— Насчет этого, ты, конечно, права, — кивнула Кристин, отправив в рот остаток черствого хлебца. — От холода, конечно, не болеют. Только вот, обморожение — не лучший союзник в поддержании этого самого иммунитета, знаешь ли. Если окоченеешь — обязательно ослабнешь, а там и до гриппа не далеко. И не называй меня «дурашкой», если не хочешь, чтобы я прямо сейчас ушла своей дорогой.

— Извини, извини! — монашка взволнованно замахала руками, чуть не расплескав весь жир из банки. — Больше не буду! И да, ты права. Как-то не подумала об этом, но всё равно, без вируса — не будет никаких ОРЗ. И кстати, как ты до сих пор не померла с такой «диетой»?

— В смысле?

— Ты плохо питаешься! — насупилась девушка. — Поддержание тонуса просто невозможно без сбалансированной пищи, а ты только у Тётушки нормально кушала! Вдруг ты первая заболеешь?

— Сомневаюсь, — буркнула Крис, заедая галету припасенной в баночке консервированной рыбой. — Если ты не заметила, мы сейчас в полевых условиях находимся.

— И что?

— А то, что в дороге я предпочитаю не забивать желудок! — проворчала наёмница, понимая, что план перекусить в полной тишине с треском провалился. — И тебе советую, если не хочешь, уж извини, обосраться во время очередного отстрела какой-нибудь «дичи».

— Ого, похоже на историю о выживающих в лесу егере… эм… егерист… — она задумалась, не в силах подобрать правильную форму для слова «егерь» так, чтобы это относилось к ним с Харенс.

— «Егерях», «егершах», «егерокопок»? — ухмыльнулась Кристин. — Забей, говори как хочешь, всё равно новояз как ввели, так и будут вводить. Раньше Славский был куда более обширный. А вот теперь оскуднел.

— Ты это о чём?

— Не бывает неправильных слов. Всё это — сплошное надувательство.

— Это ещё почему? — удивилась монашка. — Разве можно было бы барыжить знаниями, если бы не было грамотности?

— Если я напишу: «одын у воле не воин», ты прекрасно поймешь, что имелось в виду, — усмехнулась Кристин, проводя ладонью по шершавому бурьяну. — Язык — такой же воображаемый инструмент, как и бо́льшая часть всякой «культуры». Он далеко не один и слишком часто меняется, чтобы кичиться знанием чего-то настолько субъективного. Например, финский совершенно иначе построен, а русский вообще своим же правилам противоречит и в целом поломан. Важнее понимать саму суть.

— Но ты же сама поправляешь меня время от времени! — нахмурилась Лесс, частенько путавшая ударения в заумных словечках.

— Да. Это у меня на автомате. Вредная привычка, можешь не обращать внимания. — подметила Крис и угрюмо хмыкнула. — Говорят, за последние 80 лет славский язык подвергся чудовищным изменениям, в угоду сама знаешь кому, так что, прикидывая все за и против, относиться к такой шаткой конструкции, как к единой константе — не особо удобно. Это должно служить инструментом для взаимопонимания, а не контроля или промывки мозгов.

— Ого! — задумчиво подметила Лесс. — А это ведь интересная мысль! Получается, все науки такие?

— Не все. Если не оглашать весь список, то та же «запретная биология» — одна из самых достоверных и практичных наук. И меня совершенно не удивляет, что её окончательно запретили полвека назад, ещё до того, как Масленок Третий обзавелся нашим с тобой поколением лохов. Кстати, — она сосредоточенно над чем-то задумалась, — насчёт Церкви. Ты мне соврала, будто ты того, смоталась?

— Нет, конечно! Я же уже сказала, что, — Лесс перешла на шепот, — только вид делаю, дур… — заметив пристальный взгляд гончей, она тут же осеклась и виновато подняла бровки, — думаешь, нет?

— Знаю, что да. Это меня и волнует, — хмуро отозвалась гончая, кидая в рот пару таблеток от головной боли и запивая водой, в которую Кель зачем-то добавил мяту. — Но не важно, главное, не донимай меня со своими «здоровыми» привычками! Уж извини, но жизнь вольной бродяги не предусматривает долгого сна и здорового образа жизни. Какой бы ужас тебе не пришлось пережить в стенах Храма, не думай, что я жила многим лучше. Ты ничего об этом не знаешь.

