– Ладно, ясно,– говорит Мэри окрепшим голосом, и Дэйв так любит ее за эту силу.– Что нам делать сейчас, прямо в эту секунду, чтобы помочь найти нашего мальчика?

– Сейчас надо ждать и не терять надежды,– говорит Нопп и нацепляет самую сострадательную улыбку. Дэйву она кажется натянутой и усталой. Изношенной.– Если к утру ничего не выяснится, мы сообщим ФБР и назначим…

«Она как женщина, которая цепляется за плохие новости, как за багаж, зная, что скоро его придется передать нам»,– думает Дэйв, изучая морщинки под ее глазами, натянутую улыбку, больше не слыша ее голоса, ее бесполезных слов.

«И кстати, он будет тяжелым? Не дай ему быть слишком тяжелым, Господи».

Дэйв сжимает руку Мэри поверх гладкой, прохладной поверхности мраморной столешницы, той самой, за которой они ужинали каждый вечер, слушая о дне Генри, о его жизни, слушая его шутки и бесконечный смех. «Не забывай о его странных способностях, Дэйв. Только ты никогда о них особо не говорил, так ведь? Не совсем подходящая тема для ужина».

Дэйв качает головой. Детективы продолжают разговаривать, и он почти уверен, что Мэри слушает. А его мысли на мгновение улетают, и он пристально смотрит на входную дверь дома. Задается вопросом, увидит ли когда-нибудь там Генри снова.

«Я умоляю тебя, Господи,– безмолвно молится он, глядя на закрытую дверь.– Пожалуйста…

Дай багаж мне по силам».

У Дженни был дерьмовый день, так что карты стали приятным завершением отвратительного утра, за которым последовал изнурительный, напряженный день.

Встреча с Питом на складе до восхода солнца была и так не подарок; приходилось терпеть его мерзкие взгляды, пока они загружали «пинто» инструментами, коробками с едой, одеялами, фонариками, вонючими канистрами керосина и сумкой-холодильником, где было еще больше еды, и все это неслабо удручало.

Она уже упаковала спальные мешки и одежду для себя и Грега, тогда думая, что даже немного забавно уехать на несколько дней из города и спать в жутком старом доме посреди леса. Прямо как в старые добрые времена. Но после того, как она перетащила уже третью канистру керосина и буквально запихивала последние припасы в заднюю часть маленького фургона, начало казаться, что ситуация была немного мрачнее. Ну ладно, намного.

Сама поездка тоже была полнейшей сранью. Они больше часа искали поганый съезд на неиспользуемую пожарную дорогу, а «пинто» был далеко не внедорожником. Он и дорожником-то особенно не был, даже на самом ровном асфальте. А катиться по выбоинам, под длиннющими ветвями и сквозь ползучие заросли ежевики было сущим кошмаром.

Сам дом оказался еще хуже. Прямо-таки говно на палочке, заимствуя один из любимых афоризмов Грега из детства. И тогда Дженни быстро поняла, что хуже поездки наедине с Питом в дерьмовой машине может быть только время наедине с Питом в дерьмовом доме.

Пытаясь чем-то себя занять, чтобы не пришлось разговаривать с этим жутким отродьем, всю вторую половину дня Дженни готовилась к приезду остальных. После того, как они взломали ненадежный замок на входной двери и перенесли все вещи в дом, они начали завешивать окна различными простынями и одеялами из «Гудвилла». К его чести, Пит взял на себя установку двух совершенно новых дверных засовов – на входной двери и (на этот раз сверхпрочного) в единственной комнате наверху, подходящей для ребенка (в остальных трех комнатах либо не было дверей, либо, в одном случае, не было пола),– пока Дженни ставила машину в сарай и быстро осматривала дом, периметр и жуткий подвал, в который можно было попасть через скрипучую дверь на кухне.

Итог? Это место – дыра из дерьма. И от одной мысли о том, чтобы провести почти неделю в упомянутой дыре в компании вонючего Пита Скалеры, хотелось кричать. Но все же деньги нужны всем, а дело есть дело. На их долю они с Грегом могут начать все сначала, выйти из игры и уединиться на каким-нибудь пляже. Неплохо за несколько дней работы.

При условии, конечно же, что все пойдет по плану.

