— А вам известно, что они сделали с моими ребятами? — взревел капитан Найт, и шрам у него на щеке налился кровью. — Вы, чертов защитник южан! Подите полюбуйтесь! Ха, «варварство»!.. Еще вопрос, кто варвары.

— Встать смирно! — гаркнул вдруг Турчанинов на Мура, поднявшись со стула, бледнея. Яростный блеск зажегся в голубых, добродушных обычно глазах. — Как вы смеете так разговаривать с командиром бригады? Вы где находитесь? — кричал он, радуясь, что может дать выход накопившейся неприязни к этому человеку, цукать его по-гвардейски, по-русски. — Не возражать! Молчать!

Но опешивший от неожиданности майор Мур вовсе и не думал возражать — молчал и, руки по швам, навытяжку стоял перед не на шутку разгневанным командиром бригады.

Сидя в аляповато-роскошной кают-компании (мягкие диваны, крытые бархатом гранатового цвета, зеркала, позолота, панели красного дерева), главнокомандующий федеральными войсками Джордж Мак-Клеллан давал интервью корреспонденту нью-йоркской газеты. Пароход, на котором прибыл генерал, пришвартовался у одной из пристаней на широкой Миссисипи, вровень с низкими берегами несущей мощные желтые воды. Здесь, в маленьком пыльном, раскаленном под южным солнцем, прибрежном поселке, и расположился на время штаб генерала Бюэлла, с армией которого знакомился сейчас Мак-Клеллан.

Несмотря на раскрытые настежь окна, в кают-компании было жарко, душно. Молодой главнокомандующий расстегнул суконный синий сюртук с двумя рядами тесно посаженных золоченых пуговиц, распустил черный галстук-бабочку. Откинувшись на спинку мягкого кресла, он пощипывал ван-дейковскую эспаньолку под нижней губой, нетерпеливо покачивал закинутой на колено ногой в мягком, шевровом, собравшемся гармошкой сапожке. Тон ответов Мак-Клеллана давал понять присутствующим, что, согласившись на подобную беседу, он лишь снисходит к лысоватому, профессионально настырному человечку с блокнотом в руках, клетчатые панталоны которого резко выделялись среди военных мундиров.

— Скажите, генерал, Потомакская армия, которой вы непосредственно командуете, считается самой большой и самой лучшей армией современности? — спрашивал, держа карандаш наготове, корреспондент.

Мак-Клеллан склонял голову со спадающим на потный лоб наполеоновским клоком волос:

— Безусловно.

— Но чем объяснить, сэр, что до сих пор она не предпринимает решительного наступления?

Генерал грыз ногти, обдумывая ответ, бросал исподлобья взгляды на собравшихся в салоне штабных офицеров, — те слушали беседу, соблюдая почтительное молчанье.

— Скажите, молодой человек, вам знакома моя книга «Руководство в искусстве ведения войны»?

— Нет, генерал.

— Очень жаль. Прежде чем начинать со мной беседу, вам не мешало бы познакомиться с моей книгой, — надменно отвечал командующий федеральными войсками.

Корреспондент почтительно осклабился:

— Не премину это сделать.

— Да. Тем более, если вы взяли на себя смелость касаться военных вопросов. Я призван спасти мою страну и несу ответственность за судьбу нации. (Корреспондент, утвердив свой блокнот на клетчатом колене, спешно записывал.) Я не имею права — вы поняли меня? — не и‑ме‑ю пра‑ва на необдуманные и опрометчивые шаги... Записали?.. «Я намерен действовать осторожно, мистер президент, — так я предупредил Линкольна, когда получил назначение на пост главнокомандующего. — Поэтому прошу меня не торопить». Если вы, молодой человек, повторите в вашей газете мои слова, сказанные президенту, я не буду возражать. Можете также написать, что я обдумываю новый стратегический план, который обеспечит скорую победу над врагом.

Корреспондент лихорадочно писал.

С водяным мельничным шумом прошел мимо какой-то пароход, и кают-компанию стало легко и плавно покачивать. На потолке живой зеркальной сеткой трепетали веселые отражения мелких волн.

