— Особая квартира для вас, сэр пират, — сказал дюжий голландский тюремщик, захлопывая за сэром Фрэнсисом дверь и запирая ее на ключ — один из многих висевших у него на поясе. — Вы будете жить в Логове Скелета вместе с другими убийцами, грабителями и мятежниками. Я уверен, здесь вы будете как дома.

Остальных пленников отвели ниже, на следующий этаж темницы. Сержант-тюремщик открыл решетчатую дверь в конце туннеля, и их втолкнули в длинное узкое помещение. Когда решетку опустили и закрыли на засов, места едва хватило, чтобы лечь на влажную солому, покрывавшую каменный пол. В углу стояло отхожее ведро, зато у стены все с удовольствием увидели большой чан с водой. По крайней мере отныне им не угрожал корабельный паек воды.

На верху одной из стен виднелись четыре маленьких окна, и, осмотревшись, Хэл сразу обратил на них внимание. Аболи подставил плечи, и Хэл смог дотянуться до одного узкого отверстия. Как и остальные, оно было забрано прочной решеткой, но Хэл голыми руками проверил решетку на прочность. Прутья глубоко уходили в камень, и об этой возможности бегства следовало забыть.

Держась за решетку, он подтянулся и выглянул в окошко. Его глаза оказались на уровне земли, и отсюда ему была видна часть крепостного двора, ворота и большой подъезд, за которым, очевидно, находились контора Компании и кабинет губернатора. Сбоку через брешь в недостроенной стене видны были утесы Столовой горы, а над ними небо. По безоблачной синеве протянулась стая белых чаек.

Хэл спустился и прошел сквозь толпу, переступая через раненых и больных. Дойдя до входной решетки, он увидел за ней часть лестницы, но камеру отца видно не было.

— Отец! — наудачу позвал он, ожидая брани тюремщиков; но никто его не остановил, и он крикнул снова, громче.

— Я слышу тебя, Хэл, — отозвался отец.

— У тебя есть для нас приказы, отец?

— Думаю, на день-два нас оставят в покое, пока не соберут трибунал. Придется подождать. Скажи, чтобы не отчаивались.

Тут послышался незнакомый голос. Человек говорил по-английски, но с акцентом:

— Вы английские пираты, о которых столько говорят?

— Мы оклеветанные честные моряки, — ответил сэр Фрэнсис. — А вы кто?

— Ваш сосед по Логову Скелета, в двух камерах от вас. Как и вы, я буду приговорен к смерти.

— Мы еще не приговорены, — возразил сэр Фрэнсис.

— Это только вопрос времени. От тюремщиков я слышал, что суд будет скоро.

— Как вас зовут? — присоединился к разговору Хэл. Незнакомец его не интересовал, но разговор позволял провести время и отвлекал от мыслей о тяжелом положении. — И в чем ваша вина?

— Меня зовут Альтуда, а вина моя в том, что я хотел быть свободным и освободить других.

— Значит, мы братья, Альтуда, вы, и я, и все мы здесь. Мы все хотим свободы.

Послышался хор хриплых одобрительных возгласов, а когда он стих, Альтуда продолжил:

— Я возглавил восстание рабов Компании. Некоторых захватили. Их Стадиг Ян сжег живьем. Но большинство ушли в горы. За нами много раз посылали солдат, но мы сражались и отгоняли их, и им не удалось захватить нас снова.

Голос его звучал звонко и молодо, гордо и сильно, и Хэл, даже не видя его лица, почувствовал, что его тянет к этому Альтуде.

— Но если ты бежал, отчего ты здесь, в Логове Скелета? — спросил один из английских моряков. Теперь слушали все. История Альтуды тронула даже самых черствых.

— Я вернулся освободить того, кто остался в рабстве, — ответил Альтуда. — Но в колонии меня узнали и предали.

Некоторое время все молчали.

— Женщина? — спросил кто-то. — Ты вернулся за женщиной?

— Да, — ответил Альтуда, — за женщиной.

— В любом раю всегда найдется Ева, чтобы искусить нас и заставить делать глупости, — сказал кто-то, и все рассмеялись.

Кто-то другой спросил:

— Это твоя милая?

— Нет, — ответил Альтуда. — Я вернулся за своей младшей сестрой.

