— Сэр! — сказал полковник. — Во имя чувства справедливости позвольте сообщить вам, что весь план такого рейда придумала и предложила мне вот эта женщина, — указал на негритянку.

Гарриэт стояла в свободной позе, опустив ружье прикладом на пол, и обеими руками в подвернутых рукавах прижимала длинный ствол к большим, тяжелым грудям. Мужская солдатская куртка была ей длинна и широка.

— Гарриэт Табмэн была первым моим помощником во время операции. А до того она не раз совершала по заданию командования глубокие разведки в тыл врага и всегда приносила очень ценные сведения.

Турчанинову, когда он услышал последние слова полковника, невольно подумалось, что, пожалуй, справедлив был ходивший среди офицерства слушок: Джеймс Монтгомери-де был единомышленником Джона Брауна. Того самого, из Харперс-Ферри.

— Со своей стороны, сэр, я могу подтвердить, что Гарриэт Табмэн прекрасная разведчица, — сказал он командующему. — Я сам рекомендовал ее генеральному штабу.

Грант поднялся, отодвинув ногой табуретку, и с чувством потряс длинную руку Монтгомери:

— Благодарю вас, полковник, от имени армии и страны. Рядовой Табмэн тоже будет отмечена, — глянул, уже не подавая руки, на Гарриэт. — Где сейчас ваши черные молодцы?

— Канонерки стоят у пристани, сэр, — ответил Монтгомери.

— Я поеду посмотреть на ваших ребят.

Когда генерал Грант, выйдя из избушки, остановился у двери в ожидании верховой лошади, к нему с взволнованно-решительным видом приблизился молодой щупленький офицер, очевидно дожидавшийся здесь его появления.

— Прошу прощения, сэр, разрешите доложить.

— Я слушаю, — сказал Грант.

— Вчера я разговаривал с генералом Шерманом, и он грозился меня застрелить, — сказал офицер, держа у козырька слегка дрожащую руку.

— Застрелить вас? — переспросил Грант.

— Да, сэр.

Грант стал медленно раскуривать извлеченную из кармана сигару. Все вышедшие вместе с ним на воздух — Шерман, Монтгомери, Турчанинов, Гарриэт — молча смотрели на щупленького офицерика.

— Совершенно верно, генерал, я сказал, что пристрелю его, — угрюмо подтвердил Шерман в ответ на вопрошающий взгляд командующего. Этот офицер собирался уйти из армии.

Грант перекатил серые, в кровяных прожилках, глаза на офицера, вынул сигару изо рта и, держа в руке, сказал ему как бы по секрету, шепотом, слышным, однако, всем окружающим:

— На вашем месте я бы не поверил генералу Шерману, потому что он должен был не грозить вам, а сразу застрелить. Без лишних слов.

И, не обращая больше внимания на ошеломленного офицера, тяжело взобрался на коня, которого подвел ему ординарец.

Дорога, по которой ехал Турчанинов со своим адъютантом Майклом, пролегала берегом озера, носившего индейское название Чикамауга. Окрестные холмы и пригорки, наползая один на другой, переходили в синеющий поодаль Миссионерский хребет. Гористая была местность. Куда ни глянь — и на холмах, и в низинах под ними, и на отлогих скатах гор, — везде в это раннее погожее сентябрьское утро курились бесчисленные синеватые дымки бивуачных костров. Две многотысячные армии стояли друг против друга, готовясь померяться силами.

Турчанинов возвращался с ночного совещания генералов, где под председательством командующего армией Роузкранса обсуждался план предстоящего сражения. Разведка сообщала, что конфедераты стягивают силы, готовясь к решительной схватке, что из Северной Вирджинии сюда, в штат Теннесси, переброшены по железной дороге большие подкрепления и что у Брэгга и Лонгстрита войск примерно тысяч семьдесят против пятидесяти восьми Роузкранса. «Ну что ж, потягаемся!» — думал Турчанинов, мерно привставая над скрипучим седлом, в такт ровному конскому бегу, с удовольствием дыша напоенным лесными запахами, свежим, прозрачным воздухом. «Кажется, научились воевать, как нужно... Виксберг... Геттисберг...»