«Похоже, звезда «маленького Мака» начинает закатываться, — думал генерал Бюэлл, поглядывая из-под тяжелых век то на главнокомандующего, то на нью-йоркского журналиста. — Газеты уже недовольны, спрашивают о наступлении... А как в прошлом году захлебывались! «Ма́стерская деятельность маленького Мака...», «Молодой Наполеон...» Действительно, поражение за поражением, генерал Ли, хоть войск у него втрое меньше, бьет нас, как мальчишек. Потомакская армия, прославленная армия, прославленная как самая лучшая, по-прежнему стоит под Вашингтоном и не двигается с места... Хо-хо-хо!..»

После того, как журналист откланялся и исчез, Мак-Клеллан дал волю с трудом сдерживаемым чувствам.

— «Решительное наступление»! Подавай им, видите ли, решительное наступление! — желчно сказал он. По-наполеоновски засунув одну руку за борт сюртука, а другую держа за спиной, прошелся по кают-компании — маленький, на высоких каблуках, сердито-напыженный.

— Эти тыловые вояки не понимают, что война есть война. Прежде чем наступать, нужно уметь и отступать.

— Совершенно верно, сэр! — поспешил поддакнуть Бюэлл. — Всякий генерал должен заранее обеспечить себя линиями отступления. И это не менее важно, чем линии связи и снабжения.

Продолжая расхаживать, Мак-Клеллан бросил на него благосклонный взгляд.

— Я вижу, генерал, вы знакомы с моим трудом.

— А как же иначе! — воскликнул Бюэлл. — Мое мнение, сэр: каждый военачальник обязан знать эту книгу. Классический труд!

(Быть может, звезда Мак-Клеллана и начинала закатываться, но пока что он был главнокомандующим, и этого не следовало забывать.)

Мак-Клеллан, можно было подумать, не расслышал юношески пылкого замечания седовласого генерала, однако ж хмурое лицо несколько прояснилось. Немного погодя сказал:

— Да, джентльмены, война, к сожалению, есть война. Придет время, когда белый протянет руку белому, но пока приходится помнить, что прежде всего мы воины и должны выполнить свой долг перед страной.

На исходе знойного летнего дня, завершив к тому времени ознакомление с армией Бюэлла, главнокомандующий двинулся дальше. Генерал Бюэлл и штабные офицеры провожали гостя, стоя на пристани, где пахло смолой и теплым деревом. Пришвартованный к берегу белый, одноколесный, глубоко осевший пароход, с высокими надпалубными постройками, с двумя утвержденными поперек палубы длинными и тонкими трубами, был обложен по бортам мешками с песком, за которыми мелькали кепи солдат, а на носу и на корме высовывались стволы маленьких горных пушек.

Матросы убрали сходни. Сильней повалил жирный черный дым из высоких труб, украшенных зубчатыми коронками. Низкий, протяжный рев пронесся над широкой гладью Миссисипи. Пароход дал второй гудок, затем третий и с шумным плеском медленно отошел от берега. Огромное, похожее на мельничное, колесо за кормой, сбрасывая с плиц лохматые белые потоки, тяжело перемалывало разрытую вспененную воду. Потянуло свежим, вольным ветром. Во весь простор распахнулась перед глазами играющая под солнцем искрами, на стрежне лазоревая, спокойная речная ширь, в которой отражались золотисто-белые громады облаков. Туманно синел лес на дальнем берегу.

— Проводили начальство! Кажется — хо-хо-хо! — маленький Мак остался доволен, — с веселой начальственной фамильярностью сказал Бюэлл своим спутникам, когда на обратном пути шли среди сложенных штабелями, загромоздивших пристань кип грязного растрепанного хлопка. Наверно, еще два года назад, в мирные времена, предназначен был хлопок для отправки на Север, да так и остался здесь на произвол ветров и ливней.

Генерал Бюэлл занимал уютный, лучший в поселке домик с высокой кирпичной трубой, с террасой и с бревенчатыми стенами, почти скрытыми под зелеными завесами дикого винограда. У дверей, волоча по земле саблю, расхаживал взад и вперед кавалерист-часовой. Привязанные к столбу террасы, две оседланные лошади, засунув морды в холщовые мешки, похрустывали овсом и отмахивались хвостами от мух.