Раз-два.

Первый удар пришелся на сердце, а второй – прямо в правый глаз, где нож и остался.

Черт, может, правда надо уезжать.

Грег недолго смотрит на Дженни, а затем его взгляд опускается на ее бедро. Она идеально вычистила нож после того, как они похоронили своего отца. И, насколько ему было известно, с тех пор никогда с ним не расставалась.

– Если они не захотят убивать мальчика, мы сами можем этим заняться,– говорит Грег, довольный тем, что Дженни одарила его своей самой сексуальной улыбкой.

– Да?

– Конечно, если ты так хочешь,– говорит он и натягивает кепку пониже на лоб, глядя вперед и наблюдая, как густой лес расступается перед ними, словно от мощи их общей воли.– Я не возражаю.

Держа в одной руке бумажную тарелку с болонским сэндвичем и горстью чипсов, Лиам другой рукой стучит в дверь, скорее по привычке, чем из вежливости. Ну, может, слегка из вежливости. В конце концов, он уже сорвался на парня, и Лиаму все еще немного стыдно из-за того, что он тогда потерял контроль. Несправедливо, когда взрослый мужчина пинает маленького пацана. Однако из-за банки колы подмышкой с каждой секундой становится холоднее, поэтому мужчина отодвигает большой засов и открывает дверь в комнату Генри. Его нос морщится от первого глотка воздуха.

Боже, ну и вонища.

Кроме того, здесь холодно и, хоть вечер еще и не наступил, собралась густая тень. Лиам сначала смотрит на койку, ожидая увидеть Генри, как обычно, укрытого одеялами и так и кричащего своей позой «иди в задницу».

Он чувствует озноб – который не имеет ничего общего с ледяным воздухом,– когда видит, что кровать пуста.

Инстинктивно его взгляд метнулся в угол слева – это была ближайшая слепая зона, из которой Генри мог напасть на него. Когда он убеждается, что там никого нет, то делает еще один маленький шаг вглубь комнаты и смотрит на дальнюю стену.

И видит его.

Генри стоит как вкопанный в дальнем затемненном углу, вне досягаемости последних солнечных лучей, косо пробивающихся через заколоченное окно. Когда глаза Лиама привыкают, он понимает, что Генри голый, его одежда лежит кучей рядом с кроватью, в десяти футах от него. Руки мальчика опущены по бокам, и он смотрит на Лиама полуприкрытыми глазами, словно он в трансе или спит.

– Генри? – спрашивает Лиам и медленно, осторожно ставит на пол тарелку с едой и банку. «Уже через минуту там все будет в тараканах, но надо разобраться с главным».

– Генри,– повторяет он,– в чем дело, приятель? Почему ты разделся?

Тем временем Лиам закрывает за собой дверь. Он не может запереть ее изнутри, но будь он проклят, если позволит парню проскользнуть мимо него во второй раз. Тогда мужчина видит, что Генри, чья плоть в тусклом свете кажется скорее серой, чем коричневой, дрожит. Сильно. Лиам слышит, как на другом конце комнаты стучат его зубы.

– Здесь мороз, Генри. Может, накроешься одеялами, и я включу обогреватель, а? Там закончился бензин? Он пустой? Может, ты снова оденешься?

– Одежда воняет,– говорит Генри тихим и дрожащим голосом.– Я описался и пропотел, и она грязная. От меня воняет, но од-д-дежда еще хуже.

– Ладно-ладно. Вот что. Надень штаны, ладно? А я принесу тебе свою футболку. Она будет тебе по колено, но зато сухая и не воняет. Потом мы спустимся, я достану мыла, мы нальем воды в ведро, или еще куда, и постираем там хотя бы твои трусы и футболку, ладно? Они за ночь высохнут на улице, и завтра ты их заберешь. Не идеально, конечно, но все равно лучше. И я вынесу твое ведро, да?

Генри шмыгает носом.

– Я ненавижу это место.

Лиам вздыхает и опускает голову, внезапно сгорбившись от усталости и, если честно, начиная гадать, зачем вообще согласился на всю эту муть. Он не бездушный убийца и не мучитель детей. «Думал, все пойдет иначе, да? Надеялся запереть богатенького парнишку в шкаф на пару дней, забрать чемодан с деньгами, а потом укатить в Мексику? Легкотня, верно? Хрена с два».