Виксберг пал после шестимесячной осады. Взятый измором, генерал Пембертон сдался наконец Гранту. Двадцать пять тысяч пленных, сто семьдесят орудий, богатые трофеи. А за день до того на севере, в штате Пенсильвания, закончилась поражением конфедератов тяжелая трехдневная битва под маленьким городком Геттисбергом. Генерал Мид занял Геттисберг, а войска Ли с боями стали отходить на юг, в Вирджинию.

На военном совете, вспомнил Турчанинов, озабоченные генералы долго разрабатывали диспозицию предстоящей битвы, спорили, пререкались, один только Томас не принимал участия — сидел и дремал. Впрочем, он и всегда не отличался многословием и на вид был вялым, этот худой, сутулый федералист из рабовладельческого штата, которого так нахваливал Гранту генерал Шерман. Раза два Роузкранс обратился к Томасу с вопросом. Томас раскрывал осоловелые глаза для того только, чтобы пробормотать: «Укрепите левый фланг», опускал веки и продолжал дремать, уткнувшись в грудь плохо выбритым подбородком. Левый фланг был под его началом.

Из-за тронутых осенней рыжеватинкой прибрежных платанов, под которыми тянулся опутанный покрасневшим диким виноградом кустарник, донеслись веселые крики, радостное гоготанье, бултыханье и шумные всплески купающихся. Выехав на открытое место, увидел Турчанинов, что отлогий берег весь белеет голыми и полуголыми телами. Ружья были составлены в пирамидки, и около них стояли часовые, на траве пестрели кучки снятой форменной одежды, а раздетая солдатня густо копошилась вдоль кромки берега. Одни, присев на корточки, стирали заношенное бельишко, другие, по пояс в воде, усердно мылились, третьи — на синей воде виднелись одни головы да порой рука мелькала — плавали поодаль, дурачились, обдавая друг дружку брызгами. Среди белесых тел, на которых резко выделялись коричнево-загорелые лица, шеи и кисти рук, попадались и темные негритянские тела.

Подъехав ближе, он натянул повод: среди купающихся солдат были Гектор и Сэм Хантер. Голый до пояса, блестевший мокрой оливково-смуглой кожей, мулат прыгал на одной ноге, наклонив голову набок, — вытряхивал воду, набравшуюся в ухо, — а Сэм, усевшись на примятой траве, натягивал штаны. Когда Турчанинов уходил из 8‑ьй бригады, оба друга явились к нему и сказали, что желают служить только под его началом. Тронутый Иван Васильевич добился перевода обоих к себе, в новую бригаду.

Он подозвал Хантера. Надевая в рукава куртку с нашивками капрала и застегиваясь на ходу, Сэм торопливо подбежал босиком к сидевшему на лошади генералу, вытянулся, прижал ладони к ляжкам, доложил, какая рота купается.

— Как дела, Гектор? — спросил Турчанинов полуголого мулата.

Однако тот не ответил улыбкой на его добродушную улыбку.

Хмуро сказал, поддергивая прилипшие к мокрому телу полосатые исподники:

— Плохо, сэр.

— Почему плохо?

— Я потерял свой амулет.

Он стоял, повесив вдоль отчетливо проступавших ребер длинные мускулистые руки. Необсохшее мрачное лицо было пепельным, толстые губы посинели, его била мелкая дрожь, и зубы, как ни стискивал их, ляскали. Видно, перекупался в холодной воде.

— Разрешите пояснить вам, сэр, — вмешался Хантер с серьезным видом, но голубые яркие глаза смеялись. — У этого парня был любимый амулет, висел на шее. Знаете, у негров всегда разные амулеты, темный народ... Так вот, он его потерял, когда купался.

— Как же это?

— Наверно, зацепил за какую-нибудь корягу, когда нырял. После того, сэр, он поставил мировой рекорд пребывания под водой и после войны смело может открыть школу водолазов, однако так и не нашел своего амулета.

— Ну, ничего, — успокоительно сказал Турчанинов.

— Нет, сэр, это очень-очень плохо! — вздохнул Гектор, мотая головой, на которой слиплись мелкие черные кудряшки.

Далеко впереди, со стороны реки Теннесси, послышался слабый щелчок ружейного выстрела, за ним другой, третий... Перестрелка усиливалась с каждой минутой. «Вот оно, началось!» — тревожно и радостно ёкнуло сердце Турчанинова, и он, послав коня шпорами, поскакал туда, где, по-видимому, начинался бой.