Внезапно ощущение движения прекращается, сила тяжести ослабевает, и мужчина снова ощущает свое тело. Дуновение воздуха касается его кожи, влажная прохлада ласкает затылок и голову. Его глаза медленно, со страхом открываются, и он убирает руки от лица.

Дэйв.

Он поворачивает голову в одну сторону, затем в другую и с облегчением обнаруживает, что стоит на земле, окруженный деревьями, земля приятно твердеет у него под ногами. Густые черные дубы толпятся по периметру, их тонкие руки тянутся к небу и в стороны, прижимаясь к нему, словно живые; злые и мстительные. По земле густо стелится кустарник всех цветов военного камуфляжа – темно-коричневый, ярко-зеленый и грязно-желтый.

Дэйв.

Полосы солнечного света пробиваются сквозь высокие густые деревья удлиненными туманными лучами, похожими на белые копья, брошенные ангелами в грязь. Переплетенные ветви провоцируют солнце, а затем хватаются за оставшиеся лучи. Дэйв делает несколько неуверенных шагов туда, откуда, по его мнению, доносится голос.

В ста футах из-за дерева выходит силуэт.

Сюда.

Голос такой же неразличимый, как и затененный призрак, от которого он исходит, но оба они кажутся знакомыми. Узнать их Дэйв не может – но все же чем-то они ему знакомы. Такое чувство, когда кто-то знакомый, и очень хорошо знакомый, входит в ваш дом – и хоть вы и находитесь в другой комнате и не видите, кто это, какая-то часть знает, что не стоит тревожиться, не надо напрягаться и беспокоится, что вам грозит опасность.

По сравнению, скажем, с незнакомцем.

Вы могли бы находиться в подвале или на чердаке, но если незнакомец войдет в ваш дом, какая-то инстинктивная часть мозга поймет, что это проблема, часовые вашей нервной системы поднимут красные флажки, волосы на руках встанут дыбом, и шестое чувство включит сирену, которую тысячелетия разрабатывало человечество, а в глубине мозга будет тихий голос: «Опасность. Опасность. Опасность».

Но Дэйв не чувствует опасности от этого духа, от этого голоса, повторяющего его имя; зовущего, направляющего, почему-то далекого, но в то же время очень близкого. Таинственным образом кажется, что голос находится совсем рядом с ухом, нашептывает прямо в него.

Дэйв готов покляться, что чувствует его дыхание.

– Я иду,– говорит он, но сначала берет паузу, чтобы оглядеть себя. Приятно видеть свою физическую форму: руки, белую рубашку на пуговицах, темные брюки, кожаные туфли. Офисный, но повседневный наряд. Ни галстука, ни пиджака. Субботний день на работе, выходные потеряны из-за очередного дела…

Дэйв!

Его глаза поднимаются, мысли переформировываются. Тень теперь еще дальше, и Дэйв бежит трусцой, чтобы догнать ее. Он скользит мимо толстых, грубых стволов деревьев, пригибается к низко свисающим ветвям, густо усыпанным темно-зелеными листьями, которые его размытому взору кажутся зелеными руками; они хлопают с силой, тянутся к нему. Его туфли продираются сквозь грубый кустарник, врезаются в коричневые лужи, скрытые слоями прогнивших листьев. Он тяжело дышит. Носки и туфли насквозь промокли от холодного пота матери-земли. Лицо, исцарапанное и кровоточащее, щиплет от соленой влаги собственного пота с примесью адреналина. Рубашка прилипает к коже, а легкие горят, когда он бежит, но мужчина знает, что нельзя терять из вида этот силуэт, поэтому заставляет себя не отставать от мерцающей тени, скользящей между деревьями, всегда впереди…

Потому что он ведет меня куда-то… туда, куда я должен пойти. Не отставай, старикан. Не потеряй его! Не упускай!

Дэйв набирает скорость, пробирается сквозь деревья все быстрее и быстрее, сильный ветер теперь дует ему в спину, словно желая помочь, бежать за пределами его возможностей. Темные стволы по обе стороны начинают расплываться, густой подлесок превращается в туман, сквозь который его слабые ноги проходят без особых усилий. Тень все еще танцует впереди, но теперь ближе. Если Дэйв захочет, то сможет протянуть руку и дотронуться, схватить за темный плащ и откинуть, открыв то, что скрывается под ним.