– Все закончится через пару дней, Генри. Окажешься дома и забудешь об этой поездочке, вернешься в школу к друзьям, будешь играть в игры и все это дерьмо,– осторожно говорит Лиам, будто Генри – хрупкая ваза на краю стола, которую ни за что нельзя разбивать, иначе будут проблемы. Будет возня. Он всего лишь хочет успокоить парня, привести в чувство и не возиться с ним до конца дела.

– Она не станет ждать пару дней,– тихо отзывается Генри, стоя в этом углу, как серо приведение.

То, как Генри говорит об этом странном существе, в которое верит, в сочетании с его жутковатым видом в тени, заставляет Лиама задуматься, а волосы у него на затылке встают дыбом. Как будто Генри говорит о богах, о духах земли, которых такие люди, как Лиам, никогда в жизни не смогли бы увидеть. И то, что чувствует Лиам… это не страх. Не совсем. Но это что-то определенно близкое к страху.

– Неужели? – спрашивает мужчина, сохраняя ровный голос и спокойный вид.

Генри медленно качает головой.

– Нет, вы так долго не продержитесь.– Он шмыгает носом и вытирает его. Его взгляд устремляется на койку, словно раздумывая.– Никто из вас.

Не зная, что ответить, и начиная чувствовать первые уколы раздражения в глубине души, Лиам игнорирует это и указывает на кровать.

– Давай, залезай под одеяло, а я включу обогреватель. Здесь как на гребаном Северном полюсе.

– Я пытался его включить,– угрюмо говорит Генри, будто разочарованный своей беспомощностью.– Но от него запахло газом, и он не включился.

– Я все исправлю, обещаю. Пожалуйста,– говорит Лиам, на этот раз более настойчиво, и снова указывает на кровать, желая, чтобы этот засранец пошевелился.

Удивительно, но Генри слушается. Как будто не беспокоясь о том, что его увидят голым, как и многие маленькие дети, особенно перед незнакомцами, Генри скрещивает руки на груди, быстро подходит к кровати и начинает натягивать одеяла на свое маленькое тельце.

– Одеяла тоже воняют,– бормочет он, но Лиам не обращает на это внимания. Его услужливости есть предел. Его… вежливости.

Лиам проверяет топливо в обогревателе и достает из кармана желтую коробку деревянных спичек. Он открывает маленькую дверцу, похожую на духовку в сказке, и зажигает спичку. Нажимая на кнопку, мужчина держит зажженную спичку над маленькой трубкой сразу за дверцей. Обогреватель загорается с тихим вшух, и через несколько секунд Лиам поворачивает регулятор температуры до упора и закрывает дверцу. Красный глаз жарко светится за задымленным защитным стеклом.

Лиам поднимает обогреватель, несет его за тонкую ручку к койке Генри (осторожно, чтобы постоянно быть между Генри и дверью) и ставит на пол.

После минутного колебания он протягивает Генри желтую коробку спичек.

– Видел, как я это сделал?

Генри кивает.

– Если он снова погаснет…

Генри смотрит на спички, затем кладет их рядом с собой на кровать.

– Только не умничай и не поджигай комнату. Обещаешь?

Генри снова кивает.

– И не позволяй одеялам касаться обогревателя, они загорятся,– говорит Лиам и идет к еде, а затем кладет аккуратно тарелку и колу на матрас рядом с Генри, который поднимается на локте и берет сэндвич. Следя за Лиамом с новым интересом и ноткой подозрения, Генри откусывает.

Лиам наблюдает, как Генри ест, потирает растущую бороду, покрывающую подбородок, и начинает прикидывать, как осуществить свой дерьмовый план по очистке детской одежды до пригодного для носки состояния.

– Я пока схожу за футболкой. Можешь снова надеть джинсы? Трусы не нужны, все равно не видно.

– Хорошо,– соглашается Генри, затем делает два или три глотка кока-колы, рыгает, как двухсотфунтовый игрок в регби, и, кажется, к нему возвращается цвет лица.– Зачем Дженни меня сфотографировала? Я притворился, что сплю, но все равно видел.

Лиам думает соврать, но не видит в этом смысла.