Генри снова изучает руль, Джек же – свои руки. На мгновение они оба замолкают, пока Генри борется с подступающей грустью, не желая поддаваться ей, но и не желая отпускать.

Хотел бы я обнять тебя,– тихо говорит Джек.– Обнять в последний раз.

– Я тоже,– отзывается Генри и вытирает зудящий, усталый глаз.

Джек вздыхает.

Но сейчас я разряжаю твою батарейку, приятель, а прошлой ночью я израсходовал чертовски много… Но послушай меня.– Генри поднимает взгляд на призрака, широко улыбающегося из-под затененного лба и серебристых глаз.– Все получилось, Генри. Я справился. Твой дядя Дэйв? Он идет. Он близко.

– Правда?

Улыбка Джека исчезает.

Но, кажется, этого недостаточно. Я не знаю…

Внимание Джека снова приковано к дверям сарая. Он следит за тенью, перекрывающей солнечный свет, пока та движется по поверхности деревянных планок.

Тень останавливается.

Отступает.

Виднеемся размытое движение, за которым следует громкий треск, и острие топора пробивает деревянную панель, выбивая гигантскую щепу на пол.

Узкое отверстие заполняет лицо Джима, один выпученный глаз плотно прижат, вглядываясь в темноту.

– Привет, Генри.

Джим отводит топор назад и замахивается им на дверь сарая – снова, снова и снова. Он ждет, что услышит долгожданный крик Генри. Он удивлен – вообще-то, даже разочарован,– что тишина продолжается.

Не важно. Скоро он начнет кричать. О да, детка, он будет много кричать.

Джим снова замахивается топором. Он с приземляется с гулким хрясь, и еще один кусок дерева улетает в темноту. Теперь мужчина легко может просунуть туда руку. Он хватается за поперечную балку и вынимает из скоб. Она с глухим стуком падает на землю.

Свободно держа топор в одной руке, Джим тянется к краю двери.

– Хватит, Джим.

Джим замирает, убирает руку с двери и опускает голову.

– Пожалуйста, не надо, брат мой.

– Нет, надо,– отвечает Лиам.– А теперь повернись.

Джим не оборачивается, но вместо этого делает маленький, медленный шаг в сторону от многострадальных дверей сарая.

– Мы почти у цели, Лиам. Парень? Он же здесь. Все хорошо. Мы близки. Осталось только сесть в машину и уехать отсюда. Забрать наши гребаные деньги. Два миллиона баксов, чувак. Один тебе, один мне. Встретимся с моим человеком и отпустим парня, как только пересечем границу. Он быстро найдет пограничный патруль, и на этом все закончится. Мы все сможем.

– Я так не думаю,– говорит Лиам.– Надо отпустить Генри. А мы убежим. Вот мое предложение.

Джим тяжело вздыхает и качает головой.

– Все в моей жизни,– говорит он.

Лиам подходит ближе, склонив голову.

– Что?

– Все в моей жизни разочаровывают меня,– заканчивает Джим, опуская мускулистые плечи.– Рано или поздно меня все подводят, чувак. Все.

Джим наполовину поворачивает голову. Лиам направляет пистолет в спину Джима. Глаза и руки австралийца тверды, и Джим знает, что он выстрелит без колебаний, стоит потянуться к 38-му, прижатому к животу.

– Ты уверен? – спрашивает Джим.

– Отойди от двери, приятель,– просит Лиам.– Брось топор, убери пистолет.

Джим делает полшага, затем останавливается.

– Ага… Что-то мне не хочется.

– Это Лиам,– говорит Генри, открывая внутренний глаз и изучая разговаривающих перед сараем мужчин.– Он поможет. Он так сказал.

Джек указывает на зажигание.

Вставь ключ туда, Генри, но пока не поворачивай.

Генри не понимает. Нервничает.

– Зачем? – спрашивает он, но глаза Джека не отрываются от расщепленной, пропитанной солнцем деревянной двери сарая.

Просто сделай это, сынок.

Генри вставляет ключ в замок зажигания – чего никогда раньше не делал – и чувствует облегчение, когда зазубренные зубцы металлического ключа, хотя и грубо, входят в полость.

– Круто,– замечает он.