Впереди поляна, и фигура мчится к ней, возможно, она убегает, и это конец; пресловутый свет в конце туннеля на пути Дэйва, желание… чего? Узнать, что там. Выяснить, куда ведет его этот призрак. Найти, найти…

Мир ахает и выдыхает.

В ушах Дэйва раздается хлопок, будто он прорвался сквозь мембрану зрения и звука в пузырь существования за пределами сна. Или, может, наоборот.

Он стоит на широкой поляне. Высокая трава, ломкая и местами покрытая кустарником, зверобоем и зарослями рябины, покрывает землю вокруг него. Повсюду вкрапления желтой жимолости; кусты пурпурного шалфея колышутся на ветру, которого он не чувствует.

Тяжело дыша, Дэйв изучает место, куда его привели, сон внутри сна.

Фигура стоит в десяти футах впереди. Дымчатые завитки свисают с его рук, головы и плеч, но Дэйв без труда различает очертания человека.

А за ним стоит дом.

Старый, обветшалый, заброшенный домик посреди леса. Двери и окна заколочены досками, белая краска на деревянной черепице облупилась и потрескалась; дом раскрывает темную обветренную кожу под высохшими, шелушащимися завитками грязно-белого цвета. Рядом стоит большой сарай, некрашеный и обшитый широкими панелями из темного дуба. В нем две большие эркерные двери, и Дэйв думает, что это, видимо, старый каретный сарай или даже конюшня. Он большой, как гараж на две машины, но хрупкий, как дом. По мнению Дэйва, даже случайная спичка, брошенная в радиусе десяти футов от любого строения, воспламенит их так же быстро, как если бы все было пропитано бензином.

Деревья, окружающие строения, похожи на стражей какого-то старого, дерьмового королевства, забытого и обветшалого. Артефакт из давно канувшего в лету мира.

Он снова смотрит на темную фигуру, на тень, на кролика, за которым гнался в этом странном сне. Словно почувствовав его взгляд, тень поворачивается к нему лицом, и Дэйв в ужасе отшатывается, увидев сверкающие серебристые глаза существа, широкие, блестящие белые зубы, глубоко спрятанные на дымчато-черном лице.

Дэйв, ты видишь?

– Кто ты такой? – спрашивает Дэйв, и его голос плоский и тяжелый, словно воздух в этом мире грез не вибрирует, не разносит звуков.

И все же силуэт, кажется, слышит его. Он подходит ближе, пока их не разделяет всего несколько футов.

Кажется, осталось мало времени. Очень мало.

– Что это такое?

Серебряные глаза продолжают изучать Дэйва, любознательные или голодные. Но улыбка исчезает, погружается в тени тьмы.

Последний раз.

– Я не понимаю,– говорит Дэйв, затем останавливается, когда обжигающий ветер ударяет его в щеку. Он дрожит, но быстро теряет всякое чувство дискомфорта, и его глаза расширяются от шока, когда ветер треплет и призрачную фигуру. Подобно движущимся серым облакам, открывающим выпуклую белую луну, тень стоит неподвижно, даже когда ее маскировка срывается, как шелковый саван, открывая прекрасно знакомые тело и лицо; это лицо он знал с детства, смотрел на него снизу вверх. Смотрел и любил.

Последние струйки дыма рассеиваются и оставляют его брата. Перед ним стоит Джек; Джек и его умные, настороженные глаза. Джек с его высокими скулами и маленькими ушами, с его хитрой улыбкой; улыбкой старшего брата, который говорил, что всегда будет рядом и защитит, который говорил, что никогда тебя не бросит, а потом все же бросил самым худшим из возможных способов.

– Привет, Дэйв,– говорит Джек, и Дэйв смотрит на него с удивлением, ненавистью и любовью – такой сильной любовью, что у него сжимается горло, а из глаз текут слезы. Он подходит ближе к этому духу, пока они почти не соприкасаются.

– Джек,– отвечает Дэйв или думает, что отвечает. Звуки и мысли здесь перемешаны, и Дэйву трудно понять, что реально, а что иллюзия, что именно выходит наружу. Что мысли, а что звуки.

Что сон. А что реальность.

Джек улыбается, счастливо и раскаянно – улыбкой ребенка, который успешно сдал тест, но знает, что списал.