Кристин не любила подолгу находится на одном и том же месте, да и покушать любила весьма. Но только не в дороге, и только не скоропортящиеся продукты, которые тщательно выбирала с тех пор, как ещё в далекой юности отравилась заветренным мясом, после недельной голодовки на одной воде.

— Вольной? — задумчиво ответила Лесса, постукивая деревянной ложечкой по крепкой жестянке и пропуская всё остальное мимо ушей. — «Вольность действий» — высшая привилегия для «вероисповедников». Мы можем свободно ходить по миру, наставляя народ на путь истинный и внушая блага заветные людям не ведающим и ослепшим,[4] вроде тебя. Даже немного обидно, что всякие там воры и убивцы могут делать все то же самое безо всяких там обрядов и поучений!

— Заниматься мирным зомбированием населения, выдавая себя за жертву военного режима, которую якобы исцелили слова Божии? — наёмница скривилась, словно ей попался затхлый кусок рыбной консервы. — Да уж, не завидую я судьбе «обработанных» такими как ты. Впрочем, сейчас я рискую оказаться на их месте, так что сейчас ты куда свободнее меня.

— Понятно. — Алессия улыбнулась и хитро прищурилась. — Но ты сама видишь, как легко я нахожу пути к людским сердцам! Даже до тебя добралась, сама видишь.

— Это точно, — поморщилась Крис. — Разве за тобой не должны «присматривать»? — она подняла на монашку тяжелый недоверчивый взгляд.

— Конечно, но вряд ли нас могут подслушать в такой глуши! К тому же, никому из Церкви, кроме странствующих монахов, вроде меня, нельзя приближаться к землям Рейха так близко без повода, так что, они считают, что сейчас я направляюсь тихонько обрабатывать солдат, — Алессия огляделась по сторонам и умиротворенно вздохнула. — Да даже и так, подслушивают только в оживленных местах. А если нас кто и видит сейчас, то думают, что ты — моя верная защита и последовательница! И не злись, пожалста, но лучше тебе, в случае чего, не перебивать меня, если я начну говорить на языке Церкви привселюдно. «Щит» не должен перечить хозяину, даже если это всё — одно лишь прикрытие.

— И ты говоришь мне это уже после того, как подобрала того пацана?! — возмутилась Кристин. — Ладно бы конспирация, но поддерживать эту вечеринку уродов я не собираюсь! А если он засланец церковников — я сейчас же вернусь и снесу его башку!

— И что? — удивилась Лесса. — Даже если так, тебе же не нужно поддакивать! Молчание — золото, это же простенько, вроде. Я-то при нём ни разу не заикнулась о чём-то небогоугодном! И вообще, был бы он наблюдателем — ни в жизнь не попался бы мне на глаза. А еще, там «Медвежатники» Рейха! Я же сказала уже, что «Коршуны» не лезут к солдатикам, ну!

— Ну спасибо, вовремя предупредила, vittu! — фыркнула гончая, собирая походную торбу и убирая мусор в запасной кармашек с мусорным мешочком. — Даже силовые методы Рейха, и то получше будут.

— Нет ничего опаснее любви и фанатичной веры, — Алессия лучезарно улыбнулась, однако, её «стеклянный» взгляд говорил о фа́льши улыбки, извечно натянутой на лицо. — Представь, на что способны верные псы Аргинала ради рождения «безгрешной нации», если они уверены, что сами пришли к своей вере, и ни на йоту не подвергают её сомнению?

— Представляю, поверь мне на слово, — мрачно отозвалась Крис, затягиваясь сигаретой. — Если поддерживаешь видимость работы, тогда чем ты лучше примерных послушников?

— Ты верно мыслишь, но, как бы это? Я, если ты в общем заметила, ни слова об этом не обмолвилась, до тех пор, пока не встретила тех селюков. Да и там, впрочем, не говорила ничего такого. Да что там? — Алессия опять зашлась в монологе. — Я тому Воробку и слова о вере не сказала! Спроси тетушку, которая живет в той странной избушке, если не веришь!

— Ольгу? — Кристин устало зевнула в кулак. — Хорошо, если так. Интересно, что побудило тебя предать Аргинала? Твои мозги должны были промыть до того, как ты вообще научилась думать.

— А я однажды кое-что услышала, — улыбнулась Алессия, расправляясь с обедом и складывая мусор в кулечек, — и вдруг подумала, что, наверное, нехорошо обманывать других! А после случая с… — она резко замолчала, словно по щелчку пальцев.