На банкет, который губернатор Клейнханс давал в честь своего преемника, было приглашено тридцать гостей. За длинным столом сидели все самые важные чиновники из администрации колонии вместе с женами.

Со своего почетного места Петрус Ван де Вельде нетерпеливо поглядывал на стол розового дерева, над которыми висели массивные люстры; в каждой горело по пятьдесят ароматных свечей. В огромном зале было светло как днем; свет отражался в хрустальных бокалах и серебряной посуде.

Несколько месяцев, с самого отплытия из Тринкомали, Ван де Вельде вынужден был питаться помоями и отбросами, которые готовили на галеоне, и скромной простой пищей, какой кормили его английские пираты. Теперь глаза его блестели, рот заполняла слюна, когда он разглядывал развернутое перед ним изобилие. Протянув руку, он поднял высокий бокал и отпил редкого шампанского. Крошечные пузырьки щекотали язык, разжигая и без того уже волчий аппетит.

Ван де Вельде считал свое назначение в высшей степени благоприятным и выгодным, а благодарить за него следовало связи его жены в Совете Семнадцати. На юге Африки он получит доступ к грузам множества кораблей, везущих из Европы и с Востока предметы роскоши. Ему все это будут отдавать за бесценок.

Про себя он проклинал Клейнханса за затянутую приветственную речь, из которой не слышал ни слова. Все его внимание сосредоточилось на многочисленных расставленных перед ним серебряных блюдах.

Здесь были молочные поросята с хрустящей золотистой корочкой, толстый филей в собственном соку, обложенный рядами дымящегося жареного картофеля, груды нежных молодых цыплят, голуби, утки, жирные гуси, пять различных сортов свежей рыбы из Атлантики, приготовленные пятью разными способами и приправленные пряностями с Явы, Канди и из Голландской Индии, высокие пирамиды клешней алых омаров, в изобилии водящихся в южных морях, обширный выбор фруктов и сочных овощей из садов Компании, шербет, сладкий крем, яблоки с сахаром, запеченные в тесте, торты, печенье в вине со взбитыми сливками, конфитюры и всевозможные сласти, какие только могли изобрести на кухне рабы-повара. Все это подпирали прочные ряды голов сыра, привезенного из Голландии, кувшины с сельдью из Северного моря и копченые бока дикого вепря и лосося.

Составляющая редкий контраст с этим сверхизобилием обстановка была выдержана в пастельных бело-голубых тонах. За каждым креслом стоял раб в зеленой ливрее Компании, готовый проворными руками в белых перчатках вновь наполнить стакан или тарелку. Неужели этот человек никогда не замолчит? Дал бы наконец поесть, думал Ван де Вельде, улыбаясь и кивая в ответ на благоглупости Клейнханса.

Наконец, поклонившись новому губернатору и еще ниже — его жене, Клейнханс сел, и все выжидательно посмотрели на Ван де Вельде. Тот обвел взглядом тупые лица и со вздохом поднялся для ответной речи. Двух минут вполне достаточно, сказал он себе, и, выдав все, чего от него ожидали, оживленно закончив:

— В заключение я хочу пожелать губернатору Клейнхансу благополучного возвращения на родину и долгой, счастливой жизни в отставке.

Он проворно сел и потянулся за ложкой. Бюргеры впервые получили возможность видеть нового губернатора за столом, и все собравшиеся погрузились в удивленное и почтительное молчание, глядя, как уровень супа в его тарелке понижается, словно прилив на болотах Зюдерзее. Потом, припомнив, что, едва только почетный гость покончит с первым блюдом, тарелки немедленно уберут и подадут следующую перемену, все лихорадочно ринулись наверстывать. Здесь было много славных едоков, но никто не мог сравниться с губернатором, особенно когда у того была фора.

Как только супница опустела, тарелки мгновенно исчезли и были заменены блюдом с грудой нарезанных молочных поросят. Первые два кушанья поглощались в полной тишине, нарушавшейся только чавканьем и прихлебыванием.

Во время третьего блюда Клейнханс как хозяин собрался с силами и сделал героическую попытку оживить беседу. Он наклонился вперед, чтобы отвлечь внимание Ван де Вельде от тарелки.