— Продается негр Юпитер, цена триста пятьдесят долларов! — выкрикивал аукционист. — Отличный негр, джентльмены! Силен и здоров, как буйвол. Трудолюбивый, старательный, честный — большая редкость среди черномазых. Триста пятьдесят долларов, кто больше?.. Юп, согни руку, покажи джентльменам, какой ты силач.

Стоя под десятками глаз, негр покорно закатал рукав, на черной согнутой руке вырос тугой бицепс.

— Железо! — громогласно объявил аукционист, помяв напряженную мышцу. — Воля ваша, джентльмены, такого геркулеса нельзя продавать за триста пятьдесят долларов. Кто больше?

— Триста семьдесят пять! — крикнули из толпы.

— Четыреста! — сказал мистер Старботл и закурил гаванскую сигару.

— Четыреста двадцать! — послышался новый голос.

— Четыреста пятьдесят! — сказал Старботл.

— Четыреста пятьдесят долларов, кто больше? — объявил аукционист и поднял молоточек. — Раз... Два... — Толпа безмолвствовала, никто больше не набивал цены. — Три!

Молоточек стукнул по столу, утверждая право мистера Старботла на владение новой собственностью.

Место Юпитера занял молодой мулат. Гибко, одним прыжком, вскочив на помост, он начал было вполголоса говорить что-то аукционисту, — казалось, просил о чем-то, умоляюще складывая руки, но тот грубо подтолкнул его в спину:

— На место, черномазый! Ты продаешься отдельно от жены.

Аукционист объявил стоимость раба — триста семьдесят пять долларов — и принялся расхваливать его силу, выносливость, ловкость.

— Кто больше? — потрясал он молоточком. — Посмотрите, какой негр продается! Отличный негр!.. Гектор, выше голову! Покажи джентльменам, какой ты молодец.

Но Гектор, было похоже, не слышал сейчас ни того, что вопил аукционист, ни выкрикиваемой с мест оценивающей его цифири. У всех на виду он стоял, повесив курчавую голову, и не двигался. Вскоре, с некоторой надбавкой, он достался мистеру Старботлу. Мулату приказали отойти к уже купленному Юпитеру. Отошел, стуча башмаками, стал. Временами взгляд его падал на молодую мулатку — темные блестящие глаза женщины со страхом и тоской следили, что делают с ее мужем.

— А ну, красотка Бетси! — аукционист тронул мулатку молоточком. — Подымись, пройдись. Пусть джентльмены полюбуются тобой.

Бетси взобралась на помост, повернулась лицом — статная, яркая, большеглазая, с оливковым цветом кожи, с прямыми черными волосами, падающими на плечи из-под желтой головной повязки, — и ропот одобрения прошел по толпе мужчин. Стоящий вблизи Турчаниновых дородный джентльмен в белом кашемировом костюме и панаме восхищенно воскликнул, расправляя пышные черные усы:

— O la-la!

То был, как узнал после Иван Васильевич, проезжий богатый плантатор из Луизианы, француз.

Объявили стоимость рабыни. Сразу же послышались выкрики с мест. Немало оказалось желающих приобрести красивую мулатку. Страсти быстро накалялись, цена невольницы, точно ртуть в термометре, лезла выше и выше. Спустя несколько минут перевалила за шестьсот. Затем подползла к семистам. Полезла за восемьсот. За девятьсот...

— Кто больше? — вдохновенно вопил аукционист.

Но когда стоимость рабыни достигла тысячи долларов, охотников на дальнейшее соревнование больше не оказалось. Лишь Старботл и француз из Луизианы, упрямо соперничая и не уступая друг другу, продолжали набивать цену. Тысяча сто. Тысяча двести. Тысяча триста...

— Тысяча триста пятьдесят! — объявил француз.

Надин видела, с каким волнением следил молодой мулат за торгом. Конечно, про себя он молил бога, чтобы победу в этом состязании одержал тот, кто и его купил.

— Сколько же вы намерены за нее дать? — сердито крикнул Старботл своему сопернику поверх голов.

— Больше, чем вы, сэр! — обольстительно улыбнулся луизианец.

Вспотевший от волнения аукционист вытирал платком шею. Раззадоренные конкуренты и так достаточно взвинтили цену, но будь я проклят, если нельзя ее поднять еще выше. Лови момент, жми дальше!.. Мистер Старботл как будто заколебался, это плохо... Обеими руками ухватился аукционист за вырез на шее Бетси, рванул платье вниз, ветхий ситец затрещал, обнажая плечи, повис лохмотьями. Толпа увидела смуглые груди, туго торчащие розовыми остриями врозь.