А теперь можешь дотянуться ногами до педалей? Тормоз слева, газ справа.

– Знаю,– говорит Генри (хотя это не на сто процентов правда, но все же он не хочет, чтобы отец считал его маленьким и глупым) и вытягивает ноги.– Да, я дотягиваюсь, но видеть трудно.

Спина Генри почти на краю сиденья, руки сжимают нижнюю часть руля, чтобы не упасть, а глаза едва поднимаются над уровнем приборной панели. В миллионный раз за свою короткую жизнь Генри хочется быть на три дюйма выше.

Ничего, этого хватит.

– Для чего?

Поставь ногу на тормоз и не отпускай,– отвечает Джек.– Теперь положи руку на этот ключ и приготовься повернуть. Ладно? По моей команде. Я скажу, что делать дальше, так что слушай внимательно и повторяй.

– Если бы ты был жив… то мог бы научить меня водить,– говорит Генри, не желая обидеть, но все же говоря так, как все маленькие дети, когда выбалтывают правду. Изо всех сил стараясь как можно удобнее устроиться на педалях, он не замечает выражения полной растерянности на призрачном лице папы.

Джек не комментирует, а вместо этого – спокойно, но быстро, потому что время уходит, о да, и очень быстро – он учит сына включать передачу, нажимать на педаль газа и тормозить. Все это время его лоб остается озабоченно нахмуренным, а глаза не отрываются от дверей сарая.

Будто ждет, что произойдет нечто ужасное.

– Я не хочу стрелять в тебя, Джим. Я ничего из этого не хотел, и мне жаль, что я подвел тебя, приятель. Правда. Но я так не могу. Я не трону этого парня.

– Я же сказал…

– Я тебе не верю, Джим. Я тебя знаю. Ты не оставишь Генри в живых. План всегда был таким, и мы оба это знаем.

Джим склоняет голову, будто в раздумьях и кивает. Принимает решение.

– А вот, что знаю я, Лиам.

С молниеносной скоростью Джим разворачивается всем телом по кругу, плавно взмахивая топором одной рукой, как будто бросая бейсбольный мяч.

Лиам без колебаний нажимает на спусковой крючок пистолета.

Щелк.

Наконечник ржавого топора намного тупее бритвы, им даже толстое бревно не расколешь. Но остроты уж точно хватает – особенно учитывая силу удара Джима,– чтобы рассечь плоть живота Лиама и сильно ударить в кишки, передний край погружается так глубоко, что задевает хрупкие кости нижней части позвоночника, ломая позвонки и выплескивая содержимое нижних отделов кишечника в кровь.

Лиам сгибается пополам, глаза широко раскрыты от шока, рот от удивления сложен в букву «О». С его губ срывается резкий выдох, когда ноги вдруг становятся резиновыми, и он падает в грязь, сначала глядя на Джима с раздражением и отчаянием, затем вниз, на рукоять топора, торчащую из его тела, с чувством отстраненного ужаса.

Он роняет бесполезный пистолет и – к изумлению и восторгу Джима – начинает отползать; на его лице застыла маска муки.

Джим упивается страхом, наслаждается зрелищем того, как его старый друг пытается спастись, будто еще исходила угроза от человека, который оборвал его жизнь.

– Куда ты собрался, чувак? – спрашивает Джим и смеется.– Хватит уже. Просто ложись, бро.

Джим делает шаг вперед, наклоняется и поднимает «Глок». Он открывает картридж и поворачивает так, чтобы видел Лиам.

Пусто.

– Я так и думал, что ты просчитался,– говорит Джим.– Но я-то нет. Ты стрелял семнадцать раз, Лиам. На собак. И думал, что осталось еще, да?

Лиам пытается ответить, но алая кровь вытекает изо рта и растекается по подбородку, как жидкая перчатка.

– Черт, чувак, похоже, это больно. Прости,– Джим опускается на колени и достает из-за пояса свой пистолет.– Хочешь, чтобы я с этим покончил? Просто… – он направляет дуло пистолета в голову Лиама,– пам.

Ужас Лиама ярко светится в его глазах. Он качает головой, красная слюна раскрашивает его бледные щеки.

Джим встает и постукивает пистолетом по бедру, словно раздумывая.