Тяжело вздыхая и изо всех сил старясь выкинуть негативную херню из головы, Дженни плотнее прижимает пуховик к телу. Шерстяное одеяло на бедрах согревает ноги, но ступни уже почти онемели, и холод, кажется, проникает глубоко в тело, расплываясь от замерзших пальцев ног вверх по ногам, животу, груди и голове. Она смотрит на свои карты в тусклом свете, и три королевы слегка ее согревают. Осознание того, что она обыграет этого тощего придурка в покер, подобно брикету угля в догорающей печи.

Дженни подумывает сделать глоток из общей бутылки «Джека», прежде чем поднять ставку, но боится, что Пит воспримет это как подсказку, такой неосознанный жест уверенности. Не то чтобы она считает Пита очень проницательным, для него она всего лишь одинокая блондинка с сиськами. Дженни добавила бы к этому списку «вооруженная», и, возможно, к концу ночи она нацарапает это на его груди острым, как игла, восьмидюймовым ножом для колки льда, который она держит в ножнах под джинсами, в кожаной кобуре, спрятанной на бедре.

Но сейчас ее устраивает и просто надрать его мачо-зад в карты.

– Давай, Джен, пан или пропал,– говорит Пит, сам тянется за бутылкой (теперь наполовину пустой) и делает большой глоток. «Может, ты слишком самоуверен»,– думает она, и это все решает.

Она бросает двадцатку на здоровенную стопку пятерок и единиц, чувствуя трепет при виде того, как его глаза расширяются, словно у безмозглой акулы, плывущей в мутной воде. «Ну рискни, ублюдок».

– Заманчиво,– говорит Пит и с минуту изучает ее. Ждет, подтвердит ли она его мысль.

– Давай, Педро, пан или пропал,– говорит она и одаривает его своей самой обаятельной – и отвлекающей – улыбкой.

– Тебе повезло, что ты симпатичная и с классной задницей,– говорит он, снова смотря на свои карты. Масляный фонарь на столе едва позволяет рассмотреть, что досталось: бубны или черви.– Обычно я не разрешаю звать меня по погонялу от рождения.

Дженни вскидывает брови, не переставая улыбаться.

– Звучит внушительно, я впечатлена.

– Подожди,– говорит он и начинает поглаживать банкноты, сложенные стопкой на столе.– У меня внушительные не только слова, милочка.

Мужчина широко улыбается, и Дженни едва не вздрагивает при виде верхнего ряда золотых зубов, блестящих в свете лампы.

– И-и-и я больше не впечатлена. Разговоры о размере члена сразу же низводят тебя обратно до уровня обезьяны. Какой неожиданный поворот.

Она старается, чтобы ее голос звучал ровно и уверенно, но в глубине души знает, что лучше не нарываться. Педро «Пит» Скалера, по сути, являлся не более чем бандитом-насильником, который случайно сидел в тюрьме вместе с ее братом. Вот ему Пит точно доказал свои способности и преданность. Но ничто из этого не меняет его сущность – жестокий, сексистский, подлый ублюдок из Окленда, которому будет вполне комфортно (морально и этически) разрезать женщину на кусочки за то, что она обругала его или, что еще хуже (и потенциально смертельно), усомнилась в его мужественности.

Однако пока что Пит лишь холодно смотрит на нее, его темные глаза отбрасывают мерцающие тени на плохо освещенную кухню. «Если эта комната действительно была ею. В этой дыре нет ничего узнаваемого. Теперь тут просто комнаты. Дерьмовые, заплесневелые, кишащие крысами комнаты».

Дженни с интересом наблюдает, как Пит принимает ее двадцатидолларовую ставку.

– Не будешь повышать, здоровяк?

– Нет, хватит,– отвечает он, и она буквально чувствует, как в нем нарастает гнев. Его слова звучат резко и обрывисто. «Он не любит нерешительность»,– понимает Дженни. А еще не любит, когда его нервируют, уж особенно женщина.

К тому же, там, наверное, около сотни баксов, было бы обидно.

– Какие мы нежные.

– Вскрываемся,– говорит Пит и выкладывает карты.– Попробуй побить стрит, сучка.

Дженни задерживает дыхание и в последний раз смотрит на свои карты. Три дамы, а рядом два очаровательных валета. Она нежно, по-матерински кладет их на стол, прямо как ребенка в кроватку.