нанесенные зданию взрывом. Арсенал был уничтожен, превращен в груду камней. В северном крыле балки крыши разбиты и обуглены в пожаре, начавшемся после взрыва, но внешние стены сохранились, а остальным зданиям причинен лишь поверхностный ущерб.

Часовые, которые еще вчера, завидев полковника, вытягивались в струнку, сейчас не торопились приветствовать его, а когда наконец вяло отсалютовали, один при этом нахально улыбнулся. В небольшой общине колонии новости распространялись быстро, и, очевидно, весь гарнизон уже знал о его отстранении от службы. Якобус Хоп, должно быть, с удовольствием распространил эту новость, решил Шредер и обрушился на часового:

— Убери эту ухмылку с лица, парень, или, клянусь Господом, я сотру ее своей саблей!

Тот мгновенно стал серьезным и вытянулся, устремив вперед застывший взгляд. Но когда Шредер пересекал двор, Мансеер и другие надсмотрщики перешептывались и обменивались ухмылками. Даже некоторые из вновь пойманных заключенных, которые теперь в цепях устраняли причиненный взрывом ущерб, бросали работу и искоса посматривали на него.

Человеку такого гордого нрава трудно было перенести подобное унижение, и полковник подумал, что гораздо хуже будет, когда он вернется в Голландию и предстанет перед Советом Семнадцати. О его позоре будут шуметь во всех тавернах и портах, во всех гарнизонах и частях, в гостиных богатых домов и поместий Амстердама. Ван де Вельде прав. Он станет изгоем.

Он широким шагом миновал ворота и прошел по мосту через ров.

Шредер не знал, куда идет, но направился к берегу и постоял немного, глядя на море. С трудом совладав с бурей чувств, он принялся искать выход: как уйти от презрения и насмешек, которые он не в силах вынести.

«Покончу с собой, — решил он. — Это единственный возможный выход». Но тотчас все в нем восстало против подобной трусости. Он вспомнил, какое презрение внушал ему офицер, который из-за женщины вложил ствол пистоли себе в рот и снес выстрелом половину черепа.

— Это для труса! — вслух сказал Шредер. — Не для меня.

Однако он понимал, что не сможет нарушить приказ Ван де Вельде о возвращении в Голландию. Не мог он и оставаться на мысе Доброй Надежды или уплыть в любую другую голландскую колонию. Он изгнанник и должен искать прибежище там, где никто не знает о его позоре.

Он принялся разглядывать корабли в заливе. Вот «Вельтевреден», на котором Ван де Вельде хочет отправить его назад, на суд Семнадцати. Взгляд Шредера перекочевал к трем другим голландским кораблям, стоявшим поблизости. На голландском он плыть не может. Но иностранных кораблей всего два. Один — португальский работорговец, идущий на рынки Занзибара. Сама мысль о плавании на таком корабле внушает отвращение, тем более что исходящее от него зловоние ощущалось даже не берегу. Второй корабль — английский фрегат, и, судя по виду, корабль спущен на воду недавно и оснащен на славу. Все снасти новые, атлантические штормы лишь слегка ободрали краску с бортов. Фрегат похож на военный корабль, но Шредер слышал, что это вооруженное купеческое судно, принадлежащее частному лицу. Полковник отчетливо видел на транце корабля его название — «Золотой куст». Вдоль борта пятнадцать орудийных портов; фрегат демонстрирует свое вооружение, легко покачиваясь на волнах, но Шредер понятия не имел, откуда он пришел или куда направляется. Однако он точно знал, где все это можно выяснить, и, покрепче посадив шляпу на парик, пошел вдоль берега к ближайшему скоплению жалких хижин, где располагались бордели и пивные для моряков.