— Кто откажется от такой прелести? — громогласно вопросил аукционист.

— Тысяча триста шестьдесят пять! — сказал Старботл, жуя окурок сигары.

Аукционист поднял молоточек.

— Тысяча четыреста! — крикнул француз, и захваченная соревнованием толпа загудела.

— Кто больше, джентльмены? — не унимался вошедший в раж аукционист, подзадоривая искательным взглядом то француза, то Старботла и чувствуя, что тот вновь колеблется. — Неужели на этом и остановимся?

Осененный новой пришедшей в голову мыслью, внезапно для всех он задрал на женщине просторные юбки, бесстыдно, до самого пояса, оголив длинные смуглые ее ноги. Бетси слабо ахнула, вся сжалась, стыдливо и беспомощно прикрываясь ладонями. Толпа заревела. Сжав кулаки, Гектор с хриплым стоном ярости рванулся было вперед, но свирепый окрик аукциониста: «Назад, черномазая скотина!» — осадил его. Расслабленным движением мулат опустился на корточки и спрятал лицо в колени, согнутыми руками охватив голову, — воплощение стыда и отчаяния. Сквозь бурю общего восторженного рева, смеха, свиста в четыре пальца слышался ёрнический голос:

— Кому, джентльмены, достанется такой приз?

Продолжая придерживать одежду на заголенной женщине, аукционист похлопывал ее по крутому выгибу смуглых бедер, скалился похабно.

— Тысяча четыреста пятьдесят! — крикнул Старботл.

Толстая шея француза багровела.

— Тысяча пятьсот! — выкрикнул он пискливо.

Надин потянула мужа за руку:

— Пойдем!

Выбрались прочь из толпы джентльменов в цилиндрах и касторовых шляпах. Щеки Надин пылали пятнистым румянцем стыда и негодования.

— Какая гадость! Какая низость! — с отвращением повторяла она. — Боже мой, такого и в России не увидишь... Скоты!..

— Рабовладельческий штат, Наденька. Это тебе не Филадельфия, — с невеселым смешком пояснил Турчанинов.

Несколько минут молчали подавленно. Надин спросила:

— А кто такой этот мистер Старботл?

— Первый здешний богач. — Турчанинов помолчал. — Говорят, состояние нажил в Калифорнии. Темным путем. Будто бы застрелил, — уж не знаю, сам или через наемника, — золотоискателя, у которого был богатый участок, и тогда завладел им.

— Неужели его не судили за это?

— Нет, ловчаков здесь не судят, — ответил Иван Васильевич со странным выражением лица. — А он, Надин, ловчак... Когда проводили здесь железную дорогу на юг, у него с другим негоциантом спор произошел из-за одного участка, Старботл долго не думал, нанял шайку громил, посадил на поезд и направил на спорную территорию. А тот, не будь плох, нанял такую же шайку и пустил навстречу. Поезда столкнулись, началась перестрелка. Ребята Старботла взяли верх, и участок остался за ним.

— Да ведь это настоящий разбойник! — ужаснулась Надин.

— Вот то же самое сказал и я тем, кто мне все это рассказывал. А мне знаешь что ответили? (Надин поглядела вопросительно.) «Зато у него в банке на третий миллион перевалило. Сумейте-ка нажить такое состояние!» Я почувствовал себя дурак дураком и замолчал... Ты видела, сам шериф ему друг-приятель.

— И ты согласился писать портрет такого человека? — сурово спросила Надин.

Прикрытая усами, на губах Ивана Васильевича выдавилась жалкая, косящая улыбка:

— Дитя мое, что ж делать, ведь я этим сейчас живу... Он хорошо заплатит...

Оба джентльмена, Старботл и Мур, сидели на террасе дома, развалясь в легких креслах, у круглого, инкрустированного слоновой костью и перламутром столика, на котором стояли раскупоренная бутылка, недопитые бокалы и была раскрыта деревянная коробка с золотистыми, тесно уложенными гаванскими сигарами. Джентльмены сидели и вели неторопливую, ленивую беседу, потягивая легкое винцо. Мур — худощавый, изящный, с крючковатым носом, с артистической гривой полуседых серых волос, похожий на композитора Листа и резко отличавшийся от хозяина аристократическими своими манерами, — был, как догадывался Турчанинов, братом миссис Старботл. В Новом Орлеане, откуда он приехал к сестре погостить, у него находились большие хлопковые плантации.